Зона бабочки - Алексей Корепанов

Разве после такого можно ужалить?

Мысли Гридина, однако, светлее не стали. Теперь он перенес свои подозрения в стиле Иосифа Виссарионыча на сибирского шамана Николая, прикомандированного к «Омеге».

Могло случиться так, что он, Герман Гридин, стал марионеткой шамана, безропотным исполнителем, которого шаман использует для каких-то своих целей. Он вполне сознательно, с умыслом, завел его, Германа Гридина, сюда, в ловушку. Ну, так нужно ему, шаману.

Марионетка. Зомби. А что? Ведь сам же Николай и рассказывал…

Не так уж и давно, лет сто назад, а то и меньше, у некоторых племен, обитавших в тех краях, было принято перед погребением вынимать у покойника сердце, чтобы тот не стал «слугой черного шамана».

Николай ссылался на какого-то этнографа, исследователя Сибири, посетившего отдаленную стоянку тунгусов в районе слияния Енисея и Ангары, где проживал весьма уважаемый местным населением шаман. Тот устроил в честь гостя праздничный обед, и прислуживал на этом обеде некий странный человек. Неопределенного возраста мужчина в одежде из рваных беличьих шкурок безропотно выполнял все команды хозяина, которые тот подавал одним лишь взглядом. На высохших руках и сморщенном лице слуги этнограф увидел многочисленные ранки, которые вызвали у него такое сравнение: «Как если бы на старых перчатках и сапогах потрескалась и расползлась кожа». Ранки не кровоточили и, судя по всему, не беспокоили слугу. Когда этнограф полюбопытствовал, что это за человек, шаман ответил фразой, переведенной ученым так: «Это недостойный, отданный духами великому шаману».

Рассказывал Николай и о том, как старейшина одного из камчадальских кланов в благодарность за свое излечение раскрыл иркутскому врачу Караваеву секрет зелья, способного воскрешать мертвых. Много там всего было намешано: настойка элеутерококка, щупальца морской звезды, коралловый порошок, желчь тигра…

Покойника нужно было не позже чем через три дня после погребения откопать, и влить это зелье во все отверстия тела через камышовую трубку. Когда усопший едва заметно зашевелится, нужно тщательно растереть его тем же чудодейственным эликсиром, завернуть в тканое полотно и вновь закопать.

Эту процедуру необходимо повторять в течение «двух лун». После этого над трупом проводится обряд «пробуждения»: шаман всю ночь бьет в бубен, находясь рядом с покойником. И к рассвету мертвец уже готов служить своему хозяину.

Николай не высказывал своего отношения к этим историям, руководствуясь известным принципом: «Хотите — верьте, хотите — нет».

Подсыпал яду в коньяк, умертвил его, Германа Гридина, а потом воскресил, уже в новом качестве. Шаманы, они такие, им палец в рот не клади… Отсюда и все эти местные загробные мотивы. Жизнь после смерти. Из серии «Загадочные и мистические истории», таких полным-полно в Сети.

«Что за чушь, Гера, — сказал он себе. — Что за бред… Коварные происки замаскировавшихся врагов из блока НАТО, таящихся под личиной и рядящихся в тогу. Сам лопухнулся, сам влип, — а начинаешь искать крайних. Фу, как некрасиво…»

Герман вдруг поймал себя на том, что пытается вспомнить, как и когда у них появился шаман. Точнее, когда он, Герман Гридин, впервые встретился с шаманом. Кто их познакомил? Скорпион?

Он напрягал мозги со всем усердием, потому что заняться все равно было нечем, — и не смог вспомнить. Оказалось, что в памяти у него дыра.

Разумеется, дыра эта образовалась не от удара молотком по голове. Дыру эту сделал шаман, и значит, так было надо в интересах дела. Для выполнения задачи, которую он, Герман Гридин, успешно проваливает.

Герман встал и громко, от души, выругался. Мат ушел в темноту, как в губку, не породив в «мешке» ни единого отзвука. Но в мозгах наступило просветление.

В этом царстве иллюзий не могло быть никаких каменных «мешков». То есть, быть-то, может, они и были, только он, Герман Гридин, в них не попадал. Он сделал всего лишь один шаг назад, отступая от Анубиса, — и вокруг него тут же воздвиглись стены. Возможно ли такое?

Пожалуй, нет. И вырезанных кадров не было — он успел заметить, как появлялись эти стены. Просто он теперь видит больше, чем обычный человек, — шаман ли тут постарался или зона, сейчас не имеет значения (хотя те листки с рассказом о «воронке Шеррингтона» могли быть именно подсказкой шамана). Может, он, Герман Гридин, всю жизнь заперт в тесной камере, но не видит ее, и она не мешает ему жить. А значит, нужно наплевать на эту камеру, убедить себя в том, что ее нет, — и она исчезнет.

