Поэма тождества - Содом Капустин

Папа, потирая, протирая и простирая ладони, ступни и животные, растительные и минеральные складки, издал призывный клич, выпустил политический памфлет и напечатал вызывающие листовки, на которые тут же привалила, прикатила и приехала на велосипедах, моноциклах и мотоциклах орава, толпа и куча вертухаев, схвативших тебя, сковавших твои запястья и опутавших твои лодыжки, и понесших, повлекших, потащивших тебя за Папой, нимало не заботясь о твоём удобстве, комфорте и целостности.

Ты же, созерцающий, сознающий и соприсутствующий, ушедший, чтобы вернуться, наконец, на начало и навек с порожденной тобой книгой, что раскроет зыбучие пески под незыблемыми построениями, что распишет алгоритм разборки для нерасчленимого, что развернёт покровы таинственности на обыденном, и этим, другим и смежным, уведет читателя с непогрешимого ума, нерасторопного рассудка и обывательской жизни, просто, без затей, прикрас и предупреждений убив его, не извлекал своего внимания из внутренних областей своих, предоставив телу самому решать, задавать и расхлёбывать общие проблемы, наказания и тяжбы.

– Ты, презренный, подозреваемый, подкупленный и прельстившийся наградами, деньгами, золотом и алмазами наших врагов, противников, недругов и антагонистов, Содом Капустин, еще не ведаешь, знаешь, подозреваешь и испытывал, что станет, стоит, весит и значит наш гнев, кара, наказание и изнасилование!

Сев на тебя верхом, низом и свесив ноги, как беговой гиппопотам, выброшенный вместе с наездником на парашюте валится на свой чешуйчатый бок при посадке, или как, провернувшись, встаёт на приготовленное для нее место последняя деталь шаркунка, завершая распадающуюся без нее конструкцию, Папа, что было в нем ярости, тырости и мырости ударил тебя в грудь всеми оставшимися в работоспособном, работовозможном и невозможнорабочем состоянии членами и вышиб, вынул и извлёк из тебя твой дух.

Закабалённый, в колодках и испанских сапогах, твой дух вышел из твоего тела и предстал перед Папой, горделивый, не сломленный и единый с твоим телом, тобой и твоей книгой. Навострив, настропалив и нацелив свои восставшие, енги, Папа вонзил, ввел и проткнул ими условную, видимую и умозрительную оболочку твоего духа.

– Теперь ты, Содом Капустин, узнаешь, познаешь, испытаешь и прочувствуешь, что значит, бывает, составляет и случается с теми, кто не соглашается, присоединяется, утирается и упирается нашим заключениям, законам, постановлениям и вердиктам!

Фаллосы Папы возмущали, перемешивали, перекраивали и взбивали тонкое, нежное, стойкое и неизменное тело твоего духа. Папа рычал, рыгал, ревел и ругался последними, предпоследними, непонятными и неподцензурными словами от злости, раздражения, похоти и отвращения к тебе, твоему духу, твоему телу и твоей книге, о которой пока никто не догадывался. Ты, твоё тело или твой дух могли бы прекратить это извращение, истязание и издевательство, но они следовали, не нарушали и подчинялись только одному твоему решению, что было принято не здесь, не сейчас и непредвзято, и предписывало не сопротивляться, не протестовать и не отвечать никому, кто бы не терзал, насмехался и изгалялся над тобой.

И когда Папа, его тело и его дух, изнасиловавшие твой дух, душевно, духовно и бесчувственно эякулировали, в безосновательной, беспочвенной и безводной идее, подозрении и убеждении, что если, вдруг и когда дух папиного семени проникнет, протиснется и сольётся с твоим духом, то это позволит обрести над тобой контроль, власть и влияние, твои тело и дух уже знали, как на это ответить, противодействовать и отозваться. Выбитый, вызванный и отделенный от твоего тела твой дух загустел, уплотнился и отвердел так, что лингамы Папы не смогли выпустить в него свои разряды, отряды и батальоны разлагающих, разрушающих и соблазняющих сперматозоидов и те остались в запертые, замурованные и зачарованные в спермоиспускательных каналах, проводах и подводах Папы. И когда давление, напряжение и прессинг спермы, поступающей из простат, семенников и внутренностей Папы зашкалило, перекрыло и превысило предел, возможности и границу прочности, стойкости и многожильности Папы, его мертвецкие, богатырские и склепские соки ринулись обратно.

