Сожженные мосты - Александр Афанасьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разгадка была простой — человек остановился около богатого двухэтажного дома, что-то поднял с земли, резко распрямился, размахнулся. Едва слышно звякнуло окно.
Через несколько секунд в одном из окон второго этажа призрачно мелькнул огонек свечи, потом открылась форточка — и из нее что-то выбросили, что-то, что едва слышно звякнуло о камень. Человек огляделся по сторонам, подобрал выброшенное и полез через высокий, каменный, ограждающий дом забор.
Понятно… к паненке своей пошел.
Они ждали еще минут пять, прежде чем убедились, что все тихо и их никто не заметил. Потом пошли к площади прежним порядком.
В любом польском поселении имеется площадь. Так же как в казачьих куренях — в русских поселениях площадь необязательна, а тут она есть всегда. Вокруг площади вращается вся общественная жизнь села, тут обязательно есть костел, есть кавярня[72], есть и присутствие[73] местное. Сама площадь обычно круглой формы, обрамленная каменными домами, замощенная камнем и аккуратно убираемая. Европа…
Выйдя на площадь, Певец и Город пошли в разные стороны, как бы обхватывая ее. Ни присутствие, ни кавярня уже не работали — это тебе не трактир, где до утра шумят. Только фонари, чьи кованые чугунные столбы красиво обрамляли площадь, подобно стражникам, берегущим ее покой, светили мертвенно-бледным светом, и вокруг них вертелась мошкара.
Шаг. Еще шаг…
Машина была уже совсем рядом, настолько рядом, что чувствовался запах соляра, тяжелые шаги по мостовой, запаленное дыхание — трое мужчин носили что-то тяжелое, стремясь перетаскать все, что нужно, как можно быстрее.
Сотник откинул с глаз уродливый прибор ночного видения, подождал, пока глаза немного адаптируются к темноте. Проверил пистолет.
— Здорово вечеряли, панове! — улучив момент, сказал Велехов, ступая вперед и выходя из-за кузова машины. — Никак винокурите здесь…
Один из грузчиков, самый молодой, выронил из рук тяжелый, пятидесятилитровый пластиковый бочонок со спиртом себе на ногу и заполошно взвыл:
— У… матка боска…
— Руки в гору![74] — негромко, но внушительно произнес сотник.
Второй, постарше — у него в этот момент не было в руках ничего, он только что забросил бочонок в машину, — сместился влево, рука змеей скользнула за спину…
Хлоп…
Лязг затвора был слышнее, чем выстрел, десятимиллиметровая тяжелая тупая пуля врезалась в правую руку, напрочь перебив кость…
— И-ы-ы… — взвыл поляк, хватаясь за искалеченную руку, кровь из которой мгновенно пропитала рукав.
Третий бухнулся на колени.
— Нэ пуцай! Нэ пуцай! Мы цивилы, цивилы, нэ пуцай![75]
С противоположной стороны с таким же пистолетом в руках выступил из тени Певец, красная точка лазерного прицела плясала на спине третьего…
— Ты серб?
— Арнаут! Арнаут[76], нэ пуцай!
— Руки в гору! Второй, вяжи их!
Пока сотник держал контрабандистов под прицелом, Певец осторожно приблизился, заковал в наручники сначала того, что выл, стоя на коленях, потом того, кто уронил канистру себе на ногу. Пошел к третьему.
— Осторожно! У него ствол!
— Бросай оружие! — крикнул Певец, стоя сзади так, чтобы контрабандист не мог его видеть…
Здоровой рукой контрабандист осторожно достал из-за пояса пистолет, отбросил. Глухо стукнул о брусчатку металл.
— У… москальско семя!
— Мы казаки! Руки держать на виду![77]
Сыто лязгнули раз за разом наручники, защелкиваясь на запястьях.
— Проверь подвал.
— Есть! — Певцов развернулся, пошел к подвалу…
— Всэ едно мы вас вэбьем, москальско семя, — злобно процедил раненый. — Еще Польска не сгинела…[78]
— Не надорвись, — спокойно посоветовал сотник, — как с каторги выйдешь, милости просим за добавкой…
— Пан казак, пан казак, — зачастил второй, — деньги возьми… диты малы, есть просят. Пусти, Христом-Богом прошу.
Сотник не ответил — контрабандисты, бандиты всякие, как припрет, еще и не такое скажут. Навидался.
Тенью скользнул из-за костела Певцов.
— Чисто. В подвале — тонны три. Если не больше.
Велехов прикинул.
— Грузим этих! Живее!
— А ну — встать! — рыкнул Певцов, поддал одного ногой, тот взвизгнул, как баба.
Сотник повернулся, достал фонарь, надел красный светофильтр, мигнул несколько раз — Чебаку и Соболю. Чебаку — немедленно сюда, Соболю — быть готовым…
Через несколько секунд подскочил Чебак — прятаться было незачем, и он перебежал прямо через площадь, не таясь.