Сосредоточиться и заняться аутотренингом. Нет вокруг никаких каменных стен!

И пистолет он просто выронил, поддавшись влиянию иллюзий. Правда, Ира говорила, что его могут не только выбросить отсюда, но и прибегнуть к мерам покруче, — но кто такая Ира? Ей просто зачем-то нужно, чтобы он как можно скорее добрался до цели, — вот она и стращает…

— Нет вокруг никаких каменных стен, — твердо сказал Герман вслух.

И это заявление не осталось без внимания.

Гридин увидел свет, словно перед лицом бесшумно открылось небольшое окошко. За окошком был все тот же подземный зал, и его почти полностью заслонила шакалья голова Анубиса. Один из богов древнего народа стоял перед самым оконцем, и Герман видел, как неестественно сияют глаза этого потустороннего существа — проводника души сквозь прижизненную тьму невежества в Дуат небесный[21].

Весы пропали, как и птицеголовый «писец богов» Тот. Другие участники загробного судилища тоже исчезли — или просто пересели подальше, растворившись в полумраке.

— Выслушай меня, пришелец, — сказал Анубис, не раскрывая пасти, словно был чревовещателем.

— Валяй, — согласился Гридин. — Только не надо убеждать меня в том, что я занимаюсь ерундой, и мне лучше попить где-нибудь пивка и топать туда, откуда пришел. Я такое уже слышал и уходить не собираюсь. Я должен сделать свою работу.

— Убеждать я тебя ни в чем не буду, — заверил Анубис. — Мы просто предлагаем тебе сделать выбор. Либо ты даешь слово, что покинешь наши края, и тогда я тебя выпущу из темницы. Либо так и останешься в ней. Мы не хотим перемен.

Герман усмехнулся, потому что ему вспомнилось одно весьма спорное утверждение: на этой земле никто не хочет перемен, кроме обделавшегося младенца; да и тот поорет, поплачет, а потом угреется и уснет…

— Я не знаю, о каких переменах ты говоришь, уважаемый, но повторяю. Возможно, ты меня не расслышал. Я из этих краев не уйду, потому что должен сделать свою работу.

Герман говорил самым безапелляционным тоном, поскольку был уверен: раз с ним начали вести переговоры, значит, не могут удержать его взаперти. И справиться с ним тоже не могут. Правда, с таким утверждением спешить все же не стоило.

— Дай слово, и я тебя отпущу, — словно не услышав его, повторил шакалоголовый.

«О, святая простота, — подумал Гридин. — Да мне это слово дать и нарушить — как два пальца об асфальт…»

Но все-таки никаких клятв ему давать не хотелось — мало ли что… «Солнце останавливали словом, словом разрушали города»[22].

— Послушай, а ты и в самом деле бог Анубис? — спросил Герман, развлекаясь.

Потому что уже увидел то, чего не мог видеть шакалоголовый, не имевший глаз на затылке. На бога-то Анубис явно не тянул — он был не всеведущ, и не знал, что творится у него за спиной.

— Мы все прибыли сюда из-за небесной реки, — сказал Анубис. — Вы позвали нас, и мы появились.

— То есть мы поверили в вас, и вы сотворились?

— Нет, это мы поверили в вас…

«Абракадабра», — подумал Герман и сделал шаг в сторону, чтобы не угодить под пулю. Поскольку появившаяся в зале девушка Ирина уже целилась из пистолета в спину Анубису.

— Я жду твоего слова, пришелец.

— Да не дам я тебе никакого слова. Мне работать нужно.

Выстрел прозвучал как бы вполголоса. Анубис не упал, но глаза его тут же померкли, и он начал оплывать подобно свече.

Оконце растянулось во все стороны, как резиновое, и сверху хлынул свет. Гридин успел только перевести взгляд с продолжающего расползаться бугорка, что остался от шакалоголового, на замершую возле весов девушку — и световой поток навалился на него и понес, понес, понес…

Бороться с ним было бесполезно, Германа крутило и вертело, и он молча молил Бога о том, чтобы тот уберег его от столкновения с чем-нибудь твердым. Ему хотелось верить, что Бог находится в зоне покрытия, и услышит, и примет меры.

И тут раздался еще один выстрел, уже во весь голос.

— Герма-ан! — закричали со всех сторон, и от этого крика голова его словно взорвалась.

Все вспыхнуло — и померкло…

18

До подъезда оставалось совсем немного, когда передняя дверца приткнувшейся под липой серой иномарки приоткрылась, и оттуда высунулся лысоватый мужчина.