Твоё тело глазами твоего духа видело как прожорливые, прободающие и пропадающие спермии с наслаждением, восторгом и аппетитом вгрызались в тело, дух и семенники Папы, заставляя того плясать, скакать и выделывать коленца от боли, досады и неисполнения заветного желания. Не теряя времени, духа и пространства, твоё своевольное, самоуправное и неуправляемое тело воспользовалось замешательством, смешением и спутанностью сознания, воздуха и тела Папы и попыталось его ассимилировать, втянуть и поглотить. Но Папа, хотя и корчился, валялся и катался по подиуму, постаменту и портьерам, не забывал, переставал и проверял свои связи с собственным мирком, казематом и построением. Твоё тело находило, выедало и кушало линии, лучи и касательства Папы, начиная от него самого и кончая точкой, пунктом и областью прикрепления, применения и удержания. Но точек этих оказывалось слишком, чрезмерно и неоправданно много и когда Папа овладел собой, пришел в себя и взял себя в руки, руки в ноги, ноги в живот и, заизолировавшись, закрывшись и испугавшись твоих возможностей, превратился, преобразился и перелился в черный непроницаемый шар, он оказался на дне другого, порожнего, наполненного и беременного одним только Папой шара, шара, представляющего, олицетворяющего и обезвеществляющего подъеденные твоим телом удерживающие, поддерживающие и сдерживающие Папу связи.

Твоё тело лежало, единое с собственным духом, цельное в пределах иссеченности, свободное в пределах узилища, на краю круглой воронки, углубления и каверны, где некогда возвышался символ, атрибут и показатель Папиного правления, управления и покорности: трон. А вокруг непрошибаемого, неуязвимого и непоколебимого шара Папы кружились прилетевшие, приползшие и приковылявшие из заточения, отсидки и изоляции все те, кого Папа за тысячелетия своего произвола, узурпаторства и самозванства угостил, напоил и попотчевал коричневой спермой уничтоженного твоим телом четвертого члена.

Продавливая себя сквозь каменные, уложенные и сбитые воедино плиты, подтягивались к Папе змеи, гады и черви колебания, депрессии и сомнения в его уникальности, непогрешимости и неординарности. Сплёвывая, отрыгивая и роняя огонь разрушения, приближались к Папе саламандры критики, самокритики и забвения. Вымораживая, лиофилизируя и вакуумируя всё на своих путях, рельсах и монорельсах, катились к Папе локомотивы одиночества, вагоны иллюзорности и паровозы зависимости от вещей и веществ, сущего и существ, высшего и низшего. Сыпля соль, селитру и цианиды, на кривых лапах, перекошенных крыльях и свёрнутых клювах топали к Папе гарпии удержанного в узде, тенетах и сетях смеха, жирафы ужасного, прекрасного и мимолётного обмана, гиены катастрофической, расслабляющей и неисправимой несерьёзности. Все эти воплощения страхов, искушения надёжности и испытания ответственности, оттесненные Папой на дальние границы, заставы и кордоны его тюрьмы, империи и вселенной, теперь явились к нему скопом, кагалом и табором и, встав лагерем, осадой и бивуаком, продолжили своё ожидание, предвкушение и надежду на личную встречу с тем, кто их отверг, отторг и не признал.

Примчавшиеся на тишину, молчание и безмолвие вертухаи, тут же метлами, граблями и тяпками взялись отгонять чудищ, страшилищ и моральных, этических и эпических уродцев от шара Папы. Хозобозники, улыбчивые, добродушные и коварные, подманивали тварей кусочками пирог, пирогами, и сапогами, как изображающий маньяка-педофила отец показывает своему дитяте конфетку, маня его при этом пальцем, или как прыгающие в лототроне мячики с замаскированными магнитами устремляются в приёмную корзинку, и когда те, наивные, соблазнялись лакомствами, на них надевали ошейники, наручники и кандалы и немедля волокли в опустевший бестиарий. Тебя же, едва Папа смог восстановить былую форму, формы и само обладание своим телом, потащили, повинуясь его приказу в уже знакомую твоему телу кумирню, чтобы попробовать избавиться от тебя нетрадиционными, народными и деревенскими средствами, способами и рассолами.

– Благую весть, салят и газават принес я вам, пасынки мои!

Атеист веры скинул с себя кольчужную косоворотку, фильдеперсовый хиджаб и парчовый клобук, как краб разрывает спиной ставший маленьким ему хитиновый панцирь и выбирается на песок, мягкий и безоружный, или как распадаются половинки матрицы, являя на свет очередного резинового пупса, еще не раскрашенного и потому мало похожего на прототип. Зеки, прислуживающие Осквернителю учений, пали на седалища, копчики и коврики, царапая, ковыряя и располосовывая свои щеки осиновыми, кленовыми и липовыми зубочистками, продетыми между пальцами.