— Помоги с погрузкой! — сотник был немногословен. — Певец, как закончишь, запри подвал в костеле. Будто все сделали — и уехали.
— Есть!
Сам сотник прошел к кабине, держа пистолет наготове, распахнул дверь — чисто! Нет никого. Сама кабина — удобная, даже со спальным местом. Оружия, конечно же, нет — им через посты, а потом по дорогам ехать, оружием светить не годится.
Легко запрыгнул в кабину — гражданская машина, садиться проще, чем на БТР. Коробка обычная, механическая, ключи… нет ключей.
Зараза…
Выскочил из машины, едва не столкнувшись с Чебаком.
— Погрузили, — не дожидаясь вопроса, доложил он.
— Добре. Пошмонайте по карманам, ключей нет.
Ключи нашлись быстро — тот, кто уронил на ногу канистру и сейчас мучился болью, был водителем, а грузил сам — для скорости.
— Стрелять только в самом крайнем случае, — напоследок дал напутствие сотник тем, кто оставался в кузове, сидя у самого борта, на пленных — один трассер и костром полыхнем.
— Есть, — досадливо отозвался Певец, которому совсем не нравилась идея ехать в кузове, сидя на бочках со спиртом. Но приказ есть приказ.
— Вот так…
Машина завелась с первого поворота стартера, сотник аккуратно снял стояночный тормоз, выжал сцепление, врубил передачу и медленно, стараясь не слишком шуметь двигателем, тронулся, объезжая площадь по кругу…
— Фары здесь где?.. — спросил он сам себя.
Нашел, включил — узкий, неяркий световой поток разрезал тьму, на фарах у машины стояли армейские маски. Видно было хреново.
— Да и бис с ними! — выругался сотник, выключая фары и опуская на глаза ночной монокуляр. Машину с прибором ночного видения он последний раз лет пять назад водил — но в этом нет ничего хитрого, только ехать потише. Лощеные польские домики плыли в зеленой мути прибора…
Тормознули их на дороге километрах в десяти от села. Пост казаки организовали справно — за поворотом дороги, причем поворотом глухим, непросматриваемым. Если не знаешь, что там пост, — влетишь и развернуться не успеешь. Едва большой, тяжело груженный «ФИАТ» на малой ввинтился в поворот, как луч прожектора безжалостно высветил его, а из мегафона металлически громыхнуло:
— Стоять! Заглушить двигатель!
— От бисовы дети! — выругался сотник, прожектором ему резануло по глазам и капитально засветило ночник, отчего в глаза как песком сыпануло. Это ладно, пройдет, а вот если матрица ПНВ не выдержала перегрузки…
ПНВ — вещь дюже дорогая…
— Выходить из машины с поднятыми руками!
Сотник осторожно открыл дверь, выбрался наружу, подняв руки.
— Свои, браты казаки! Велехов с Донского! Сектор Ченстохов!
— У них оружие! — крикнул кто-то за стеной света.
Прожектор погас.
— Отставить!
Двое с оружием подошли к машине.
— Огнев, ты, что ли? — спросил сотник.
— Я. Ты пошто по команде не доложил? Могли бы и врезать.
— По команде доложишь, результата не будет. Информация как сквозь решето текет.
— Взял? — Огнев кивнул на машину.
— Взял. Тонн пять с лишком.
Огнев присвистнул.
— Богато.
— Так и ты не зевай, казак. Там, под костелом, — подвал, в нем еще тонны три спирта. Как раз «Выстрелом» твоим и вывезешь. Давай, бери машину и вперед, мы пока на пост встанем. Я тебе Чебака дам, он покажет.
— Так мы ж и зараз! — обрадовался Огнев.
03 июня 2002 года
Персия
Голубой дворец
На самом деле этот дворец назывался как-то по-другому, но все звали его «Голубой дворец». Голубой — потому что крыша его была изумительного бирюзового цвета.
Сам дворец находился почти в центре Тегерана и был на удивление небольшим. Никакого сравнения с роскошными русскими дворцовыми комплексами, типа Царского села или Константиновского дворца. Он был даже меньше, если считать только основное здание, чем дворец Воронцовых на Черноморском побережье.
Но отделан дворец был и изнутри и снаружи просто великолепно…
Снаружи — превосходная филигранная резьба на стенах, роскошные двери из черного дерева с отделанными золотом ручками, бирюзовая крыша, почти сливающаяся с распахнутой настежь синью неба. Внутри — золото, мрамор, черное дерево, парча с золотым шитьем. Картины великих мастеров, в основном европейских — на стенах, явно подлинники. Не хватало только знакомого запаха «русской кожи»[79], а так — закроешь глаза, и можно представить, что ты в московском или екатеринбургском дворцах Его Величества.
