Harbin - Voronkov

– Ну а ты-то что мух ловишь? – обратилась она с укором к Жоржу. – У него девушку из-под носа уводят, а он… Эх, ты, жених!

Лиманский развел руками. Дескать, а что я? Я не виноват… Он вообще ничего не понимал. Лиза говорила, чтобы он ее охранял от других мужчин, а тут сама бросилась на шею этому ротмистру. Вот и пойми этих женщин!..

А в это время Шатуров и Лиза, разгоряченные и счастливые, легко и самозабвенно порхали по залу, удивляя всех изобретательностью своих движений. Всем заправлял, естественно, ротмистр, который оказался прекрасным танцором. Это он задавал темп вальсу, он переходил с одного шага на другой, менял направление во время танца, вращая партнершу то в одну сторону, то в другую. Лиза была послушна ему, как бывают послушны юные лани намерениям хищника. Она была грациозна и легка в движениях, составляя ротмистру прекрасную пару.

– Как они танцуют, как танцуют! – проговорил Владимир Иванович, обращаясь к жене. – Может, и мы, Марьюшка, тряхнем стариной? А что! Пару кругов по залу я еще способен выдержать.

Мария Павловна покачала головой.

– Побереги свое сердце, дорогой. Ты же утром жаловался на боли в груди. Нет, я уж лучше с Петрушей потанцую. Петя, ты как, не против? – обратилась она к сыну, который почему-то решил пропустить вальс и теперь в ожидании фокстрота вместе с родителями стоял в противоположном от оркестра углу и с любопытством наблюдал за танцующими.

Но разве откажешь матери? И вот уже, подхваченные общим вихрем, они неслись по залу, ловко лавируя между парами. Мимо со скоростью падающей кометы проносились чьи-то лица. Одно, другое, третье… десятое… Их много, их так много! Они мелькали, мелькали, мелькали… Словно деревья за окном несущегося стрелой курьерского поезда. И столько в этом вихре было отчаяния, столько безумия и дикой радости, что казалось, это само время, освободив людей от их дум и забот, пыталось увлечь их за собой. Туда, где всегда светит солнце и где нет тебе ни бед, ни печалей. Только эти люди почему-то никак не хотят улетать, потому и кружат, и кружат, и кружат на месте, словно те птицы в бурю, думая, что в этом и состоит весь смысл их жизни.

Неожиданно в этом вихре Петя узнал лицо сестры. В пылу стремительного и свободного полета оно показалось ему счастливым и просветленным. Отчего?.. Неужто этот ротмистр, о котором в городе ходит дурная слава, так вскружил Лизе голову? Тогда ее надо спасать, иначе… Иначе она пропадет!..

Мария Павловна так и не поняла тогда, что случилось с ее сыном. Он вдруг заставил ее сделать вместе с ним два резких поворота, после чего они стремительно ринулись вперед, и тут же чуть было не сбили с ног танцующую пару. То были Лиза с Шатуровым. Лизонька была в отчаянии.

– Ты сумасшедший! – закричала она на брата. – Сумасшедший! Разве можно так?..

Шатуров, напротив, был сдержан.

– Ничего, Lise, ничего… В танце всякое бывает, – потирая ушибленное плечо, произнес он. А когда взглянул в Петины глаза, то все понял. Столько в них было дерзости, столько ненависти, что он невольно ухмыльнулся.

– Вы уж простите нас, – извинилась за сына Мария Павловна. – Видимо, мы задали с Петенькой слишком быстрый темп, вот и задели вас.

Шатуров решил закончить инцидент миром, потому тут же предложил пойти всем в буфет и выпить шампанского. Петя от приглашения отказался. Его примеру хотела последовать и мать, но потом поняла, что оставлять Лизу наедине с этим ротмистром нельзя. Тут же отыскала мужа, и они вчетвером отправились отметить приход Нового года. Тем более что до его наступления оставалось всего ничего.

Когда сели за столик, откупорили извлеченную прямо изо льда бутылку шампанского и наполнили им бокалы, слово взял Владимир Иванович.

– Ну что ж, друзья мои… – произнес он густым басом. – Вот и подошел к концу тысяча девятьсот двадцать восьмой год. Увы, ничего хорошего ни мне, ни моей семье он не принес. Я вот без работы остался. Приходится теперь экономить на всем. – Он вздохнул. – Ну да ладно, будем надеяться, что следующий год окажется для нас более счастливым. И вам, ротмистр, я желаю всего самого доброго в новом году. Главное, не было бы войны…

– Правильно! – поддержала его Мария Павловна. – Хватит уже войн… И без них бед хватает.

– Хватает, – вздохнул Гридасов. – Может, Бог смилостивится над нами и в новом году мы наконец вернемся на родину… Что ни говори, а человек без родины – что дерево без корней, – проговорил он с какой-то потаенной тоской.

