Правильное дыхание - Д. М. Бьюсек

О: – …А в армии кем был?

СН: – …С парашютом прыгал.

О: – А. Это многое объясняет. («Отсутствие пульса, например».) Сам захотел?

СН: – Да, можно было выбирать. Мне было все равно, но вспомнил, что папа всегда учил делать то, чего больше всего боишься. Ничего, вошел во вкус, – улыбается приятным воспоминаниям.

Бабушка в это время хмурится каким-то своим, поглядывает на Олю и качает головой.

Б: – У нас была в чем-то похожая история, на самом деле… – медленно кивает, все еще глядя на Олю.

О: – Какая история?

Б: – Да вот, двойное происхождение мне напомнило… – медлит.

О: – Бабушка, ты хочешь сказать, что я не Таранич? Здрасьте. А скулы? А нос? Да я ж вся в них!

Б: – В них-то в них. А волосы?

О: – А что волосы? Волосы – в тебя, наверное.

Б: – У меня не вьются.

О: – Зато у мамы вьются.

Б: – Вот именно. У меня – нет, у деда – тоже нет. А у Фимы вились, – вздыхает, – вот она их себе постоянно и заглаживала. И тебе коски туго заплетала – так что из еврейского ребенка получался китайский.

О: – У Фимы?

Б: – (смущенно кивает) У Фимы.

О: – У какого Фимы?

Б: – Я не знаю. Они за мной одновременно ухаживали – дед и Фима. А я все никак не могла выбрать, потому что дед был серьезный, с ним просто так ничего не попробуешь, это сразу замуж надо будет. А с Фимой, наоборот, пробовать было можно, но какой-то он был чересчур несолидный. Ветер в голове. У меня таких уже парочка была в прошлом, поднадоело. Вот и сомневалась. Дед был по всем статьям перспективный жених, но как же вот так себя связывать, ничего заранее не проверив, да? А он даже целоваться стеснялся, кошмар. Дотронется – и тут же: «Извините, Анечка». Очень утомляло. Так что Фима мне был необходим в качестве разрядки, но вот насчет большего – то да, то нет. И вот звоню ему как-то, свидание отменить, а мне из трубки: «Фиму арестовали. И больше сюда не звоните». И тут я понимаю, что ни фамилии его не знаю, ни адреса, ни правда это или нет – и вот что теперь? Ничего. Был Фима – звонок – и нет его. И на свидание не пришел. Потом долетело как-то от случайных людей, что да, арестовали, но дальше расспрашивать испугалась, вообще тогда об этом не говорили, все боялись. В общем, посидела, попереживала и решила, что пусть это мне будет уроком. Что пора за ум браться, а не скакать стрекозой. Встретились с дедом, говорю ему: «Всё, или вы меня берете замуж немедленно, или мы с вами расстаемся навсегда». Он аж опешил: «Насколько, – говорит, – немедленно?» Так и поженились. И прямо немедленно образовалась твоя мама, как-то даже слишком быстро, но кто считал? Я – так до сих пор понятия не имею, но кудри эти – очень Фимины. Ну и что – хоть какая-то от него память. Но Маринка, когда сама начала что-то подозревать, испереживалась страшно – с тех пор волосы утюгом заглаживала, пока перманент в моду не вошел, на него стало можно списывать. Я, Сереженька, не скрываю: была отвратительной матерью. Дома вообще не появлялась: хоть и решила перестать скакать, а все равно – иначе скучать начинала. Так что Маринку по большей части упустила: няня есть, думала, и все в порядке. А она, не будь дурочкой, все замечала. Дед в ней души не чаял, папина дочка, так она от этого еще больше на меня злилась, что не люблю их с папой и головы им дурю. А я любила, только мне все было мало. Маринке со своей стороны это, конечно, было непонятно, вот и копила все в себе – деду, знала, что бесполезно на меня жаловаться, он меня обожал несмотря ни на что, философом был в этом плане. По молодости она погуляла, но осторожно, чтоб не дай бог не быть похожей на мамочку, а потом сама нашла себе жениха: и понадежнее, и, главное, чтобы мне в пику. Мало того, что деревенский и гхэкает – ей казалось, что меня это ужаснет, можно подумать, – так еще и из органов. Отличник Высшей школы КаГэБе. И это в моем доме. Постаралась, ничего не скажу. Ну и что? Поглядела я на этого Пашу и как он на нее смотрит – видно же, что Маринка пальцем щелкнет, и он тут же родину продаст первому встречному вместе со всеми ихними гэбешными секретами. Что, нет, Оль? Вот. С Маринкой у меня так и не сложилось, тут уже ничего не поделаешь, но правильно выбирать мужчин – это у нас явно наследственное, ничего не скажу, – довольно кивает, поглядывая то на Олю, то на Сергея Николаевича.

О: – (задумчиво) Значит, Фима. То есть, у людей всякие там генеалогии, с именами, фамилиями, отчествами, а меня спросят, придется теперь говорить: «Происхожу от Фимы». Нормально.

