Меня не купишь - Мартин Касарьего

— Он умирает с голоду, — презрительно бросила она, имея в виду меня. — У него нет даже зажигалки. Зато обожает виски, как дети — карамельки. Я не понимаю, зачем этому второсортному Дику Турпину еще какая-то фамилия.

Решено: если она собирается продолжать представление в подобном тоне, розы ей поднесет кто угодно, но не я.

— Не надо так говорить, — пожурил ее Гарсиа — Посмотри, он побрился, надел хороший костюм и стал почти прежним Максом. И что вы с ним все пикируетесь? Если бы ты меня предупредил, приятель, я бы тоже надел новый костюм вместо этого, который ношу уже пару месяцев. Ты еще не конченый человек, Макс, подумай об этом. Он всегда был моей естественной заменой, — теперь он обращался ко всему собранию. — Даже вот такой, хромоногий, он мог бы стать вторым в нашем экипаже, если выкинет дурь из головы.

— Лю-бим-чик, — злобно, по слогам процедил Однорукий.

— А хоть бы и любимчик! — взорвался Гарсиа. — Мне на-пле-вать на твое шипение, обрубок, ты ни чер-та не со-об-ра-жа-ешь! Не он насыпал вам соли на хвост на этом самом месте? Не он прикончил болвана Паэлью и увел Эльзу прямо у вас из-под носа? Макс всегда был первым. Он был лучшим. Он ни разу не взобрался на бабу кого-нибудь из клиентов, будь то любовница, подружка, сестра, жена, мать, теща. Ни на одну и ни за что! А уж возможностей у этого сукина сына было хоть пруд пруди. Помнишь, Макс, любовницу Двухатомного? Мы все семенем исходили, думая о ней, а она приходит и просит тебя принести ей «Кровавую Мэри» и встречает тебя в одних трусиках. А она, заметьте, была не каким-нибудь скелетом с маргариткой между ног! Соображаешь, обрубок? И остальные пусть послушают, вас тоже касается! Может, чему научитесь. Видели бы вы его в его лучшие времена! В нем видна порода, он был холоден, как пятизвездный холодильник, и быстр, как стрела. Я ни разу не видел, чтобы этот прохвост вышел из себя. И пульс у него ровнее, чем старинная башня. На одном идиотском медосмотре нам измеряли пульс ему намеряли сорок восемь, меньше, чем у Индурайна [28]. У следующего за ним пульс был шестьдесят четыре. Вы имя-то его послушайте: Максимо Ломас [29]! Ло-мас. И этим именем его зовут с колыбели, он привык, он всегда знал, что он самый-самый. Дошло до вас, водоросли, болваны, ракообразные? Максимо — самый-самый! Вы не достойны переступить порог его дома или поджарить ему яичницу! Он был как машина, черт его дери! Видели вы когда-нибудь Блейранера? Так вот, этот робот, белобрысый Рутерхауэр рядом с ним просто гомик, дрожащее желе, послушница монастыря Вечного Спасения. Собственно, о чем это я? Откуда вам знать Блейранера, недоучки, если от книг у вас начинается изжога, вам бы только глазеть на эти потасовки с карате, когда ногами забивают друг друга насмерть, ну, когда дерется этот актеришка, рыжий, карлик с морковными волосами и обезьяньей мордой, как его зовут, черт! Чимичуррис или как? По-вашему, это и есть кино, а это просто прокисшее молоко. Работать с ним был кайф! Ты помнишь, как нас сбросили с обрыва? А ту ночь в Сарагосе, а, крестник? Как мы играли в покер и продулись до маек? У него был нюх. Он первый раскусил Двухатомного. Он сказал мне: «Тут что-то нечисто, он предатель, дрожжевая опара и то надежней, чем он». А мне — что его слова, что шум дождя, я слюной исходил, думая о той штучке, которую прятала между ног его любовница, ну та, любительница «Кровавой Мэри». Так он от нас и смылся. А этому козлу всегда везло! Тогда в Сарагосе у меня было два туза, а он полез в драку с двумя задрипанными королевами, галантный кавалер! Помнишь? И не говори, что нет! Добрые старые времена, черт их побери! Ничего лучше с тех пор так и не придумали.

— Разумеется, помню, — ответил я, дотрагиваясь до шрама на шее, следа от поцелуя девятимиллиметрового «полиса», с цилиндрической гильзой из тяжелой латуни с цельным дном, конической пулей и капсюльной втулкой типа «боксер», только маленькой. Еще бы на два сантиметра влево — и привет, все закончилось бы восемь лет назад в Сарагосе. — Я не стал бы задираться с двумя королевами на руках, Гарсиа, но Ширли шепнула мне о твоих тузах.

— Ширли? Ты говоришь, Ширли? Но она же была моей… Значит, ты с ней… — Какое-то мгновение он в растерянности пытался связать концы с концами, но быстро взял себя в руки. — А раз помнишь, то спрячь пушку, мать твою так!

Я не шелохнулся. Гарсиа подождал пару секунд, пока не убедился, что я не собираюсь подчиняться.

