Ворошилов - Николай Тимофеевич Великанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По совету Артёма Ворошилов отправился из Харькова в Луганск для организации боевых дружин. Там Клима хорошо знали, там он был своим. Организованная под его началом летом 1917 года Красная гвардия продолжала существовать в городе. В отсутствие Ворошилова её возглавлял его друг и соратник Александр Пархоменко.
Прибыв в Луганск, Ворошилов обратился с воззванием к рабочим Донбасса:
«Грозный час настал! Немецкие белогвардейцы под ликующий вой российской буржуазии двинулись на нашу дорогую, нашей собственной кровью омытую Российскую Советскую Федеративную Социалистическую Республику. Нашей революции, нашим завоеваниям грозит смертельная опасность. Немецкая буржуазия идёт спасать буржуазию российскую. Международный капитал ставит своей целью задушить международный пролетариат, а для этого буржуазии необходимо во что бы то ни стало раздавить, уничтожить красный социалистический пролетариат России.
Товарищи! В нас самих решение своей судьбы. От нас зависит спасти свою социалистическую родину и тем самым ускорить международную начавшуюся социалистическую революцию. Враг ещё силён и движется по всем направлениям. Нашему Донецкому бассейну грозит непосредственная опасность со стороны Киева, где уже воцаряются немецкие банды под руководством петлюр, винниченок и прочих предателей украинского народа.
Товарищи! Все, кому дороги идеалы пролетариата, все, кто ценит пролитую кровь наших братьев за освобождение России, все, кому дорог международный социализм, освобождающий человечество, все до единого — к оружию! С оружием в руках стройными железными рядами ударим на врагов труда, на трутней, на белогвардейцев немецких, великорусских и украинских.
За нами правда! В нас сила! Мы победим!
Да здравствует святая беспощадная борьба с вековыми угнетателями!
Да здравствует международная революция!
Да здравствует социализм!»[93]
12 марта в Луганск пришло известие о смене столицы России. Отныне столицей РСФСР становилась Москва.
Клим вместе с Александром Яковливичем Пархоменко приступил к формированию 1-го Луганского социалистического отряда. Основой его стали литейщики, крановщики, слесари заводов Гартмана, патронного и железнодорожных мастерских.
То, как это происходило, ярко описал Алексей Николаевич Толстой в книге «Хлеб. Оборона Царицына». Приведу в пересказе небольшой отрывок из неё.
...Выдался тёплый мартовский день. В тот день верстах в двухстах на запад от станицы Нижне-Чирской, в степном Луганске, хозяйничала ранняя весна. На его окраинах и в рабочих посёлках стояли, как и в станице, те же мазаные хаты в три окошечка, но уже без скирд хлеба в просторных огородах, радостно кричали грачи над гнёздами...
На машиностроительном заводе Гартмана шёл митинг.
Народу было столько, что сидели на высоких подоконниках, на станках, свешивали головы с мостового крана. Председательствовал начальник луганской Красной гвардии Пархоменко — большой мужчина с висячими усами, в сдвинутой на затылок бараньей шапке.
На трибуне, наскоро сколоченной из неструганых досок, где прямо по доскам написано дёгтем: «Не отдадим Донбасс империалистам», — возвышался невысокого роста человек, румяный от возбуждения. Бекешу он сбросил, военная рубашка обтягивала его крепкую грудь, край ворота потемнел от пота.
Он говорил звонко, напористо. Весёлые глаза расширялись, когда он обводил лица слушателей — то угрюмые, то мрачно решительные. Вот они раскрыли рты: «Ха-ха» — громко прокатывается под закопчённой крышей, и его глаза сощуриваются от шутки. И снова согнутая в локте рука ребром ладони отрубает грань между двумя мирами — нашим и тем, беспощадным, кто наступает сейчас тысячами штыков...
— Мы должны понять, что только в нас самих решение нашей судьбы. Грозный час пробил. Российская буржуазия призвала на помощь немецкую буржуазию. Им нужно залить кровью пролетарскую революцию. Им нужно захватить наши заводы, наши рудники. И вас, товарищи, приковать цепями к этим станкам.
Его словам внимали. Ему верили. Его хорошо знали — старого подпольщика, Климента Ворошилова, здешнего уроженца. Во время мировой войны он работал в Царицыне, в подполье, где сколачивал группу большевиков. Преследуемый полицией, бежал в Петроград и там работал в мастерских Сургайло. После Февральской революции вернулся в Луганск, издавал газету, писал статьи, был избран председателем Совдепа. С мандатом в Учредительное собрание уехал в Петроград. После Октября был там комиссаром порядка. В дни немецкого наступления снова вернулся на Донбасс, вошёл членом Совета народных комиссаров в Донецко-Криворожскую республику и сейчас митинговал с земляками — гартмановскими металлистами.
— На Донбассе мы должны оказать решительный отпор немецким псам, готовящим в первую голову вам, товарищи, кровавую неволю. Немцы уже окружают Харьков. Революционные красные отряды малочисленны и разбросаны. Центральная рада продала Украину, продаст и Донбасс. Кто согласен протянуть шею под ярмо? — Ворошилов обвёл глазами окаменевшие лица. — Таких здесь нет...
Чей-то чугунный голос проговорил вслед за ним:
— Таких здесь нет... Правильно.
Многие обернулись туда, где за чугунной станиной стоял внушительного вида человек. Это был литейщик Бокун, силач на весь завод, поднимавший руками, когда неудобно было поддеть краном, многопудовые отливки.
— Здорово, Бокун! — крикнул Ворошилов. — Так вот, товарищи, по примеру его перейдём от слов к делу. Пусть немцы встретят на Донбассе двести тысяч пролетарских штыков. Мы должны немедленно сформировать отряд в шестьсот — семьсот бойцов. Выступим навстречу интервентам. За нами каждый завод, каждая шахта пошлют отряды. Оставшиеся должны готовить броневики и бронепоезда. Оружие у нас есть, а не хватит — достанем в бою. Сотня пролетариев, воодушевлённых революционной целью, вооружённых классовой ненавистью, стоит бригады империалистических наёмников...
— Записывай — Тарас Бокун! — первым откликается на призыв Ворошилова чугунный голос Бокуна из-за станка.
Председательствующий Пархоменко, кашлянув не менее густым голосом, чем Бокун, пометил его на листе, пошевелил усами. Навстречу его взгляду начали подниматься тяжёлые руки.
— Ставь — Солох Матвей...
— Прохватилов Иван, ставь...
— Чебрец...
Пархоменко опять зашевелил усами:
— Как? Повтори...
— Ну, Миколай Чебрец... Не знаешь, что ли.
— Записывай — Василий Кривонос и другой Василий Кривонос...
Записывались — подумав и не спеша. Пропихивались к трибуне и, моргая, следили, как председатель проставляет его фамилию на листе. Вздохнув, отворачивались:
— Так, значит...
Иной, возвращаясь к товарищам, встряхивал головой:
— Воюем, ребята...
Другой и бахвалился, и шутил нескладно. Третий, как оглушённый, глядел перед собой невидящим взором. Все понимали, что дело нешуточное, и уж раз взялся — надо вытянуть...[94]
В отряд записались 640 человек. На заводе Гартмана для него спешно сработали два своеобразных бронепоезда — на вагоны-площадки, обшитые невысокими броневыми щитами, установили пулемёты «максим» и два мощных шестидюймовых орудия. Для личного состава выделили теплушки. Получился специальный воинский эшелон.