Б: – Вы посмотрите на нее. У нее одних Тараничей – целая деревня, а ей все мало!

СН: – А у Ольги с мамой почему не сложилось? Не из-за кудрей же?

Бабушка и Оля переглядываются. Оля пожимает плечами.

Б: – Не только. Не знаю. Марина стремилась, чтобы все у нее было правильно. Как положено. Основательный муж – есть. Квартира-машина – есть. Ребенок – долго не получалось, из-за этого переживала, а когда получилось – конечно, нужен был мальчик. Как положено – чтобы сын и наследник (фыркает). На УЗИ перепутали, обрадовали раньше времени, после родов смотреть на нее не могла. А тут еще головешка эта кудрявая. Тем не менее выкормила – так как положено, и на том спасибо. И никаких нянек – это уже опять мне в пику: положено, чтобы мать заботилась о ребенке. В общем, посмотрела я на них как-то – отец и то больше с дитем возится, чем она, – и думаю: мать из меня была никакая, пора платить по счетам. «Марина, – говорю, – у тебя, конечно, карьера пропадает, жизни нет, сама жаловалась, а я вроде как бабушка, но так мне страшно не хочется с ребенком сидеть, у меня своя жизнь…» Пришлось выслушать лекцию о том, что бабки не имеют права на свою жизнь, – и получить таким образом ребеночка. Так что стали с дедом баловать дите по полной программе – а главное, разбалтывать, потому что год – молчит, два – молчит, три – молчит. Марина опять носом крутит: ребенок недоразвитый. Но мы не сдавались. Все понимает, все делает, правильно реагирует – только молчит. Ставили ей пластинки, читали книжки, а когда уставали от детских, – что угодно, даже газеты. И вот сидим как-то за завтраком, дед ей: «Оленька, скажи: со-ба-чка. Скажи: ко-те-нок. Мяу-мяу. Скажи: ко-ро-вка…» – Тут ему надоело, глянул в газету и говорит: «Скажи: израильская военщина». И вдруг в ответ голос – как из бочки: «израильская военфина». Мы с дедом как грохнули – ребенок аж под стол залез от испуга. Дед отдышался и говорит: «акула капитализма». Ребенок из под стола – таким же басом: «акула капитализма». Я: «по просьбам трудящихся». Ребенок загудел: «Про просьбам трудяфихся советское правильство объявлило о повыфении розничных цен на кофе и бензин, вот ведь суки». Дед мне: «Аня… Что это было?» Я: «Честное слово, больше не буду при ребенке». Дед: «Нет, это же, как его, абсолютная память?.. И, да, ты уж поосторожнее, а то представляешь, что Мариша нам скажет?» Поехали сдавать ребенка родителям, конечно, стали хвастать. Марина нам не поверила: И что это она у вас сказала? А мы с дедом заранее сговорились: «Мама», мол, сказала. Марина, скептически: Да? Ну, пусть сейчас скажет. Ребенок молчит. Дед: «Ну, Оленька, ну, скажи: мама!» И вот что она говорит?

СН: – «Акула капитализма».

Б: – Так точно. Я смотрю, вы хорошо ее знаете.

О: – (неоднократно все это слышала, поэтому только тихо бурчит) А вот стал бы меня какой-то Фима учить говорить?.. газеты мне читать?..

СН: – Ольга Пална, что вам не нравится? Был у вас один дедушка, стало двое, чем плохо?

О: – Трое.

СН: – Тем более. (бабушке) И что мама?

Б: – Ну что, устроила нам с дедом головомойку, конечно. Но мы рады были, что ребенок хотя бы не ляпнул ничего нецензурного. Потом к голосу пошли претензии, к логопеду ее водила, связки думала лечить, логопедша сказала, что «ш» ей поставит, а вообще нечего к ребенку приставать. И заодно выяснила, что она читать и писать умеет. Левой рукой – опять Марине не нравится. Так и продолжалось, то одно, то другое, пока наконец прынц не родился долгожданный, тогда наконец-то вообще перестала на нее внимание обращать.

О: – Никита – хороший мальчик.

Б: – Никита – бандит. Через год в школу пойдет – тогда вспомните мои слова.

О: – (довольно) Отомстит за сестру. Я же говорю – хороший мальчик.

СН: – Спасибо, что предупредили, – прикрывает глаза, Оля чувствует, что из-за упоминания школы на него опять накатило. Бабушка кивает в его сторону, что, мол, с ним? Дальше переговариваются нарочито громким шепотом.

О: – Совесть мучает.

Б: – А что такое?

О: – В смысле, кто он, а кто я.

Б: – Ну и что?

О: – Да я тоже не совсем понимаю.

Б: – Моя бабка сбежала из дому со своим домашним учителем. Думаешь, это его утешит? (Тут Сергей Николаевич прячет лицо в ладони.)

О: – Нет, он скажет, что в 19-ом веке мораль была другая. (как бы цитирует) Это мы так еще Древний Рим давайте вспомним с Древней Грецией.