– Я тоже желаю вам всего самого доброго, – поднимая бокал, в котором весело играли рвавшиеся вверх пузырьки углекислого газа, проговорил ротмистр и обвел глазами присутствующих. – Ничего, скоро все изменится, и у нас в самом деле появится возможность вернуться домой.

– Вы что-то знаете? – с надеждой смотрел на него Гридасов. Ротмистр как-то неопределенно пожал плечами.

– Да нет, ничего особенного… Хотя… – Он сделал паузу, не зная, как ему быть.

– Ну же, говорите… – сгорая от нетерпения, произнесла Мария Павловна. – Говорите!

Между бровей ротмистра появилась мучительная складка.

– Я думаю, большевикам скоро придет конец…

– О Боже! – схватилась за сердце Мария Павловна. – Значит, все-таки война?.. – Тут же она вспомнила о сыне, и ей стало дурно. Ведь если война, то и ему придется воевать. Не стариков же, как ее муж, погонят на фронт.

– Больше, к сожалению, я вам ничего не могу сказать, – произнес ротмистр.

Все, вечер пропал. А какое тут может быть веселье, если завтра война? С тяжелым сердцем возвращались Гридасовы домой. Шатуров поймал для родителей Лизы пролетку и, сунув в руки извозчика несколько монет, отпустил его с Богом. С Лизой же они пошли пешком, тем более что она сама изъявила желание прогуляться по ядреному маньчжурскому морозцу. Хотела прийти в себя после шампанского. Надев на голову вязаную шерстяную шапочку и поглубже зарывшись в меховой воротник, она взяла ротмистра под руку и вместе с ним вышла на улицу. После душного помещения здесь дышалось легко и свободно. Робко кружились в небе снежинки. Они щекотали в носу, попадали в рот, опускались на ресницы и даже норовили забраться под воротник.

Медленно побрели в сторону Пристани. На Вокзальном проспекте в этот поздний час было по-праздничному оживленно. Шелестя по асфальту шинами, чинно двигались вниз, к вокзалу, легковые автомобили. Навстречу им с большим интервалом поднимались вверх и устремлялись в сторону собора полупустые автобусы.

Путь неблизкий. Ротмистру с Лизонькой нужно было пройти через весь Новый город, спуститься вниз к вокзалу, потом, чтобы попасть на Пристань, перейти виадук, где даже в это время суток жизнь ни на минуту не затихала. Поблескивая включенными фарами, мчались в обе стороны авто, спешили доставить до места своих пассажиров извозчики, впрягшись в двухколесные тележки, бежали по мостовой рикши, следом за ними брели запорошенные снегом и озябшие на морозе пешеходы.

Миновав виадук, Шатуров с Лизой оказались на Пристани. Дальше нужно было идти по ярко освещенной витринами магазинов и уличными фонарями Китайской. Здесь тоже чувствовался праздник. Шумно и весело возвращался домой подгулявший люд, привлекая внимание извозчиков и рикш. Те дежурили всю ночь в надежде заработать праздничные. Вот и мотались туда-сюда, развозя по домам горожан. В основном их клиентами были пожилые люди, молодежь же домой не спешила. Шли, пели песни, пили вино и целовались.

– Веселый у нас народ, не правда ли? – произнес ротмистр.

Лиза вздохнула. Она помнила о том, что сказал Шатуров в буфете. Ведь он явно намекнул на то, что будет война.

– Веселый… – ухмыльнулась она. И вдруг: – Будто бы пир во время чумы!

Ротмистр поморщился.

– Да разве это чума? Вы, Lise, настоящей чумы не видели!

– А вы?.. Вы видели ее? – спросила Лиза.

– Я-то?.. Конечно, видел! – с жаром произнес офицер. – Помнится, в Омске, в ставке Верховного, мы отмечали Рождество, а в это время вся Россия… понимаете? Вся Россия пылала в огне!.. Повсюду трупы, трупы, трупы… Смрад такой, что не приведи господи! И главное, никакого просвета впереди. Вот то был ад так ад! А мы сидели и пили шампанское… А, каково?

Лиза была натурой впечатлительной, поэтому она испытала сильное волнение, когда представила себе, как это все выглядело.

– Неужели вам было не страшно?.. – доверчиво прижавшись к плечу ротмистра, спросила она.

– Ну как же не было, было… – Подняв полу шинели и опуская руку в карман галифе, чтобы достать портсигар, честно признался он. Видно, тоже вдруг нервишки зашалили – вот и потянуло закурить. Однако вспомнив, что рядом с ним женщина, решил воздержаться. – Но я не смерти боялся… Меня больше всего мучило то, что я больше никогда… – никогда! – не увижу свою Россию… Не увижу ее тихих городков, зеленых рощиц, неторопливо бегущих речушек… А разве можно без этого жить?