Все мы родом из детства - Екатерина Мурашова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ваня, – сказала я. – Подростков обычно считают деревянными, но они бывают очень наблюдательными и видят и слышат то, что вовсе не предназначено для их глаз и ушей… И то, что они видят и слышат, им бывает иногда очень трудно понять и принять, особенно если это касается самых близких для них людей…
– Это вы про что? – спросил мальчик. – Про материного любовника дядю Пашу, что ли? – я молча открыла и снова закрыла рот. – Так они уже разбежались давно, – успокоил меня Ваня. – Как тот объект сдали, так у них и кончилось все. Отец и не узнал ничего.
– А у отца? – я решила, что играть в дипломатию больше не стоит.
– У отца сейчас никого нет, – твердо сказал Ваня. – У него просто крыша едет. Отчего – я не знаю. Но это точно из-за меня, я же чувствую…
Я ничего не понимала. Несколько раз нарисовала на листочке кружочки, обозначающие всех известных мне персонажей (включая дядю Пашу), соединила стрелочками так и так… Ничего не выходило. Есть еще кто-то, кто мне неизвестен? Может быть, муж дочери, конфликт Ивана с ним? Но тогда при чем тут Ваня?..
В поисках инсайта все автоматически обращаются к своим сильным сторонам. Художник берется за кисть, писатель – за перо… Я – возрастной психолог. Если последовательно пройтись по их онтогенезам… И вот!
Мой вопрос матери: сколько лет было Ивану, когда погиб его отец?
Ее ответ: 13.
* * *– Мальчишка ничего не понимает, – сказала я Ивану. – И у него идет соматизация тревоги. По линии жены – заболевания сердечно-сосудистой системы. У нее тяжелая физическая работа. Она на пределе. Вы хотите остаться вдовцом с больным сыном?
– О чем вы вообще говорите? – в голосе нет возмущения, агрессии, только холодная тяжесть. Ассоциация с могилой.
– Как погиб ваш отец?
Пауза. Пауза. Пауза… Даже занавески в кабинете тяжело обвисли…
– Я его убил.
Ну вот. Докопалась. И что ты теперь будешь с этим делать?!
– Говорите, Иван. Да говорите же, черт бы вас побрал!!
– Он пил. Когда пьяный, бил мать, бил меня. Чем попало, как попадет. Когда я был маленький, мать меня собой прикрывала, потом – я ее. Мать два раза в больнице лежала, у меня как-то рука была сломана – он стул кинул.
– Как все случилось?
– Я заранее его и мать предупредил. Сказал: вот еще раз, и я его убью. Это называется, я потом узнавал, «преднамеренное убийство».
– Как вам удалось с ним справиться?
– Я колун взял, а он уже и на ногах не стоял.
– А потом?
– Мы с матерью его в погреб скинули и железяку под голову положили, будто разбился.
– А милиция?
– Это маленький городок. Там все всё знали. Они, конечно, поняли все, но прикрыли меня, написали «несчастный случай в состоянии алкогольного опьянения». А старший их мне сказал: ты, пацан, скорее уезжай отсюда. Тебе теперь надо так свою жизнь в узел завязать, чтобы из этого дерьма человеком вылезти, что я даже и не знаю… Я в армию ушел, потом уже туда не вернулся. Я в ВДВ служил… – кажется, он хотел показать мне татуировку, но я отрицательно помотала головой.
– А потом?
– Мать просто расцвела. Похорошела, помолодела, по службе продвинулась. А я вдруг почему-то понял, что как-то стал к ней равнодушен, хотя раньше очень любил, умереть был готов за нее. Я вспоминал, как мы с ним змея пускали. И как он учил меня на лодке грести. И еще как он за мной на дерево лазил, когда я маленьким совсем на спор залез и не мог слезть. Он стоял в последней развилке, тянул ко мне руки и говорил: прыгай, не бойся, я тебя удержу, я же сильный, я твой отец. И смеялся, чтобы мне не страшно было… Он, когда не пьяный, был смешливый очень, выдумщик и любил всякие приключения…
Иван замолчал и как-то жутко, из ворота вверх покраснел. На шее у него надулась какая-то жила, а на виске что-то задергалось. Я испугалась, что его прямо вот здесь, у меня в кабинете хватит инфаркт или инсульт, и от растерянности стала вспоминать что-то из времен гражданской обороны – оказание первой помощи. Потом сообразила, что я теперь по другому ведомству.
– Да тут теперь вообще-то много всяких разных вариантов есть! – бодро сказала я. – Только вы сейчас в таком состоянии, что не запомните, пожалуй. Поэтому берите ручку, бумажку и записывайте…
Иван, как я и предполагала, несколько оторопел от такого поворота событий. Ведь ситуация уже больше тридцати лет представлялась ему совершенно безысходной… Он тупо вертел в руках выданную мной ручку, но красная волна медленно стекала обратно.
