Одри Хепберн – биография - Александр Уолкер

Характерной для нее прической пришлось пожертвовать ради духа эпохи. По этому поводу «всплакнули» светские хроникеры, отметив, что Одри слишком быстро «повзрослела» со времен «Сабрины». Они хотели, чтобы она подольше сохраняла экранную юность, забыв о том, что актриса отметила свой двадцать пятый день рождения. Однако на экране она выглядела гораздо моложе своих лет. Но ведь и толстовской Наташе в начале романа всего каких-нибудь пятнадцать лет. (В сценарии фильма ей из соображений достоверности добавили год или два.) Но оставим образ в стороне и напомним строки из романа: «Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, со своими детскими открытыми плечиками, выскочившими из корсажа от быстрого бега, со своими сбившимися назад черными кудрями… была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка».

«Всеобщая любимица… славная девчонка… узнать ее – значит пережить еще одну радость в жизни», – писал о Наташе Ростовой Э. М. Форстер. Его слова звучат эхом многочисленных отзывов об Одри Хепберн. Кинг Видор, приехавший в Рим весной 1955 года для подготовки сценария, заявил:

«Одри – это Наташа. Она прямо сошла со страниц романа». И если бы значение имело только физическое сходство с героиней, выбор Одри на эту роль оказался бы абсолютно безупречен.

Но дело обстояло гораздо сложнее.

Одри приступила к костюмным и операторским пробам. Стояло необычайно длинное римское лето. Ей потребовалась вся преданность профессии и присущее ей чувство долга, чтобы пережить эту жару и высокую влажность. В те годы кондиционеры были еще относительно редким явлением. Примерно около часа занимала у нее поездка до студии от виллы, которую вновь сняли для нее и Мела. Покой и уединение, которыми они наслаждались после работы, превратили эти дни во второй медовый месяц. Только избранные – или весьма могущественные – представители прессы допускались на виллу.

Одной из них была Луэлла Парсонс, которую Одри уже успела задобрить маленькими букетиками цветов, диких и садовых; их собрала сама Одри и отправила в номер лос-анжелесской журналистке в отель «Эксцельсиор». В ответ Луэлла сообщала в своих репортажах: Одри так счастлива к браке, что «во время беседы инстинктивно протягивала руку, чтобы коснуться Мела и приласкать его». И хотя это не входило в ее намерения, Луэлла передает в своей статье то напряжение, которым приходилось расплачиваться за славу этой семейной паре.

Еще до того, как Одри снялась в своей первой сцене в «Войне и мире», ей предложили участвовать в комедии под названием «Ариана» (или как ее позже более удачно назвали – «Любовь в полдень»). В фильме должны были также сниматься Гари Купер и Морис Шевалье. Предполагали, что режиссером будет Билли Уайлдер. Съемки были назначены на следующий год в Париже. Не желая расставаться с Мелом, Одри сразу не дала согласия. К счастью, Мел сумел найти роль в комедии Жана Ренуара «Елена», которую наметили снимать в Париже примерно в то же время. Девиз «быть вместе – значит быть счастливыми» пока осуществлялся.

Уильям Уайлер купил европейские права на пьесу Ростана «Орленок», предполагая, что Одри сыграет роль младшего сына Наполеона и императрицы Марии-Луизы. У Уайлера, уроженца Эльзаса, было сильное, чисто франко-германское пристрастие к европейским царствующим домам. Он предложил снимать фильм во дворце Шенбрунн в Вене, где воспитывался мальчик после того, как Наполеон оказался в изгнании. Но грандиозные планы Уайлера разбились о решительный отказ боссов «Парамаунта»: они не позволили новой дорогостоящей звезде выступить в роли подростка-мальчика. Эти женщины в мужских костюмах ушли в прошлое вместе с Гретой Гарбо.

Работа в фильме «Война и мир» требовала такого напряжения сил, что Одри ответила отказом на предложение Джорджа Стивенса сняться в экранизации «Дневников Анны франк». Но была и иная причина. В судьбе девочки-подростка было много такого, что напоминало Одри о ее собственных тяготах и ужасах, пережитых в военное время. Кроме того, она не решалась играть «святую». Эти возражения только подстегнули настойчивость Стивенса, которая превратилась в назойливость. Дженифер Джоунз «Песней Бернадетты» показала, что святые могут иметь неплохой кассовый успех и приносить своим земным экранным воплощениям «Оскаров». Но убедить Одри ему не удалось. Она сказала Стивенсу, что прочла дневники Анны франк еще в 1945 году по-голландски, когда «один знакомый» дал ей гранки этой книги. «Одним знакомым» был не кто иной, как благодетель ее матери Пауль Рюкенс. «Я прочла ее, – рассказывала она Лесли Гарнеру в интервью много лет спустя, – и была буквально уничтожена ею… Я читала ее не как книгу, а как просто несколько отпечатанных страниц. Это была моя собственная жизнь… Она произвела за меня глубочайшее впечатление, круто переменив меня».

