Домик в Буа-Коломб - Маруся Климова

Именно Миша успокоил Диму, когда тот однажды явился в церковь Александра Невского на улице Дарю, и, заметив, что там внутри продают свечи, иконы, книги, вдруг неожиданно громко завопил и пинком ноги опрокинул стол и купель. А там как раз в это время собирались крестить младенца, но, к счастью, купель была еще пуста, купель со звоном покатилась по каменному полу. Дима непременно хотел опрокинуть еще что-нибудь, его пытались остановить, но не могли, потому что он стал очень сильным — его просто переполняли силы — он стоял посреди церкви, вращая глазами, поворачиваясь, расставив руки и всем своим видом как будто говорил: „Ну подходи, кто не боится“. Никто не решался подойти к нему, все боялись. И только граф Миша Толстой, который работал в церкви реставратором икон и жил в маленькой комнатке при церкви во флигеле, не испугался. У него всегда в шкафчике стояли бутылки с ликерами — из черной смородины, малины, клубники, ежевики — и он периодически наливал себе рюмочку и выпивал; он был небольшого роста, крепко сбитый, с черными глазами навыкате и черными волосами, его голова росла прямо из плеч, у него был черный пояс по карате, он стремительно подошел к Диме, тот попытался ударить его по голове, но промахнулся, а Миша заломил ему руку за спину и так вывел на улицу.

Тем временем кто-то уже вызвал полицию, и Миша стоял с Димой на улице и ждал машину. Но тут Дима стал так жалобно просить, чтобы его отпустили, он вдруг стал таким маленьким, беззащитным, и на его голубых глазах даже показались слезы — что Мише стало его жаль, и он отпустил его, а когда приехала полиция, сказал, что хулиган убежал.

Миша дружил с Пьером, они познакомились уже давно. Одно время Пьер бродяжничал, а потом его приютили русские, и он стал работать в РСХД шофером грузовичка, возил продукты, одежду и людей. Миша тогда был еще совсем маленьким, отдыхал в лагере в Альпах вместе с другими скаутами, а Пьер со своим грузовиком тоже был там, они подружились. Пьер рассказывал ему о смысле жизни, о том, что все вокруг — одна большая комедия, поэтому не нужно стараться стать кем-то в этом лицемерном обществе, а самое важное — это быть самим собой. Миша все это слушал, и ему хотелось стать таким же, как Пьер.

Сестра этого Миши была отправлена в католический колледж, потому что у нее были очень респектабельные родители, которые хотели, чтобы их дочь была воспитана в строгом нравственном и религиозном духе. Но как раз в этом колледже ее изнасиловал учитель математики. С тех пор она стала мужененавистницей и не переносила мужчин. Пьер, рассказывая об этом, всякий раз пускался в рассуждения о том, что девочку первым должен просветить какой-нибудь родственник, например, дядя, кузен или брат, но лучше старший, тот, у кого уже есть опыт. Таким образом он намекал на Юлю, которая, хотя была еще мала, но ведь когда-нибудь же она вырастет, и вот тогда-то Пьер и поможет ей, чтобы она не имела до конца своих дней отвращения к сексу с мужчинами. Хотя в глубине души он надеялся, что у него самого будет дочка, и он сможет все это объяснить своему собственному ребенку.

Маруся вышла из метро и пошла по пыльным улицам искать психбольницу. Она нашла ее почти сразу же, вокруг нее было много машин скорой помощи с голубыми полосками с голубыми же звездочками, которые подъезжали и отъезжали. Пройдя мимо двухэтажных каменных зданий, она завернула на пыльный двор и позвонила в обшарпанную дверь. Оттуда выглянула девушка в джинсах и накинутом на плечи белом халате, — наверное, санитарка. И тут же в глубине коридора Маруся увидела Ивонну, она буквально оттолкнула санитарку и бросилась Марусе на шею. Маруся очень удивилась, потому что раньше Ивонна никогда не обнаруживала по отношению к ней таких горячих чувств, а теперь Ивонна расцеловала Марусю и даже сказала ей, что любит ее. Маруся протянула ей мешок с одеждой и сигареты. Тут к ним подошел врач в очках и белом халате и спросил, что они здесь делают и почему Ивонна вышла из палаты, ведь это не разрешается. Ивонна с каким-то идиотским смехом, в котором чувствовалась тайная похоть и кокетство, сказала врачу, что Маруся — это ее сестра. Врач с подозрением осмотрел Марусю, но ничего не сказал. — Ну, идите, идите, — засуетилась девушка в белом халате. Ивонна снова обняла Марусю и ушла в глубь коридора. Тут неподалеку на скамейке во дворе Маруся заметила молодого человека с очень черными волосами и очень бледным перекошенным лицом. Он злобно смотрел на Марусю, а, когда она отошла от дверей, подошел к ним сам и стал настойчиво звонить. Дверь снова открылась, и та же девушка спросила у него, что ему надо.