– Ну первое, конечно, это вы идете и наконец сдаетесь ментам. Не знаю, как там по законам со сроком давности, но про вас пишут инет и газеты, все упоминают про Достоевского и Раскольникова, у вас пытаются взять интервью, что для вас с вашим складом ума уже нехилое наказание. А дальше отсидите и – на свободу с чистой совестью! Второй вариант – вы садитесь и честно, но без подробностей рассказываете сыну, что с вами такое случилось и почему вы сейчас не можете с ним нормально общаться. В конце рассказываете, как вы его любите. Это для него будет, конечно, стресс, но однократный, лучше, чем длящаяся неопределенная тревога…
– Не могу я на мальчишку…
– Так, как сейчас, – хуже всего. Решайте!
Пауза.
– А вы… вот вы теперь знаете… Вы меня осуждаете? Или думаете, что такое можно простить?
– Послушайте, я вам что, поп? – разозлилась я. – Или прямо господь бог? А может, я похожа на Сонечку Мармеладову?
– П-почему на С-сонечку? – от моего внезапного наезда Иван даже начал заикаться. – К-какая Сонечка?!
– Я всегда работаю из интересов ребенка, – отчеканила я. – У меня был папаша, который в Чечне двух мальчиков лет четырнадцати-пятнадцати почти в упор убил. А они – пять его однополчан, во имя Аллаха. Не мое дело разбираться, кто из них там прав или не прав, и отпускать им грехи. Но раз уж он (или вы) решил после этого размножиться, мое дело – сделать так, чтобы жизнь его детей была по возможности комфортной и независимой от тараканов папаши. Ясно?!
– Двух мальчишек? Как мой Ванька? – задумчиво переспросил Иван. – Прямо вот так застрелил? О Господи… Ладно, я понял. Пошел думать.
– Да. И помните: самое худшее в вашем случае – оставить все как есть.
* * *Поразмыслив, Иван твердо решил идти сдаваться. Но подумал, что непорядочно будет, если жена узнает обо всем не от него, а от следователя или из газет (я его прямо «зазомбировала» этими газетами – жена сказала, он даже пытался сам про себя статью сочинить). И накануне ночью разбудил жену и все ей рассказал. Она, как и следовало ожидать от «простой русской женщины», сначала ужаснулась, потом кинулась к нему с воплем: «Бедный ты мой, как настрадался!», а потом деловито объяснила ему, что нагружать и без того перегруженную бумажной работой милицию (женщина любила смотреть сериал «Улицы разбитых фонарей») – просто наглость с его стороны, так как посадить в результате его все равно не смогут (ему же и четырнадцати не было на момент совершения преступления), а время занятым людям тратить придется. Пусть они лучше за это время нынешнего какого-нибудь преступника поймают. А насчет отца – пусть он не думает, они сейчас же всё сделают: и в церковь сходят, и службу закажут, и на могилку съездят. А там он сам сыну всё и расскажет: и как страдал потом, и про свою семью, и про внуков, небось ему там приятно будет…
Выслушивая все это, я, психолог и атеист, думала о том, как далеко все-таки современной психотерапии до народной мудрости, складывавшейся веками.
Разговор с Ваней все-таки состоялся. Мальчику не сказали про убийство, но объяснили совпадение по датам. Отец взял на себя всю вину за недавно испорченные отношения с сыном и попросил прощения. Ваня, естественно, радостно простил. В этом месте у отца случился гипертонический криз, дальше семья очень сплоченно провела две недели у его койки в больнице, ну а потом вроде бы стали жить дальше…
Призрак бродит
Они пришли вдвоем – мальчик и девочка. Явно влюбленные друг в друга и потому (вне зависимости от реальных черт лиц и прочего) красивые до невозможности. Только увидев их, я мысленно собрала в кучку все свои ресурсы, готовая использовать их в полную силу. Постарев душой, мы любим иронизировать над подростковыми чувствами, но что у нас вообще есть красивее, нежнее и трепетнее первой любви? Раз они пришли ко мне вдвоем, значит, в их отношениях возникли какие-то проблемы. Родители против их дружбы, ссора влюбленных, в чем-то один не понял другого, не сумел найти слов, измена, которую надо простить, а может быть, она беременна?! – мысли мои катились по накатанной дорожке. Когда-то мы обсуждали всё это со своими друзьями (больше не с кем было), часами сидя на изрезанной ножами садовой скамейке и чертя в пыли тупыми носками туфель производства фабрики «Скороход». Но вот новое поколение. Они знают о существовании психологов – отлично! Я ничего не забыла и очень-очень-очень постараюсь им помочь.
