Прекрасная толстушка. Книга 2 - Юрий Перов

— Дворники выключи.

— Чего? — не понял шофер и опасливо покосился на полковничьи погоны.

— Я говорю: дворники выключи. Подъедешь к конторе, прямо к самому крыльцу.

— Так точно, товарищ полковник! — повеселел шофер, поняв, что ему лично этот десант ничем не грозит.

Он выключил дворники и прибавил скорость.

— Не гони, — сухо сказал Николай Николаевич.

Через несколько секунд изморозь сделала лобовое стекло матовым. Шофер даже опустил стекло на своей дверце и высунувшись высматривал дорогу. Около конторы машина встала.

— Значит так: быстро выходим и без разговоров прямо в контору. Все ясно?

— Да, — сказала я.

— Пошли, — сказал, надевая фуражку, Николай Николаевич.

Он распахнул дверцу, по-военному молодцевато спрыгнул на землю и протянул мне руку. Я оперлась на его руку и осторожно сошла в немыслимую грязь. Мы быстро поднялись на крыльцо, прошли в полутемный коридор, освещенный одной тусклой лампочкой. Из-за полуоткрытой двери впереди слышался крепкий, сочный, но беззлобный мат. Это был голос Игоря. Откуда-то сбоку выросла безмолвная фигура Василия, тоже в ватнике, но без головного убора. Он, расставив руки, попытался преградить нам дорогу, но Николай Николаевич страшно прошипел:

— Стоять!..

Василий вжался в стенку.

Мы прошли мимо него к полуоткрытой двери, откуда несло табачным дымом, перегаром, потом, килькой и луком.

Я вошла первая. Вокруг обшарпанного письменного стола, застеленного мятой газетой, стояли и сидели человек пять образин, одетых кто в чем, но одинаково безобразно. На начальническом месте лицом к двери сидел Игорь.

На газете стояли две бутылки водки, залапанные стаканы, консервные банки с кильками; одна из них, уже пустая, дымилась окурками, разрезанный на четвертинки прямо с кожурой лук, покрытая омерзительным жиром ливерная колбаса, нарезанный толстыми ломтями черный хлеб. Все это запечатлелось в моем мозгу с фотографической точностью после единственного беглого взгляда.

Мое появление было настолько внезапным, что Игорь в первое мгновение или не узнал меня, или оцепенел от неожиданности. Кто-то из его собутыльников успел уважительно воскликнул:

— Ни хуя струя — одни брызги!

Кто-то засмеялся.

Тут вслед за мной вошел Николай Николаевич, и все замолчали. Игорь (теперь, увидев его вблизи, без шапки, я воочию убедилась, что это он), смертельно побледнев, медленно поднялся и попятился к противоположной стене. В последнюю секунду я разглядела, что там есть оклеенная замасленными обоями, сливающаяся со стеной дверь. Игорь рванул ее на себя и скрылся за дверью.

— Пойдем, — бросил мне на ходу Николай Николаевич и направился к двери, за которой скрылся Игорь.

Мы вышли в какое-то помещение, заваленное мотками толстого медного провода, из него в другое, с полками, забитыми всевозможной тряпичной рухлядью, запакованной в гигантские сетки, напоминающие авоськи. Там отвратительно пахло сыростью и плесенью, из этого помещения мы по пали в коридор, в котором только что были. Дверь на крыльцо была открыта.

— Что я тебе говорил? — спросил Николай Николаевич.

Мы вернулись к кабинету заведующего. Прежде чем в него войти, я прочитала табличку, висевшую сбоку на стене: «Заведующий центральным приемным пунктом Исаев И. A.»

Когда мы вошли в кабинет, все лишнее со стола было убрано. Остался лишь тошнотворный запах. На месте заведующего сидел Василий. Остальные работники почтительно стояли вдоль стены. В рукаве одного из них чадила папироска, Все молчали.

— Когда будет заведующий? — неизвестно для чего вдруг спросила я.

— Его сегодня уже не будет, — ответил мне Василий, и от звука его знакомого голоса ситуация обрела окончательную реальность.

Я повернулась и, стараясь не вдыхать в себя липкий воздух, выбежала на крыльцо. Николай Николаевич, не сказав работникам приемного пункта ни одного слова, вышел вслед за мной.

Мы дождались, пока шофер, который подвез нас к конторе, выгрузит свой мусор и поедет обратно. Николай Николаевич подозвал его рукой. Мы сели. Машина тронулась, скрежеща коробкой передач. Только сейчас я заметила, что на солнцезащитном щитке у шофера приклеен портрет министра обороны маршала Жукова. Это была знаменитая фотография. Маршал был на белой лошади. Он принимал парад Победы на Красной площади.

— Дворники-то включи, — добродушно сказал Николай Николаевич шоферу.

Тот послушно включил дворники. От этого не сделалось лучше. Стала больше видна разбитая дорога и горы мусора по обочинам. И мокрые чайки, сидящие на этом мусоре.

— Фронтовик? — коротко спросил Николай Николаевич, показывая на портрет.

— С сорок третьего года на передовой.

— Баранку крутил? — по-свойски спросил Николай Николаевич, и я вспомнила, что он сам тоже из шоферов.

— А как же! — довольно кивнул шофер.

— А маршала лучше с ними, — посоветовал Николай Николаевич.

— Это еще почему? — вскинулся шофер.

— Ты что, радио не слушаешь?

— Да когда же мне его слушать, если я с семи часов на работе. А что случилось-то?

— Освободили сегодня твоего маршала от должности… И из Президиума, и из ЦК вывели. Так что с сегодняшнего дня он пенсионер союзного значения…

— Да ты что?! — нажал на тормоза шофер, и я чуть не клюнула в стекло носом. — Кто посмел?

— Пленум Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза посмел, — четко произнес Николай Николаевич и насмешливо взглянул на шофера: мол, «а что ты теперь скажешь?»

— За что же? — растерянно спросил шофер.

— За недостаточную партийность, за раздувание своей роли в войне и насаждение культа личности…

— Чьей личности? — обалдело спросил шофер.

— Своей, чьей же еще? — усмехнулся Николай Николаевич. — Остальные уже на том свете…

Шофер так резко тронул с места, что я слегка ударилась затылком о заднюю стенку кабины.

Дальше мы ехали молча. Около сарая шофер со злостью резко остановил машину.

Николай Николаевич вышел, подал мне руку, помогая сойти, кивком показал шоферу самосвала, что тот может быть свободен, и захлопнул дверцу.

— Поедем ко мне на Мархлевского или к тебе? — спросил он.

— Лучше ко мне, — сказала я.

Через час мы сидели у меня на кухне. Я разогревала грибную лапшу, которая была в холодильнике по случаю, и жарила «микояновские» котлеты, — Николай Николаевич почему-то предпочитал их домашним. По дороге мы купи ли и бутылку армянского коньяка.

Он пил коньяк, закусывая его лимоном, и неторопливо, наслаждаясь и своей абсолютной осведомленностью и той болью, которую причинял мне каждым словом, рассказывал об Игоре.