Испанка - Понсон дю Террайль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слепой пожал плечами и насмешливо улыбнулся. Он взял грифель и написал:
— Ты просто дурак, мой милый племянник.
— Почему?
— Потому что нужно все разжевать, прежде чем положить тебе в рот, — был ответ.
— Но если графа не нужно убивать?
— И не убьют.
— Так зачем же и устраивать эту дуэль?
— Необходимо.
— Не для того ли, чтобы убить Роллана де Клэ? Слепой покачал отрицательно головой.
— Я придумал гораздо лучше, — написал он, — граф сойдет с ума.
— Когда?
— Во время дуэли.
— Как же это? Должно быть, сам черт поможет тебе в этом.
— Именно… ты узнаешь это со временем.
— Теперь все?
— Не совсем, нам надо будет перехватить то, что пришлют герцогу из Одессы, и убить самого герцога.
— Ты сошел с ума, дядя, я еще не хочу идти в каторгу.
— Тебе давно уже пора быть там, — появилось на доске.
Рокамболь расхохотался.
— Ну, — заметил он, — в таком случае я бы не хотел быть на одной цепи с такой рожей, как у тебя, дядюшка, она у тебя до того безобразна, что наводит страх на людей.
— У маркиза де Шамери не больше проницательности, чем у виконта де Камбольха, и ему гораздо лучше обращаться за всем к своему добрейшему дядюшке — сэру Вильямсу, — появилось опять на доске.
— Чтобы попасть в каторгу?
— Нет, милый, чтобы жениться на Концепчьоне.
— Эта развязка недурна.
— Но мой ветреный племянничек должен во всем повиноваться мне и не расспрашивать.
— Ладно, что же я должен делать?
— Отправиться тотчас же к Ребекке и продиктовать ей следующую записку: «Мой влюбленный Роллан, я не свободна сегодня вечером. Но завтра буду дома ровно в пять часов… Мы увидимся — я пробуду у тебя целый час. Любящая тебя»
— И больше ничего?
— Ничего. Иди себе.
И сэр Вильямс величественным жестом выпроводил своего ученика, который отправился к Ребекке.
На другой день после этого он виделся с Ролланом де Клэ, который поспешил сообщить ему, что получил еще письмо от Баккара и показал его Рокамболю.
Убедившись, что оно дошло по адресу, мнимый маркиз де Шамери отправился к виконту д'Асмоллю и предупредил его, что ему, вероятно, скоро придется быть секундантом у Роллана де Клэ, который, как кажется, действительно успел подвинуть свои любовные дела с графиней Артовой.
— Сомневаюсь, — заметил Фабьен, — ведь Роллан фат и хвастун.
— В таком случае, — проговорил мнимый маркиз де Шамери, — было бы очень хорошо, если бы граф Артов проучил его хорошенько.
— Что, вероятно, и будет, — добавил Фабьен.
— Тебе бы следовало побывать у него, — сказал Рокамболь, — и заметить ему, как глупо навязывать всякому встречному свои тайны.
— Я так и сделаю, — ответил Фабьен, — так как, кстати, мне нужно побывать в одном месте недалеко от него.
Фабьен исполнил это намерение и, спрятанный Ролланом в другую комнату, увидел сам, как ровно в пять часов к нему приехала мнимая Баккара.
— Ты видел и слышал? — спросил его Роллан, когда Ребекка ушла.
— Видел.
— Я солгал?
— Нет.
Де Клэ принял победоносную позу. После этого Фабьен вернулся домой.
— Что с тобою? — спросила его жена. — Ты так бледен!..
— Ничего, — ответил Фабьен, стараясь улыбнуться, — успокойся, пожалуйста.
— Ты не обманываешь меня? — спросила она тревожно.
— Нет… мне только пришлось разочароваться в порядочности одной женщины… вот и все, моя милая Бланш.
Виконтесса не настаивала больше. Когда Рокамболь и виконт остались одни, маркиз де Шамери посмотрел на него пристально и спросил:
— Ну, что?
— Роллан не солгал, — ответил виконт, — его не мистифицировали.
— Графиня любит его?
— Я видел ее там, — ответил ему Фабьен и рассказал все, чему был свидетелем у Роллана де Клэ.
В эту самую минуту, вошел лакей и подал маркизу письмо. Рокамболь взглянул на почерк, которым был написан адрес, и невольно вздрогнул.
Это было письмо от Концепчьоны, в котором она полупризнавалась ему в любви и просила его тотчас же повидаться с ней, как только они приедут в Париж.
— Черт побери! — пробормотал Рокамболь. — Нам остается очень немного времени… Успею ли я избавиться в такой короткий срок от этой очаровательной Баккара, которая, пожалуй, разрушит все мои планы, когда они уже так близки к исполнению? Пойду посоветоваться со старым философом.
Через несколько минут после этого он был уже у своего наставника, который слушал, как лакей читал ему газеты.
— Дядя! — начал Рокамболь, выслав из комнаты лакея и садясь около сэра Вильямса. — Право, наша комедия разыграна довольно недурно… Фабьен пребывает в полном убеждении, что видел графиню Артову у Роллана де Клэ.
Сэр Вильямс радостно улыбнулся.
— Я получил письмо от Концепчьоны, — продолжал Рокамболь.
Слепой зашевелился.
— Она любит меня по-прежнему и через неделю будет здесь.
Слепой слушал и радостно улыбался. Рокамболь прочел ему письмо Концепчьоны.
— Ну, дядя, — сказал он, — что ты думаешь обо всем этом?
— Мы должны поторопиться в деле Баккара, — появилось на доске.
— А ты отвечаешь за успех?
— Конечно.
— Следовательно, мне нечего опасаться скорого возвращения Концепчьоны?
— И думать нечего.
— А относительно герцога де Шато-Мальи?
— Видишься ли ты с доктором-мулатом, который лечил меня?
— Иногда.
— Ты должен повидаться с ним.
— Зачем?
— Слушай, ты знаешь, что такое белладонна?
— Да, ядовитое растение.
— И да и нет… она не отравляет, а только сводит с ума через час после приема ее. «
— Ты, право, все знаешь, дядя, и я удивляюсь, как это ты не составишь себе карьеры.
Слепой вздохнул глубоко и продолжал писать:
— Белладонну-то мы и пустим в дело, если мы не придумаем только чего-нибудь лучшего и если ты…
— Понимаю, — сказал Рокамболь, — ты желаешь, чтобы я попросил у мулата какого-нибудь снадобья, которое сводит с ума?
— Именно так!.. — появилось на доске.
— Но… для чего?
— Узнаешь со временем, а теперь это моя тайна.
В этот же день вечером мнимый маркиз де Шамери был в опере, куда собрались почти все друзья и знакомые Роллана де Клэ, желая убедиться своими глазами в том действительно, что он не хвастает и не лжет, будто графиня Артова будет сидеть у него в ложе.
Было уже восемь часов, а к Роллану все еще никто не входил.
Но наконец в дверь его ложи постучались, и он поспешно встал, чтобы отворить.
Раздался шелест шелкового платья; нежный аромат духов разлился по ложе-Маркиз де Шамери, Октав с приятелями, словом, все, заметившие нетерпение Роллана де Клэ, обратили свои глаза на его ложу.