Маленький мудрец - Борис Штейн

Глаша-Дюймовочка между тем оделась и ушла, забрав с собой собачку, причем именно собачку, добытую мною в трудах и лишениях, в дождливую погоду. Другую, неизвестно откуда взявшуюся, собачатину закрыли в соседней, то есть моей, комнате. Не успел я задать накипевшие во мне (словно пенка на молоке, накипевшие!) вопросы, как раздался звонок. Пришла Далила Рафаиловна. Это была роскошная дама. (Я ведь впервые ее увидел и сразу определил – роскошная, как… как кофе со сливками!) Зонт, один зонт чего стоил, я и не видел таких зонтов! Это был даже и не зонт, а прозрачный колпак с золотым тиснением, насаженный на изящную, но крепкую ручку, как бы не из слоновой кости. Этот зонт-колпак защищал и лицо, и плечи, сохраняя человеку полную видимость, думаю, получше, чем лобовое стекло моего «Москвича». Тончайшей кожи плащ-пальто я принял с ее плеч бережно, как какой-нибудь антиквариат, и водрузил, конечно же, на плечики (хорошо еще, что у нас были плечики!) и только потом повесил на вешалку. Она прошла в комнату, не снимая изящной кожаной шляпки (женщины могут, могут не снимать головного убора, им это разрешается правилами этикета) и села в предложенное кресло, и не сидела, но восседала на нем, как царица Клеопатра из одноименного фильма Ежи Кавалеровича. Фильм я смотрел. Царским же движением она расстегнула свою, очень женскую и в то же время деловую – на формат А4, – сумку и достала оттуда бумагу именно этого формата. Нетрудно было смекнуть, что это договор. Положила документ на журнальный столик и обратилась к нам с обезоруживающей улыбкой:

– Ну, здравствуйте!

Очень сердечно, словно бы и не царица обращалась к подданным, а равная к равным.

Мы ответили не менее радушно.

– Наконец-то я к вам выбралась, – сокрушенно всплеснула руками Далила Рафаиловна. – Все некогда. Но я сказала себе: «Это архиважно», – и вот я здесь. Боже мой, боже мой! Началось с собаки. Ну, собака есть собака, не более того. Жалко, конечно, но мало ли кто подманил… Это бывает, в конце концов. Но Костя, Костя-капитан, это кошмар, это страшно. Вам говорил Самсон Георгиевич, Костя же сын наших друзей…

Мы дружно закивали: говорил. А Далила продолжала.

– Я ничего не хочу сказать против нашей милиции, но… Они перегружены работой, они сами все время твердят об этом. И потом… Я глубоко верю, что частная организация всегда эффективней государственной. Будь это магазин, школа или сыскное агентство.

Мы, естественно, не возражали.

– И еще. Вы были у меня, – она кивнула в сторону Юрия Архиповича. – Мне тогда в голову не пришла одна вещь. Есть такой Левченко. Лев-чен-ко Станислав Лукич. Можете записать.

Юрий Архипович записал.

– Они с Костей были знакомы. И вот Костя одолжил ему три, по-моему, тысячи. Долларов. То ли на машину не хватало, толина закупку товара, не знаю. Год прошел, Левченко денег не отдает… Костя немало зарабатывает… зарабатывал… Но три тысячи долларов, согласитесь, не три рубля… Он требовал, конечно. Что, в какой форме, мне неизвестно. Ну вот… подумайте об этом.

– Адрес Левченко у вас имеется? Или телефон? – спросил Юрий Архипович.

– Ну откуда? Нет… Родители, наверное, знают – Костины родители. Спросите их.

– Конечно, – пообещал Юрий Архипович.

– И вот еще что. Вот этот договор… Он был неправильно составлен. Я удвоила сумму. Вот, пожалуйста. Найдите убийцу, дорогие мои. Спасите престиж нашей школы. Ведь дело не только в материальной стороне… Мы воспитываем элиту. Про выпускников нашей школы не станут сочинять анекдоты, как сейчас сочиняют про «новых русских». Это будут достойные капитаны жизни.

Слышал я уже, слышал про этих самых капитанов, причем – совсем недавно.

Так или иначе, на этой торжественной ноте Далила Рафаиловна умолкла, и в тишине из-за двери во вторую комнату явственно раздалось поскуливание собаки, которую отлучили от человеческого общества. Юрий Архипович приоткрыл дверь, и друг человека, крутя от радости обрубком хвоста, стремительно переместился поближе к людям, на ходу прикидывая, на кого бы персонально обрушить свою любовь. Мне показалось, что Далила Рафаиловна сначала испугалась, а только потом обрадовалась и позвала собачку:

– Луша, Луша, иди сюда, девочка!

Да и то как-то без особого восторга позвала. И я подумал, что в своей семье Далила Рафаиловна, несомненно, самая любвеустойчивая в отношении домашних животных.

