Страшно упрямый - Виктория Падалица

Очень хотелось спать. Монотонный звук мотора убаюкивал. Из-за солнца пришлось держать глаза закрытыми.

Я старалась не спать, чтобы не пропустить дорожных указателей.

Но как знала, что не выполню миссию и что силы меня покинут спустя несколько минут отчаянного противостояния неизбежному.

Часть вторая. Пленница

Глава 1

Громкий хлопок, — как будто бы возле уха рухнуло что-то тяжёлое — вытащил меня из похмельного и неспокойного полусна.

Я мигом подскочила, словно от пушечного выстрела. Выпрямившись, быстро огляделась вокруг себя в поисках источника подозрительного шума.

Вроде бы ничего не произошло криминального. Не считая того, что я всё там же, на заднем сидении старой Вольво.

И да, мне полегчало в разы. Не обманул, что как только проснусь, самочувствие станет лучше. Конечно, не бодрячком, но все же несоизмеримо с тем, как было до этого.

Только вот за окном уже как будто другой день настал. Ливень стеной лупит. А буквально недавно, — то есть, до того, как я задремала, — было ясно, и ни единого намека на облачко.

И снова неизвестно, сколько времени я проспала. И сколько дней жизни истратила впустую, находясь в плену на заднем сидении старого тарантаса — тоже!

Пока я пребывала в принудительном небытии и состоянии в буквальном смысле "нестояния" как последствие того небытия, Бейрут куда-то отлучался и уже успел вернуться с пакетом еды и двумя стаканами кофе.

Залезая обратно в Вольво, он от души хлопнул дверью. Этот шум я и услышала, как раз перед тем, как проснуться окончательно.

Весь промокший, — ведь ему пришлось выйти в ливень без куртки, так как на ней спала я, — Бейрут протянул мне кофе на подставке и что-то съедобное в коричневом бумажном пакете.

— На, держи. Тебе купил.

Наши взгляды встретились и приклеились друг к другу, что вызвало во мне смешанные чувства, настораживающие своей противоречивостью и нескромным, запретным интересом к его персоне.

Бровь, которую Бейрут рассек в драке с Косоротом, была залеплена пластырем в цвет кожи. Очень прикольно ему. Пирсинг брови бы определенно подошёл.

Как и мокрые чёрные, слегка волнистые волосы, которые ниспадали на угловатое грубое лицо со следами трехдневной небритости, и придавали его южной внешности, и без того завлекательной, шарма обольстителя и ловеласа со стажем.

— Не хочу. — бросила я и демонстративно отвернулась от него.

Но, честно говоря, мне не хотелось этого делать. Хотелось поглядеть на него еще. Ведь его мокрый образ и яркий завораживающий взгляд, обращённый на меня в упор, ни на шутку взбудоражили воображение.

— Почему не хочешь, э? — возмутился Бейрут, продолжая требовательно тыкать уголком пакета в моё колено. — Бери, говорю тебе.

Он еще и спрашивает почему, кретин… У него хватает наглости об этом спрашивать!

Вместо того, чтобы послушно исполнить его просьбу и сделать лучше себе, я резво отсела подальше от середины салона, поближе к окну.

— Я не хочу кофе. — давясь слюнями от аппетитного манящего аромата свежесваренного напитка, я переступила через соблазн искуситься и заявила. — И вот это, что ты припер, тоже. Не хочу и не буду. Так что убери это от меня.

Вот еще!

Не стану я брать от Бейрута никаких угощений! И так уже угостил. Да так угостил, что еле выжила после этого! Не удивлюсь, если в кофе или в еду что-то подсыпано. Что-то, что в очередной раз усыпит бдительность и заставит меня проспать самое важное. В том числе и побег. Упустить который я просто не имею права.

— А чего ты же хочешь?

Словив мое железобетонное и безоговорочное послание ему "сходить на три буквы", Бейрут развернулся ко мне вполоборота.

Видать, тон мой грубый ему не понравился.

Ну ничего, пусть привыкает к дамским бзикам. Пусть глотает мою дерзость и терпит капризы, которые я буду генерировать денно и нощно. Вот специально ради него и стану неизлечимой истеричкой, которой не угодить абсолютно ни в чем.

Он еще пожалеет, что похитил меня. Пусть теперь помучается. Пусть-пусть! По нему и так взбучка грандиозная плачет крокодильими слезами. Как собственно, и тюрьма строгого режима где-нибудь на крайнем севере. А лучше — на необитаемом острове, окруженном бескрайним океаном.

— Догадайся сам, чего я хочу! И я не про еду сейчас вообще-то! — выражая крайнее возмущение, я скрестила руки на груди и претензионно поглядела ему в глаза.

Требую, чтобы он прямо сейчас стал нормальным человеком и прекратил удерживать меня в заложниках! И пусть не смотрит на меня, когда я на него смотреть изволю! Потому что он, мерзавец слащавый, слишком в моем вкусе, и из-за этого я не могу ненавидеть и презирать его в полную силу.

Не могу, а надо бы! Именно этого он заслуживает!

— Домой хочешь. Да, детка? — поймав мой утвердительный кивок, Бейрут лишь усмехнулся. — А не будет тебе домой. Ешь. По-хорошему.

Он еще и посмеивается надо мной! Да как он смеет, паразит??? Ну ни в грош не ставит меня, личность многогранную! Да если б он знал, что я в тыщу лучше всех тех баб, которые у него были и которые только могут быть в его скудной жизни…

— Не буду! И точка! — проскандировала я, со злости лупанув рукой по сидению и сделав этим себе только хуже. От удара пыль поднялась столбом, забралась в ноздри, и меня одолел злостный чих.

Кто ж знал, что сидение лет сто не пылесосили! Небось, Вольво полжизни своей в гараже стояла пылилась.

Мог бы догадаться прибрать в салоне перед тем как сложить сюда меня! Свинья!

— Ну тогда голодай. Хрен с тобой.

Не дожидаясь, когда я перестану чихать, Бейрут с полным безразличием поставил пакет возле меня, у ног, затем отвернулся и принялся за свою еду.

— Гордая какая нашлась. Не хочешь, не ешь. Заставлять не буду. Надо оно мне, ха. — бухтел и бухтел он с набитым ртом, чем раздражал меня все больше. — И не проси меня ни о чем. Раз по-хорошему не желаешь.

Обозлившись на его пофигизм и нежелание пойти на уступки с точки зрения человеческой морали, я некоторое время смотрела на то, с каким удовольствием он поглощает бургер, потом пнула ногой пакет со своим завтраком, набралась смелости и потребовала.

— Выпусти меня. Открой дверь. Сейчас же. Открой, и я уйду.

Бейрут аж поперхнулся. К сожалению, не сильно — это не привело к смерти от удушения. Но и стучать ему по спине я не торопилась. Не теряла надежды, что все разрешится само собой. В мою пользу, разумеется.

Хлебнув воды из бутылки, чтобы протолкнуть застрявшее в горле,