Пройдет время, и Одри вновь откроет дневник Анны франк и найдет в нем ту решимость жить, то особое нравственное вдохновение, которое поможет ей служить высокой гуманитарной цели. Но в Риме в середине пятидесятых годов Одри воспринимала эти военные годы как далекое прошлое. Она призналась друзьям, что если бы она поддалась на уговоры Джорджа Стивенса, «это закончилось бы нервным срывом».

Работа Одри над ролью Наташи в «Войне и мире» не укладывалась в сроки, отведенные контрактом. Это принесло ей дополнительный доход, но за это она заплатила дорогой ценой: здоровьем. Одри прилежно и неутомимо овладевала всем тем, что было нужно для исполнения роли Наташи. Скажем, она всегда боялась лошадей, но сумела найти в себе смелость для тренировок и научилась сидеть на настоящем российском коне, как истинная русская аристократка XIX столетия. В обширных залах дворянских особняков, воспроизведенных с поразительными подробностями в павильонах «Чинечитта», она брала уроки танцев, популярных в начале прошлого века на московских великосветских балах. Часами Одри простаивала в окружении толпы костюмеров, наряжавших ее в туалеты, искусно стилизованные в духе тех платьев, которые, возможно, надевала ее собственная прабабушка, собираясь на королевский бал в Нидерландах.

И, как часто это бывает с киноэпопеями, постановка в целом оказалась точнее, интереснее, более завершенной, нежели отдельные роли. Главное, чем Одри наделила Наташу, было качество, присущее ей самой – особое «прозрачное сияние».

В роли Наташи Ростовой ей не на что было рассчитывать, кроме своей внешности. Кинг Видор весьма педантично следовал тексту Толстого, не полагаясь на собственное вдохновение. «Ну, конечно, постоянно возникает соблазн втиснуть в фильм всю эту чертову книгу», – писал Видор романисту Ирвину Шоу, который был в числе тех литераторов, кто уплотнил толстовское творение в ясное, хотя и предельно упрощенное киноповествование. В архиве университета Южной Калифорнии хранится двухтомное издание «Войны и мира», принадлежащее Кингу Видору; на полях каждой страницы он выделял ключевое событие с наивной надеждой найти ему место в фильме. Но то, что он выкинул, принесло фильму больше вреда, чем то, что он сохранил, и особенно от этого пострадала Одри. В фильме нет того преображения, которое в книге переживает Наташа, нет и тех духовных перемен, которые принесли война, смерть близких, тяготы и лишения…

Не слишком ли сложной творческой задачей для Одри был этот образ в ту пору ее артистической карьеры? Возможно, что и так; но Видор не позволяет ей понять, что она пытается достать то, до чего не может дотянуться. Одри видит, что она – самый очаровательный персонаж в фильме; но она лишена того, что нужно любой актрисе для развития образа – помощи режиссера в выявлении прозрений, которые приходят вместе с опытом. У Одри не было ни опыта, ни режиссерской подсказки. Она трактует роль, основываясь только на невинности и наивности своего персонажа. Судя по заметкам и письмам Ирвину Шоу, Видор был настолько влюблен в очарование самой Одри, что всячески противился тому, чтобы Наташа взрослела. Он писал Шоу, что умом он понимает и признает «взросление» Наташи в качестве главной сюжетной пружины. «В моем восприятии она воплощает „аниму“, или душу, всего повествования, и она парит над ним, подобно самому бессмертию», – писал он. Да, это так, но ведь там, где бессмертие, нет места для очень многих интересных, чисто человеческих черт.

Между тем Одри нуждалась в ненавязчивом проводнике, когда странствовала по волнам психологических переживаний, которых сама не испытывала. Но такого руководства она от Видора не получала.

Ее Наташа обладает неотразимым очарованием. Та характеристика, которую ей дает князь Андрей – Мел в великолепном гриме, игравший профессионально и при этом поразительно механически, – точно соответствует Одри. Обнимать ее – все равно что «держать в своих объятиях весну». К сожалению для нее и для фильма, ее осень и зима так и не наступили.