Избранное - Николай Глазков

Дорога далека

[3]

В хаосе буреломном,В хаосе переломномНе описать пером нам,Что было до войны.

Триумфальные аркиВились как радуга,Благоухали фиалкиЛучше, чем труп врага.

Кульчицкий приходил тогда…Он мне ответил наМой вопрос — как и когдаЗакончится война.

К папиросе поднеся огниво,Закурил, подумал, дал ответ:— Пить мы будем мюнхенское пиво…А война продлится десять лет.

Но меня убьют в войну такую… —Призадумался на время тут,А потом, бессмысленно ликуя,Радостно воскликнул: — Всех убьют!

Всех ли, не всех, но не меньше, чем сотняСобытий проходит, и все не к добру;Но если я не умру сегодня,То я никогда, никогда не умру!

На фронте дела обстояли хреново,И стало поэтам не до стихов.Поэзия! Сильные руки хромого!Я вечный твой раб — сумасшедший Глазков.

Я знал, что меня ожидают невзгоды,И был убежден, что война не к добру;Но если меня не убьют в эти годы,То я никогда, никогда не умру!

Себе задавал я вопрос, на которыйОтветит одно окончанье войны:Зачем я поэт, а не строю моторыСамолетам Советской страны?

Стихами не очень поможешь пехоте,Как ими за Родину ни воюй.Москва отступает. Я на пароходеПо шлюзам, Оке — и на Волгу. В июль.

То значит — от Москвы отказВо имя самого простого,И я шатался на откосСмотреть на волжские просторы.

Луна на дереве висела,Ей было весело висеть;Она, как рыба, там блестела,И было дерево, как сеть.

Когда простирается к хатамЗакат непомерной длины,Встает луна над закатом,Как будто закат от луны.

Как будто закат от закрытияСвоеобразного мираПисателя Первой гильдии,Поэта огромной лиры.

Сам не знаю, братцы,Что с чего берется,Надоело драться,Драться и бороться.

А за дело браться,Может, и охота,Да наскучил панцирьНео-Дон Кихота.

И у нас в двадцатомНе найду дворца там,Не порежу шпагойБурдюков с малагой.

Не пойду мечетиПокорять мечом,Ибо даже чертиНынче нипочем.

Ибо надо всемиДовлеет суета,Ибо даже времяНынче как вода.

Освобождение ЕвропыХотелось бы увидеть всем,А мне хотелось — немцев чтобыНа свете не было совсем.

Чтоб говорили все по-русски,Как Маяковский и Глазков;Но я отвлекся от погрузкиБерезовых и прочих дров.

Но наконец обед, где первых дваИ три вторых, а иногда одно.Когда горят холодные дрова,То в комнате становится тепло.

На лекциях мне было холодней,Чем на улице во время непогоды,И я на институт не тратил днейВ такие фантастические годы.

В столовой проводил я дни свои,Где весь обед не стоил больше трешки,И тратил сороковку на аи,Не покупая килограмм картошки.

Писатель рукопись посеял,Но не успел ее издать,Она валялась средь РасеиИ начала произрастать.

Поднялся рукописи колосНад сорняковой пустотой.Людей громада раскололасьВ признанье рукописи той.

Одни кричали — это хлеб,И надо им засеять степи,Другие — что поэт нелепИ ничего не смыслит в хлебе.

Как угодно можно считать,А приговор эпохи — это приговор эпохи,А сейчас я стану читатьСвои монологи…

Мои читатели, меня они неПростят и обвинят вдвойнеЗа то, что я могу писать о Нине,Когда нельзя писать не о войне.

Народ великий и воинственныйСражается на всех фронтах,А я великий и единственный,И хорошо, что это так.

Был снег и дождь, и снег с дождем,И ветер выл в трубе.От армии освобожденЯ по статье 3-б.

Вздымался над закатом дым,И было как пожар,Когда я шел ко всем святымИ не соображал.

Я предпочел игру в боиВсамделишным боям.Я сочиняю рубайи,Как и Омар Хайям.

От нищеты страны моей богатой,От нищеты идя к каким-то далям,Мы все шуты одной стены плакатной,И все жиды, поскольку ожидаем.

Из-за патриотизма и азарта,За то, что путь России непрестан,Я полюбил Россию послезавтра,Которая всех лучше будет стран.

А хорошо хотеть и сметь,Переиначить статус-кво,Пока решат поэт и смертьВопрос извечный — кто кого.

И, как славяне по порогамСквозь Днепр и море шли в Царьград,Так я иду, чтоб стать пророком,И не ищу иных наград.

И не могу сменить на одыПути стихов от зла к добру.Поэтом своего народаЯ сделался — и не умру.

И я не мог предотвратитьСвоей судьбы, и неНадоело мне твердитьВсе время обо мне.Как будто в мире нету битв.Мир и война не вяжутся.А если кто-нибудь убит,То это только кажется.

Любвеграфическая поэма

Не верьте мне, я лгу и лгал,Не ставя правду ни во грош,На сотни миллионов гаМоя расположилась ложь.

Я ничего не забывал,Постигнув самое оно.За первой встречной на бульварЯ пойду. Мне все равно.

Постигнув самое оно,Я верю буквам и словам…Вы знаете, как я люблю Вас;но Не верьте мне: я верю Вам.

А вот по-латыни земля будет terra,А aqua, к примеру, всего лишь вода.Я видел латынь. Но какое мне дело.Я более важные вещи видал.

И мне безразлично; что ветер, что витер.И где б он ни выл, хоть в степи, хоть в степе.Хоть мне не поверят. — Ты, — скажут, — не видел,А просто прикован к двухсложной стопе.

А мне не поверят — и я не поверю.К двухсложной стопе я совсем не прикован.Пойду, про себя сочиняя поверья,А ихним не стану молиться иконам.

Я не гегельянец,Но я генийльянец.Николай Чудотворец,Император страниц.

Болтовня овладела массами,Языки сорвались с цепей.Никому ничего не рассказывай:Сплетня движется, как репей!

Ты к согласию самому лучшему,Сохраняя молчанье, придешь…Верь словам этим мудрым и Тютчеву:У него есть стихи про то ж!

Было очень много неудач,Срывов, промахов, помех и сплетен…Все же улыбайся, а не плачь,Радуйся, что мы живем на свете!

Пусть на нас работают годаНа ведущей в бесконечность трассе!..Ты великолепно молода,И не старься, никогда не старься!

Отряхни пыль мелочных забот,Не тони в их повседневной сумме.Тот, кто глуп и немощен, лишь тотЛьнет к житейскому благоразумью!

Иногда бывает тяжко нам:Радость и любовь не в изобилье!Мы устали от упрямых мам,Тех, что молодость свою забыли!

Ставит много всяческих преградТрезвое и злое поколенье…Перед ним не встанем на колени,А достроим свой Поэтоград!

Надо выпить, чтобы было в дым,Чтобы мне написать Про это.Это чтоб настоящая тыДля меня бы была, как победа.

Чтоб врагов обуяла злость,А глупцы приходили в ярость,Чтоб смешалось и все слилосьТо, что прежде разъединялось.

Чтоб, как прежде, среди рабовК их мечтам не искал дороги я,Чтобы вера, вино, любовьСоставляли одну трилогию.

Чтоб любовь, сочетаясь с истиной,Завсегда проходила вслед нам,Ибо жизнь без любви бессмысленна,Потому что любовь бессмертна.

Мировая дурь