Большая Охота - Дмитрий Янковский

Наконец мне удалось незаметно просунуть указательный палец в предназначенную для него нишу, а остальными обхватить рукоять. Теперь я удерживал болтающуюся гавайку только большим пальцем, прижимая ткань к пистолету. При этом помахивать ею удавалось гораздо естественнее, чем минуту назад. Двумя легкими движениями я обмотал рубашку вокруг руки с оружием, и теперь она свободно болталась, надежно скрывая пистолет. В течение нескольких секунд я мог убить всех семерых дайверов, но пока не спешил. Конвоирование в лагерь неприятеля, в общем-то, было достаточным поводом для убийства, поскольку неизвестно что у них на уме, но в то же время, перестреляв их тут, нам будет трудно потом договориться с оставшимися.

С другой стороны, если нас приведут в лагерь как коз на веревке, тоже особо не договоришься. Так что, как ни крути, оба варианта меня лично не очень устраивали. А Коче, судя по его беззаботности, было безразлично. Сильная психика у австралийских аборигенов, позавидовать можно.

В общем, я был уверен, что убивать дайверов ни к чему, а идти к ним под дулом винтовки тоже не имело особого смысла, так что я решил попросту слинять. Мой жизненный опыт подсказывал, что самое простое решение в экстренных ситуациях чаще всего оказывается самым продуктивным, так что особо тянуть с побегом не стоило. Поймав Кочин взгляд, я коротко мотнул подбородком в сторону зарослей. Коча так же коротко равнодушно пожал плечами.

Однако мне пришлось на секунду задержаться. Горошина рации у меня в ухе защекотала кожу сигналом вызова, и тут же я услышал голос старшего группы, по-русски передавшего кому-то информацию о том, что на берегу обнаружены выпотрошенные туши биотехов.

И тут случилось то, чего я лично ожидал меньше всего. Честно говоря, все произошло настолько неожиданно, что я не сразу отреагировал должным образом, оторопело глядя, как падает на спину вооруженный винтовкой дайвер, а из горла у него торчит блестящий стальной гарпун. Коротко прошелестела листва справа от меня, и еще один из оставшихся шестерых дайверов с криком схватился за торчащий из груди штырь. Только после этого я отшвырнул гавайку и дал по зарослям три коротких очереди из «БМФ-400». Две более или менее прицельно, туда, где еще колыхалась листва, пропустив сквозь себя гарпуны, а третью наудачу и на страх агрессору. Дайверы сдуру подумали, что гарпуны выпущены нашими с Кочей сообщниками, а потому и мои пули полетят туда же — все пятеро уцелевших рухнули в густую траву, чем сильно облегчили мне задачу. Присев на колено, я широким веером пустил две длинные очереди по кустам, оставляя мало шансов тем, кто там мог засесть. Короткий вскрик подтвердил верность выбранной мною тактики.

Я замер, держа оружие наготове. После стрельбы редко бывает полная тишина. Стонут раненые, убегают испугавшиеся или готовятся к бою отчаянные смельчаки. Но сейчас было тихо. Совершенно. Поднявшись во весь рост, я спокойно сунул пистолет в кобуру и решил посмотреть, сколько было разбойников, напавших на нас. То, что это были именно разбойники, у меня с первой секунды не вызывало сомнений. Дайверы лежали, все еще опасаясь подняться. Я на всякий случай прихватил их винтовочку, чтобы никому дурная мысль в голову не пришла.

За кустами, метрах в пятнадцати от поляны, я наткнулся на тело. Несмотря на то что моя пуля почти полностью снесла ему голову, в погибшем безошибочно узнавался местный — смуглая кожа, старенькая, видавшая виды одежда. Рядом валялось допотопное пневматическое ружье для подводной охоты, с такими еще до войны развлекались на побережье богатенькие туристы. Меня удивило, что кому-то пришло в голову охотиться с ним на людей. По всей видимости, дайверы стояли тут лагерем не первую неделю, и разбойники отметили их привычку бродить по лесу с одной винтовкой на семерых.

Второе тело обнаружилось чуть в стороне. Этого я не глядя срезал очередью — целых три пули попали ему в обнаженную спину. В траве валялось точно такое же туристское ружьецо. Я вздохнул, присев на корточки рядом с трупом. При всей глупости подхода, мотивация разбойников была понятной — завладеть винтовкой, а потом, с ее помощью, выбивать одного дайвера за другим, отнимая у каждого что-то ценное. Подобная тактика не была для меня новостью, таким образом разбойникам иногда удавалось завладевать небольшими деревеньками, сначала держа в страхе все население, а затем и вовсе заставляя оставшихся покидать нажитое место, бросив все имущество. Но я ни разу не сталкивался с шайками, состоящими менее чем из пяти человек, так что в любой момент нам могли преподнести еще какой-нибудь сюрприз.

Проверив боеготовность винтовки, я закинул ее на плечо и вернулся на поляну. Дайверы уже немного пришли в себя — молча стояли и смотрели на трупы товарищей.

— Надо двигать в лагерь, — хмуро произнес я. — А то, не ровен час, нас тут снова начнут отстреливать по одному. Мертвых не берем, они затруднят движение. Потом вернемся сюда более подготовленным отрядом.

Никто мне перечить не стал, и мы с Кочей из конвоируемых превратились в предводителей группы. Я пробивал путь через лес, стараясь избегать тропинок, на которых нам могли устроить засаду, и уж конечно не приближался к пробитой дайверами дороге. На самом деле мы с Кочей стали тем непредсказуемым фактором, который мог спутать все карты противнику. Разбойники наверняка несколько дней, а то и пару недель отслеживали все привычки дайверов, маршруты их перемещения и их манеру вести себя за пределами лагеря. Мы же были чужаками, и под нашим предводительством отряд действовал, с точки зрения противника, совершенно непредсказуемо. Наши привычки никто изучить не успел, а если бы и попытался, то столкнулся бы с некоторыми трудностями. У нас с Кочей было мало привычек. Мы знали привычки друг друга, что позволило Коче, к примеру, найти меня в городе и вовремя прийти на помощь. Но если говорить о ком-то другом, то ему вряд ли бы обломилось, поскольку отсутствие явно выраженных привычек является важным качеством человека, ведущего жизнь, подобную нашей. Когда ни кола, ни двора, когда в череде каждодневных событий тяжело найти какой-либо смысл.

Пробираясь по лесу и ведя за собой отряд уцелевших дайверов, я вдруг понял, что смысл моей жизни не укладывается в обычные для понимания рамки. Честно говоря, я сам не знал, что мной движет. Обещание, данное отцу? Ну, не настолько мы с ним были близки, чтобы изменить из-за этого всю свою жизнь. Месть за гибель матери? В какой-то мере да, но спустя многие годы после страшных событий на «Принцессе Регине» и эта боль сделалась не такой острой. К тому же понятие мести в отношении безмозглых торпед не имело особого смысла.