Конец каникул - Януш Домагалик

— Конечно! Большое спасибо… — И я с облегчением вешаю трубку. Из будки я вышел весь мокрый. Но пришлось еще раз туда вернуться и снова порыться в телефонной книге — ведь адреса-то я не запомнил. Зато и улицу и дом нашел потом без труда.

Маленькая кухонька, одна комната… Смотрю по сторонам, и мне не верится, что я в квартире Эльжбеты, а эта женщина — ее мать. На диване, завернутый во что-то, спит махонький, жалкий ребятенок. Это из-за него Эльжбету послали на каникулы в Божехов. Никогда б не поверил, что ребенок может быть такой махонький. Как такого брать в руки, что с ним делать?

— Хорошо, что ты позвонил… Так, значит, ты с экскурсией? Наверно, от шахты, на автобусе?..

Я кивнул. Пусть будет с экскурсией. Зачем рассказывать ей о своих делах? Потом Эльжбета уж как-нибудь объяснит.

— Как это сестре не пришло в голову послать Элю вместе с вами? Было б дешевле и вообще… Она должна приехать завтра, так ей велел отец, телеграмму послал. Ведь скоро школа… Видишь, как мы тут живем? Жуткая теснота. Но самое большее через год мы должны получить новую квартиру. Вот, значит, какой ты. Может, похож на папу, а? Даже наверняка. Удивляешься, откуда я знаю твоего отца, да? Так ведь мы из Божехова. И я и мой муж. Не слыхал? О чем только вы там с Элей говорите, если она даже этого тебе не сказала!

К счастью, ее мать не давала мне вставить ни слова. Говорила она все это так, точно мы с ней давным-давно знакомы, как-то очень просто, как взрослые говорят со взрослыми. Она не спрашивала, хорошо ли я учусь и кем хочу быть. Я почувствовал себя уверенней. «Как учишься, кем хочешь быть?» — вот вопросы, которые большинство взрослых держат про запас. Им кажется, что они разговаривают с нами по-товарищески, когда лезут с этими вопросами. Я не выношу таких вопросов, никто их не любит. Точно так же, как прежде я не терпел, когда ко мне приставали: «Юречек, кого больше любишь — маму или папу?»

Малек стал хныкать, но получил соску и угомонился. А мне в голову пришла дурацкая мысль. Этот ребятенок тоже когда-нибудь подрастет, и тогда он в свою очередь будет спрашивать детей, как они учатся и кем хотят быть. Что же, выходит, так и идет по кругу, пока существует мир?

— Эльжбета была на вас в обиде… Что вы ее туда услали, хотела помочь с ребенком! — сказал я.

— Знаю. Она еще изрядно повозится с детьми, Будет время… Эля была на меня в страшной обиде, когда уезжала. Но потом написала, что каникулы удачные, значит, все в порядке!

И она чуть заметно усмехнулась.

— Знаешь, Эля мне писала, еще в больницу, что ты прекрасно плаваешь и что вообще ты редкий… Тебе она тоже успела это сказать. Нет? Вот видишь, девочки скрытные… Наверно, она с тобой все время ссорилась? Иногда она бывает невыносима.

«Выходит, они ничего о нас не знают? Совсем ничего… — подумал я. — Так же, как и мы о них. Словно и не общаемся друг с другом. Может, так и должно быть?»

Уже в дверях, когда я благодарил за приветы для родителей и для дедушки с бабушкой, пришел все-таки черед вопросу:

— А как учишься, Юрок? Хорошо? Кем хочешь быть? Я рассмеялся:

— Так… неплохо… Еще не знаю кем. Там видно будет… В Отвоцк я вернулся к вечеру.

— Я заблудился в Варшаве, извините, — сказал я тетке. — Когда приезжаешь из такой дыры, как Божехов, можно ведь в Варшаве и заблудиться, правда?

Я проглотил свой ужин, верней сказать, обед. Сташек занимался на кухне, тетка штопала. Я взял газету, просмотрел… и вдруг, сам не знаю почему, мне в голову пришла мысль, что я здесь уже третий или четвертый день, а не послал даже открытки в Божехов. А ведь обещал бабушке. Может, они беспокоятся, не знают, доехал ли я вообще до Варшавы…

— Тетя, у вас есть бумага для письма? — спросил я.

— Поищи там в буфете, в ящике… Под квитанциями…

Я открыл ящик, там был ворох всяких счетов, квитанций и прочего хлама. Я стал их перебирать, перекладывать из руки в руку… И вдруг застыл от изумления. Не поверил собственным глазам: у меня в руке было мое письмо к маме, даже не распечатанное.