— Я пришел к Ивонне, — сказал он.

— А кто вы?

— Я ее муж.

Тут Маруся снова на мгновение увидела Ивонну, как она отрицательно качает головой, как бы говоря, что никакого мужа у нее нет.

— Все, кто сюда приходит, говорят то же самое, — со смехом сказала девушка и захлопнула дверь перед носом молодого человека. Маруся пошла прочь.

Маруся однажды видела, переходя через мост Леваллуа, как в Сене вверх брюхом плавало огромное количество дохлой рыбы. Значит, приятель Ивонны Энтони был прав, что избегал пить воду из-под крана.

Пьер тогда орал и возмущался весь день, он опять был зол и раздражителен, потому что снова остался без работы. Его взял было на работу один поляк, но он поручил Пьеру пришивать к футболкам неизвестного происхождения бирки „Made in U.S.A.“, а Пьер пошел и накапал на него в полицию, потому что „он обманывает честных французов, а сам он всего лишь иностранец, которого во Францию никто не звал“. Поляк заплатил штраф, а Пьер оказался на улице.

Пьер никогда не покупал вещей в магазине. Он все находил на помойке или на улице. В Париже и его окрестностях можно было найти все, что угодно. Люди побогаче выбрасывали на помойку все, что им было не нужно, предварительно связав одежду в узлы, а иногда и просто прямо через окно.

Галина дочка Юля однажды нашла такой узел и принесла его к Пьеру. Там они обнаружили множество сарафанчиков ярких расцветок и даже кусок фиолетовой материи типа ситца, усеянной фотографическими портретами какого-то улыбающегося негра, кроме того, там были рентгеновские снимки, и еще документы с фотографиями негров, негры были совсем черные, отчего на черно-белой фотографии у них вообще трудно было разобрать лицо, блестели только белки глаз и зубы. В тюке были и всевозможные потрепанные брошюры о том, как получить во Франции пособие на детей, по безработице и еще масса всяких полезных советов, но к сожалению все это уже устарело.

Галя тогда испугалась, что это все заразное, потому что рентгеновские снимки свидетельствовали о том, что негры от чего-то лечились. Она хотела все выбросить, но Пьер забрал узел в свою комнату. Фиолетовую материю с портретами негра он положил в качестве скатерти на обеденный стол, который он тоже сделал из детской кроватки, найденной им на улице. Поэтому Пьер, сидя за столом, часто начинал его тихонько раскачивать и мурлыкать себе что-то под нос, вероятно, он представлял себя отцом, который укачивал в кроватке своего ребенка, постепенно Пьер начинал раскачивать стол все сильнее и сильнее, так что Марусе несколько раз с трудом удалось поймать свою тарелку, которая едва не слетела со стола и не разбилась. В столешнице стола были высверлены дырки неизвестного происхождения и Пьер, когда был в хорошем настроении, совал туда палец, имитируя половой акт, при этом он заливался громким раскатистым смехом, напоминившим ржанье коня, когда его пришпорили.

По воскресеньям Пьер отправлялся в церковь Святого Сергия, служба начиналась в десять часов утра, но он никогда не приезжал к началу, а всегда ближе к концу. Особенно он любил туда ездить, когда были церковные праздники, потому что тогда после службы всех кормили и давали красное вино. Один раз Маруся пошла с ним на престольный праздник, обретение мощей Сергия Радонежского, на праздничном обеде присутствовал сам епископ с фиолетовым носом и красным лицом, и все высшее духовенство. Рядом с ними за столом сидели студенты православного института Святого Сергия и еще какой-то мужичок с бородкой и в косоворотке. Как Маруся потом узнала, он женился на француженке, правда, не очень удачно, так как у этой француженки периодически случались приступы тяжелой депрессии, и он с ней очень мучился. Но все равно, он неплохо устроился — преподавал математику где-то в университете или в институте. Тщедушная прыщавая студентка Богословского института в очках, которая приехала из города Киева и никак не хотела уезжать обратно к себе, жаловалась ему, что ей негде жить, общежитие забито, а стипендию почти перестали выплачивать.

— Ну и уезжайте, — ласково наставлял ее мужичок с бородкой, — ведь это, может, знак вам, и Господь вам велит возвращаться на родину.

Студентка испуганно втянула голову в плечи и затравленно посмотрела на него, но все же покорно закивала.