Кесарево свечение - Василий Аксенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ФЭЙМОС.
Я с детства полюбил овал,Владыкой стал горы, долины,Богач, банкир, но фёрст оф олл,[55]Создатель рифмы удлиненной!
Родная рифма, русских жар,Ты помогла во время оно,Когда нас голод рьяно жралИ запивал слезой соленой.
Отцы – московские тузы,А мамы – светские эстетки,Поклонницы charmante musique,[56]Здесь все работали, как тетки.
Теперь я стар, души грозаГремит все крепче. Русским ясно:Мы основали Березань,Нью-Гемпшира цветущий ясень!
(Отходит в сторону.)
Бурно, словно на трассе скоростного спуска, к занавесу вылетает Софи Фэймос.
СОФИ.
Мне минуло осьмнадцать лет!Не знает сердце боли,Когда несусь, как самолет,Нью-гемпширским привольем!Я чемпион олимпиад!Секунды, не спешите!И, как поет Эдит Пиаф,«Любовь мне в ухо дышит»!
(Отходит в сторону.)
Появляется корректный молодой человек, не лишенный, правда, некоторой косолапости, что появляется у лыжников на плоской поверхности, Алекс Мамм.
МАММ.
Уймитесь, волнения страсти.Я щелкаю секундомером.Поднимем шипучего «АстиСпуманте»! Нас ждут гондольеры.
Как тренер, а также мужчина,Я в сердце сижу чемпионки.Пусть я молчалив, как машина,Любовь – не резервная шина,А вечности ласковой чётки.
(Отходит в сторону.)
Энергично, чтобы не сказать фривольно, на кресле-каталке с привязанным к спинке воздушным шариком, выезжает Мими Кайсынкайсацкая-Соммерсет.
МИМИ.
Мне с чем-то сто, и с чем – немало.Век декадентства миновал.Вглядись в неровный слой эмали,Не там ли бродит минотавр?
Что ты, что ты, что ты, что ты?Я солдат девятой роты,Тридцать первого полка!Ламца-дрица-ца-ца!
Мечты о дальних светозарахНас уносили на века,Когда шалили в дортуарах,Не ведая большевика.Что ты, что ты, что ты, что ты?Вот корнет в одних ботфортахКавалергардского полка,Ламца-дрица-ца-ца!
Какие были джентльмены!Плясали Пат и Паташон!И проплясали все пельмени,Лишь гадский вьется запашок.
Что ты, что ты, что ты, что ты?Я из пятой разведротыКонницы пролетарьята,Пасть пахучая разъята.Здесь не терпят гордеца,Ламца-дрица-ца-ца!
(Откатывает в сторону.)
Сдержанно, тонно проходит местный электрик граф Воронцофф.
ВОРОНЦОФФ.
Нам внятно все – и острый галльский смысл,И сумрачный германский гений,Но русский ток пока еще не смылПлевел злокозненных поползновений.
В родной глуши я весь аристократ,Распространитель качеств и количеств.Как был среди философов Сократ,Таков и я по части электричеств.
Включая вечером в квартире свет,Вы вызываете одно из таинств.Сей тайны не постиг ни Ист, ни Вест,Как непостижно то, что вносит аист.
(Отходит в сторону.)
На манер московского пьянчуги-работяги по сцене косолапит местный водопроводчик князь Олада.
ОЛАДА.
Моя маман, равно и мой папа,Унверститетов не кончали.Вода моя текла, бурля, сопя,Трубу нащупала упрямая стопа,Наш княжий дух мне пел виолончелью.
На родине ужасных праотцовЯ увидал своих коллег воочью.Зачистили мы дюжину концов;Таков наш брат, Москвы водопроводчик!
От них я научился красотеИ краткости гулаговского сленга.Сквозь ржавчину вода текла, рассветНас пробуждал, словно детей в пеленках.Теперь вставай, смири же боль в коленках!И будет там вода, и твердь, и Божий Свет!
(Отходит в сторону.)
Как пара доберманов, на сцену выскакивает пара репортеров.
РЕПОРТЕРЫ.
Воспитанники школ престижа,Больших амбиций молодежь,Горбатим тут средь горной стужиИ русский слушаем скулёж.
Такие выспренные рожи!Тут впрямь становишься Толстым,Но репортеры скачут с грыжейИ задницу бодрят хлыстом.
(Отходят в сторону.)
Походкой светского человека, маскирующей порядочную склонность к сплетне, с тросточкой появляется Габи Нард.
НАРД.
Один стоит под гнетом коромысла,Другой горазд в перестановке смысла,Но смешивать два этих ремеслаЕсть тьма охотников – я не из их числа.