Спаниелька подошла, прижалась к ноге, ожидая ласки. Далила Рафаиловна потрепала ее за висячие уши, погладила по голове. Но как-то неумело, что ли. Нет-нет, любовь к животным определенно не являлась ее главным качеством. Собачка, прихрамывая, отошла к Архипычу. Скорость вращения хвостика удвоилась, если не утроилась. Юрий Архипович достал из кармана сверточек, развернул, дал собаке. Это был кусочек сыра. Собака проглотила его в мгновение ока и уставилась на человека, как бы говоря: «Продолжайте, пожалуйста, в том же духе». Все засмеялись, а Юрий Архипович сказал, обращаясь к директрисе:

– Ну, вот вам собака, забирайте.

Далила Рафаиловна немного смутилась и объяснила, что сейчас она едет по делам, собаку заберут муж или дочь. И, наскоро простившись, ушла.

– Так, – сказал Валерий, – так.

А больше ничего не сказал. Потом заявил, что рабочий день окончен и Юрий Архипович может уходить. Мы с Архипычем договорились встретиться завтра в восемь утра и отправиться на похороны. На похороны Кости-капитана.

Когда мы остались одни, Валерий спросил:

– Что же ты не задаешь вопросов насчет этой псины? Псина тут же завиляла своим обрубочком.

– Собачка-самозванец? – спросил я.

– Точно.

– А хромает?

– Ей сделали инъекцию новокаина. Не больно, а движения сковывает.

– Кто сделал?

– Дюймовочка.

– Цирковая, что ли, собачка?

– Цирковая.

– Специально для Далилы?

– Догадливый. Полной уверенности, что у тебя все получится, у меня не было, а собачку предъявить Далиле было необходимо.

– А зачем настоящую увели?

– Пусть побудет у нас до времени. Она еще нам пригодится.

– Не понимаю.

– Поймешь.

– А если бы она начала здесь выступать?

– Я и сам этого боялся.

– Пронесло.

– Пронесло.

– А умеет?

Вместо ответа Валерий подошел к собачке что-то тихо ей сказал. Собачка с готовностью стала на задние лапы и принялась вальсировать.

– Класс!

– А если завтра девочка придет за собакой?

– Скажем, что ошиблись, нашли не ту, продолжаем поиски. Но думаю, что завтра вечером она получит свою Лушу.

Спал Валерий плохо. То зажигал свет, то тушил, наконец позвал меня. Он сидел на смятой постели возле журнального столика и (приехали!) разгадывал газетный кроссворд. Рядом на столике стояли три бумажных колпачка. Обрезки бумаги, ножницы и клеевой карандаш говорили о том, что колпачки были сотворены совсем недавно.

– Фамилия Татьяны Лариной? – спросил Валерий.

– Ларина, – догадался я.

– А ее сестры Ольги?

– Тоже Ларина.

– Кроссворд для дебилов! – воскликнул Валерий и сбросил газету на пол. Цирковая собачка подобрала газету и унесла в мою комнату. Я был уверен, что она приспособит ее вместо подстилки.

– Ну что тебя крутит? – спросил я Валерия.

– Ох.

– Ну что «ох»?

Валерий не ответил. Потом сказал:

– Ты знаешь, где я сегодня был?

_?

– В собачьей школе при клубе собаководства. И это произвело на меня… Я ведь в цирке много видел дрессировщиков. Но тут… Знаешь, забываешь, что они животные. Какую-то им прививают солдатскую дисциплину. У каждой собаки, разумеется, свой хозяин. А инструктор общий. Инструктор командует: «В одну шеренгу становись!» Выстраивается шеренга, каждая собака садится у левой ноги своего хозяина. Инструктор командует: «Собаководы, двадцать шагов вперед шагом марш!» И вот собаководы – мужчины, женщины, даже дети – шагают, удаляясь от своих собак, а те сидят, подрагивая от нетерпения, и смотрят на хозяев, и некоторые смотрят так жалобно! Но не двигаются с места, словно связанные общей цепью. Находятся в оцепенении… Потом инструктор командует: «Собаководы, кру-гом! Положить собак жестом!» Собаководы эти опускают ладони к земле, и собачки нехотя ложатся. И ни одна не ослушается. Скосит глаз на соседа и исполняет.

– Ну и что тут… дрессура и есть дрессура.

– Не знаю… Аналогии ненужные лезут в голову… Скверно мне, Женя!

Очень редко он меня Женей называет. Как-то у нас повелось: он – Валерий, я – Евгений. Сильно что-то захандрил мой великий маленький друг.

– Предчувствие, Женя, предчувствие беды.

– Кофе? – спросил я.

– Нет, – покачал головой Валерий. – Если уж на то пошло, то – чай.

За чаем сказал:

– Вы там завтра на похоронах… недолго, пожалуйста. На поминки не идите. Да и то сказать: вы же не родственники покойного и не близкие друзья. Попробуйте улучить момент, порасспросить об этом Левченко. А может быть, он и сам там будет, посмотрите на него. Впрочем, это так, для очистки совести… И вообще двоим там делать нечего. Один ступай, Евгений. А Юрий Архипович пусть здесь обретается: беготни всякой много предстоит.