Разногласия и борьба или Шестерки, валеты, тузы - Александр Кустарев

Я докажу, дрожащим голосом сказал Беспутин, у меня есть доказательства, я из Черниговской области, например. Ну что? Мало? Я и еще могу представить. Не сейчас, позже, но представлю и даже непременно. Вы все еще увидите.

Совсем спятил, сочувственно подумал Привалов. А нервы-то у тебя того. Значит, Фрадкин прав. Вот как отлично получается. Привалову с каждой минутой становилось яснее, что Беспутина сейчас из игры вышибут. Привалову даже на минуту стало стыдно, что он принимал такого противника всерьез. Нет, подумал он, рано еще черному рынку с нами тягаться. Пуд соли, голубчики, съедите, пока у нас наше отобрать сумеете, да и сумеете ли когда-нибудь.

А вот мы сейчас посмотрим, что мы увидим, раздался спокойный и иронический баритон. Все слегка вздрогнули и поворотились в сторону этого голоса, включая и самого Беспутина. Позвольте мне, продолжал француз-импрессионист, предоставить вам некоторую интересную информацию, касающуюся до этого человека. Только что, милостивый государь, кивнул француз головой в сторону Беспутина, вы изволили нам сообщить, что вы из Черниговской области. Это бы само по себе еще ничего было бы, да ведь, милостивый государь, раньше всегда считалось, что вы из Сибири пришли.

Произнося это, баритон встал и отошел в угол гостиной, как видно, затем, чтобы все могли его лучше видеть. Стало быть, продолжал баритон, вы из Сибири, не так ли? Чудесный край — Сибирь, нетронутый, первозданный. И это, уважаемый господин Беспутин, было бы само по себе не так уж плохо. Но согласитесь сами, получается некоторое расхождение фактов. С одной стороны, вы из Черниговской области, но с другой стороны, из Сибири. Как же так?

Баритон перестал глядеть специально на Беспутина и обращался уже ко всем присутствующим. А все объясняется очень просто, господа. Господин Беспутин и там и там побывал. Родился-то он в Черниговской области и был там во время войны, а потом вдруг оказался в Сибири. Как так, спросите, почему? Проще пареной репы. Господин Беспутин служил немцам, вот в чем дело, за что и проследовал до Сибири, а уж там он начал новую жизнь.

Но это не все. Имеются и более детальные материалы. Вот товарищ Фрадкин располагает живым свидетелем, его собственной тетей. Тетя узнала господина Беспутина в прошлом году. Она узнала его в очереди за бананами. Она обратила внимание на этого господина, потому что он бананы без очереди взять хотел. Так ведь было, Григорий Ильич?

Но и это не все. Мы имеем еще одного свидетеля. Этот свидетель — гражданин Французской Республики, мой личный друг по имени де Кюстин. С этим товарищем произошла странная история.

Долгие годы он был советским агентом во Франции. В этой роли он проник во французское посольство в Польше. После завоевания немцами Польши он растворился в местном населении и перешел на положение партизана. Был взят в плен, откуда его вызволила влюбившаяся в него немка. Ей понадобился работник, и она его выкупила или там взяла на поруки, это я забыл, де Кюстин говорил мне, но я забыл. Впрочем, это неважно. Так или иначе де Кюстин оказался на свободе, относительной, конечно. Ему однако это показалось мало. Ему хотелось абсолютной свободы, и он убежал. Лесами и перелесками, от одной партизанской группы к другой, так или иначе он добрался до Черниговской области. Ему повезло: он знал все необходимые языки — и польский, и немецкий, и русский. Вообще, это очень увлекательная история, полная всяких приключений. Теперь де Кюстин как раз написал мемуары. Читается с огромным увлечением, оторваться невозможно. Рокамболь. Кстати, будет в следующем месяце опубликовано в журнале «Октябрь».

Француз прокашлялся и сделал паузу. Никто не вставил ни слова. Отпив из фужера пива, француз продолжал. И вот де Кюстин в Черниговской области. Сначала партизаны отнеслись к нему с недоверием, но он сказал командиру свою агентурную кличку Маркиз, командир запросил центр, оттуда поступил недвусмысленный сигнал, и де Кюстин был принят в сообщество партизан с распростертыми объятиями. Он оказался ценным приобретением, ведь он знал немецкий язык, что в то время на нашей стороне было редкостью. Де Кюстина использовали для всяких тонких партизанских интриг. Как раз во время одной такой интриги и произошло интересующее нас событие. В то утро де Кюстин был одет в немецкую форму и отправлен в немецкий штаб спросить, когда через станцию Сакраментовка пройдет гитлеровский состав с боеприпасами до Орла. Спросить нужно было по-немецки, так как иначе противник мог бы заподозрить неладное. Де Кюстин вошел в штаб. Там не было никого, кроме писаря в форме полицая, который, вероятно, дежурил у телефона. Де Кюстин задал свой вопрос. К несчастью, писарь был только что нанят на работу и плохо знал немецкий, то есть не отличал его от некоторых других языков. Ему показалось, что де Кюстин говорит по-французски. Он попросил де Кюстина минуточку подождать, а сам побежал за немцами. Приведя двух дюжих немцев, он указал пальцем на де Кюстина и, глядя на него с ненавистью, сказал: арестуйте его, это француз.

Импрессионист отпил еще пива и продолжал. Так де Кюстин второй раз попал в плен. И произошло это по милости вот этого товарища.

Все головы повернулись к Беспутину. Беспутин зарычал, как зверь, и кинулся на искусствоведа с кулаками, но на нем повис фотограф. Это клевета, кричал Беспутин, я вам этого не прощу, вы хотите погубить мою репутацию.

Вы сами погубили свою репутацию, строго сказал Фрадкин. Мы здесь, как говорится, совершенно ни при чем.

После этого все заохали, встали со своих мест и стали ходить вокруг стола, не зная куда деваться. Беспутин наконец скинул с себя фотографа. Да отвяжитесь вы, ради Бога, сказал он, не буду я его трогать, хрен с ним, с собакой, пусть живет.

Кувалдин повернулся к Беспутину. Валериан Федосеевич, тихо сказал он, вы можете что-нибудь сказать в свое оправдание?

Я могу сказать то, отвечал Беспутин, что пожили бы вы сами в моей шкуре. Кому подыхать-то охота? Небось сами-то не то что писарем пошли бы работать, а и в зондеркоманду записались бы. Теперь легко говорить. Вам что — вы в теплом доме родились, да еще небось и с ванной комнатой. А я всю жизнь за свой живот боролся: только бы не подохнуть. Вы только родились и уже интеллигент, а мне, чтобы в интеллигенцию пробиться, семь потов спустить пришлось. Да разве сквозь вашего брата пробьешься. Креста на вас нет, бумажные вы души.

Достаточно, достаточно, схватилась за голову