— Мы пришли, чтобы поговорить, — продолжил он в менее приказном, но более профессиональном тоне. Глотнул виски. — Ну и гадость! — Он поставил стакан в нишу на стене за своей спиной. — Это не виски. Это отрава для испанских крыс. Помнишь Англичанина? Такой джентльмен, так всегда гордился тем, что родился в Лондоне!

— Я и не знал, что этим можно гордиться, Фредо.

— Забудь про Фредо, оставь это! Ладно, давай к делу. Эльза сказала, что порошок у тебя.

— И ты поверил? — поинтересовался я.

— Больше, чем когда она рассказала, что Годо спустил его в сортире, испугавшись гудка молочной цистерны. Как сказала Эльза, вы работали втроем: ты, она и Годо. Ее я уже простил. Она меня надула, но это ерунда, понимаешь? Ты — единственный человек на свете, кроме нее, кому я могу простить такую шутку. Эльза очень раскаивается…

Гарсиа похлопал Эльзу по крутому крупу, а она обвилась вокруг него, как удав. Я почувствовал тошноту и непреодолимое желание пристрелить обоих сразу. Но я не имел права действовать в одиночку. Следовало держать себя в руках. Я мог рассчитывать только на помощь Эльзы.

— Ой, ну какая же я дурочка! — вдруг выпалила она. — Представь, Фредо, я забыла надеть трусики…

Все застыли, но для меня это был знак, что эта полоумная играет на моей стороне. Было слышно, как муха пролетает.

— Черт возьми, девочка, — нервно задергался на своем» табурете Гарсиа, — ты могла бы вести себя поскромнее. Почему бы тебе не дать световую рекламу на центральной площади: Эльза Арройо, Мисс Вильяверде 1981, сегодня ночью выступает без трусов? Какая честь для твоей фамилии! Твой пройдоха папаша страшно гордился бы своей дочуркой!

Эльза посмотрела на меня, подняв брови и пожимая плечами, как бы извиняясь. Гарсиа продолжал разглагольствовать. Новость не произвела ожидаемого эффекта. В конце концов, он был профессионалом.

— Годо мертв. Роза, если повезет, дебютирует сегодня ночью в баре на Валенсийском шоссе. Остаешься только ты, крестник. — Он взял стакан с виски, чтобы занять чем-то руки. — Я буду рад, если ты уйдешь отсюда живым. Все зависит от тебя. Черт, вот уж кстати! Мне надо отлить. Все из-за этой крысиной отравы, я теперь, как собака Пауло [30], — сказал он, вставая и возвращая стакан в нишу на стене. — Вот в этом сарае ты и гниешь шесть лет?

— Пять.

— Твоя печень должна работать, как посудомойка в казарме. Ты позволишь мне выйти по нужде?

— Смотри, Фредо, сделаешь шаг — убью, — сказал я нарочито грубо. — Ну-ка сядь!

— Что ты обращаешь внимание на Хромоногого! — проворчал Однорукий, ковыряя в зубах зубочисткой. — Он берет тебя на пушку. Это шутка.

— Шутка? — Гарсиа сел. — Ну и шуточки у тебя! Я тебе не девочка! Я изо всех сил стараюсь быть любезным, а тебе вроде и дела нет, даже не позволил мне пойти сменить воду у канарейки… Если бы ты был школьным учителем, у тебя бы полкласса описалось прямо под носом. Желаете, чтобы к вамобратились по факсу или послали письмо с почтовым голубем? Надо эмансипироваться, эволюционировать, нельзя всю жизнь ходить в одежках сопливого малыша. Я предлагаю тебе выход. А ты по-прежнему упрям как осел. Кстати, о голубях, знаете анекдот? Разговаривают два чудовища из озера Несс [31], одно говорит другому: «У меня куча голубей! Целых двенадцать голубей!» Второй спрашивает: «Почтовых?» А этот говорит: «Почто-почто?»

Воцарилось гробовое молчание. И вдруг раздался смех Однорукого. Он пытался сдержаться, но не мог, это было выше его сил. Он задыхался от хохота и вдруг подавился зубочисткой. Он кашлял, багровел, а вся остальная компания недоверчиво таращилась на него. Мы с Эльзой обменялись быстрыми взглядами. К несчастью, Кувшин прочно сидел на месте, не позволяя нам добраться до пистолета. Случается, люди погибают, подавившись куриной или рыбной косточкой. Я знавал одну красотку, которой пришлось давать общий наркоз, чтобы извлечь вонзившийся глубоко в горло обломок креветочного панциря. Увы, этот вампир не собирался возглавить блестящий список тех, кто погиб по вине зубочистки: он сумел-таки выплюнуть ее. Зато то, как он хохотал, впервые заставило меня взглянуть на него как на человеческое существо. Но это не значит, что в решающий момент у меня дрогнет рука.

— Черт подери поганую зубочистку, — пробурчал он, отдышавшись. — Почтовых? Почто-почто?

И он опять залился смехом, но уже не таким безудержным.