Свет, как всегда, сквозь сплетни волочится,А я, как истовый нравоучитель,В любом злословье, к коему влечете,Ищу мораль и вот живу в почете.
Как ветеран компании известной,Я укрепляю стены вам известкой,И вот наш дом по зимам и по веснамНетлен стоит и одобряет сосны.
(Отходит в сторону.)
В танце, напоминающем то вальс, то танго, на сцене появляется мадам Лиди.
ЛИДИ.
О эти женщины Бальзака,Мы так тревожно хороши!Мы не чураемся бальзамов,В букетах носик наш шуршит.
Мой муж на четверть века старше,Пенсионер и моралист.Я вижу, он с гондолы шараОпровергает плюрализм.
Пенсионеркой стала в сорок,Но уши слышат каждый лист,Процеживают слухов ворох,В которых смысл событий слит.
(Отходит в сторону.)
Неотразимой мэрилинмонровской походкой появляется наша главная героиня Наталья Ардальоновна Светлякова, т.и.к. Какаша. Читает с грустью.
КАКАША.
Была я там, где каждый хам хамит,Где на пол падают вонючие галоши,Там океан, витийствуя, шумитИ с тяжким грохотом подходит к изголовью.
Волна и ветер так творят разбой,Что паруса все вспучились на флоте,Хрипит подсунутый к губам гобой,А мне все помнится игра на флейте.
Прощай, мой принц, грусти иль не грусти,Какаша я, а вовсе не Елена,Ты побросай лишь камешки в горстиИ посмотри во глубь воды зеленой.
Быть может, там увидишь свалки битв,И медный схлёст близ мифа, возле Трои.Что делать мне, раз в доме нету бритв?Бежать и спрятаться в нью-гемпширском Тироле?
(Отходит и сторону.)
И наконец, походкой отпетого московского «брателло», что пребывает в резком контрасте с неглупой физиономией, появляется наш главный герой Слава Горелик.
ГОРЕЛИК.
Мой дедушка отменных правилМарксизму ум свой посвящал,А внук в ответ смотался в Ревель,Вернулся с ненавистью к ЩА.
Зверек трехглавый, хвостик гадкий,Ползет, как тать, скулит шакал.От ЩА ль удрали без оглядкиСтравинский, Бунин и Шагал?
Красотки все рванули в бегство,Одна из них – моя жена.К чужому подалася брегу,Щавотиной обожжена.
Я стал большим капиталистомИ все ж, как зэк, люблю лапшу.Услышу ль я твое монисто?Умру ль иль в звоне попляшу?
Ей двадцать три, а мне уж тридцать,Но впереди большой роман.Три пьесы в нем, пиры, и тризны,И разной прозы бахрома.
(Отходит в сторону.)
Вслед за тем все герои возвращаются к центру, берутся за руки и раскланиваются перед началом действа.
Действо происходит в девяностые годы завершающегося века на горнолыжном курорте в одном из северо-западных штатов США. Аккуратные тропинки в сугробах, вокруг цветущие снега. Разгар сезона, январь. По склонам иногда проскальзывают игрушечные фигурки слаломистов. Вверх по проволокам ползут кабинки. Эти картинки служат постоянным фоном действия, однако в начале спектакля мы ничего этого не видим, потому что царит раннее зимнее утро, вроде не предвещающее лыжной погоды.
Сцена представляет собой крошечную главную улочку поселка Бёрчтри-Вэлли, по-русски Березани. Посредине замерзший фонтан. Сбоку, разумеется, несколько берез в живописной асимметрии. Слева двери и окна банка «Дип Чазм», особняка Пола Фэймоса и лыжного магазина «Уорренти офф Фёрст Класс энд Электрик Рипэар». Справа – двери и окна кафе «Анкл Саша», гостиницы «Фэймос Инн» и магазинчика под названием «Эврифинг ю нид энд Пламинг».
Раннее, раннее утро. Солнце только лишь заявило о своем приближении – над горой, которая замыкает нашу панораму, проявилось мутноватое свечение.
Возле фонтана – две окоченевшие фигуры фотографов. Два аппарата на триподах нацелены на особняк Пола Фэймоса. Ситуация классическая для XX века: дичь выслежена, охотники ждут, оружие на изготовку.
Несколько минут проходит в молчании, только слышно, как фотографы булькают спасительным виски.
Окно спальни на верхнем этаже бесшумно открывается. В проеме появляется фигура Алекса Мамма. Он осторожно оглядывает улицу, но явно не замечает фотографов, принимая их, очевидно, за неживые предметы. Переносит ногу через подоконник.