Не знаю, долго ли я стоял так с письмом в руке, пытаясь успокоиться, свыкнуться, объяснить это самому себе.

— Ну что, отыскал бумагу? — долетел до меня голос тетки из кухни Я подошел к ней и сунул под нос письмо.

— Я отослал его три недели назад! Почему она не прочитала?.. Тетка взяла конверт, поправила очки. Я думал, она смутится будет оправдываться. Но она спокойно, как ни в чем не бывало объяснила. Даже удивление было у нее в голосе:

— Надо же!.. Какая память! Сунула в ящик, и из головы вон! Впрочем, кажется, ничего не случилось… Так ли это важно?

Сташек поднял голову, посмотрел на нее, на меня.

— Ничего не случилось! Пустяки!.. — И я вырвал письмо у нее из рук.

— Понимаешь, я не подумала… — заговорила тетка, но Сташек ее оборвал:

— О многом, мама, ты не подумала! Например, о том, что ему через два дня в школу! Я тебя предупреждал: добром это не кончится! — почти крикнул он.

Тетка вновь принялась за штопку.

— Не ори. Приедет, сама решит… — проговорила она сухо.

Глава 24

Мне не заснуть, но я спокоен. Перед глазами проходит все еще раз, с самого начала. Только теперь я вижу это по-другому, не так, как еще вчера. Надо найти, надо понять самое главное. Теперь я знаю гораздо больше о других людях и о самом себе.

Сквозь приоткрытую дверь мерцает свет на кухне. Наверно, Сташек еще занимается. Который все-таки час? Я встал с постели и отправился к Сташеку.

— Не спится? Присаживайся, мне тоже вся эта зубрежка осточертела. Будешь пить чай?

Я подошел к окну, распахнул его настежь. Сел на подоконник.

— Душно тут у вас…

— У вас? Да ведь ты хочешь остаться… Получается, значит, у нас.

— Сташек, скажи: почему все так происходит? Почему они такие?

— Не понимаешь…

— Нет, я понимаю. Но скажи: кто все-таки прав? Сташек задумался.

— Каждый по-своему прав. Как тебе сказать? Люди разводятся, это в порядке вещей. Часто, наверно, никто из них не виноват, просто так получилось.

— Не верю!

— Не хочешь верить… Могу, впрочем, себе представить. Может, они и сами не знают, чего им надо, чего ищут?

— Вот что я думаю… Маме, наверно, не сообщали, что я приехал. Твоя мать ей не писала! Не может быть, чтоб она нарочно тянула с приездом.

Сташек кивнул:

— Мне тоже так кажется… Но это было бы свинство! Не могу в это поверить.

— Скажи правду. Тетка уговаривала маму, чтоб она не возвращалась в Божехов? Скажи, Сташек. Это важно…

— Да.

— Сташек, ты разговаривал с моей мамой обо всем этом? Сташек встал и прошелся по кухне несколько раз. Закрыл дверь в комнату.

— Трудно мне говорить с тобой, Юрек. Но думаю, ты поступил неправильно.

— Что приехал? Нет, я правильно поступил!

— Видишь… Ты не понимаешь меня… Я думаю, твоя мама все-таки вернулась бы туда, к тебе. А теперь, раз ты приехал…

Я прервал его:

— Это ты меня не понимаешь. Я правильно сделал, что приехал. Но здесь не останусь! Уже решил… Знаю.

— Что ты собираешься делать?

— Обо мне не беспокойся. Я знаю, что делать. Но передай ей наш разговор и отдай то письмо, которое твоя мама забыла передать, и все расскажи. Ладно? Сделай так, Сташек…

Когда мы ложились, за окном уже светало.

Я не слышал, как тетка ушла на работу. Я проспал почти до двенадцати. Сташека не было дома. В кухне на столе мне был оставлен завтрак. Я посидел еще немного в садике перед домом, вернулся и сложил чемодан.

Все было так легко, так просто. Час езды на электричке. И снова Варшава.

Но я был в досаде на самого себя: ведь я забыл про Эльжбету! Нет, не забыл, неправда. Заехать к ней? Сегодня она уже дома, знает, что я побывал у них. Обрадуется… А может, позвонить? Пойду на Главный вокзал и позвоню. Нет. Что от этого изменится? Все равно через шесть-семь часов я дома. Конечно, я мог бы остаться, тогда б мы часто виделись, до Отвоцка рукой подать. Ей хотелось, чтоб так оно и было, хотелось и мне. Как объяснить ей, что это невозможно? Поймет ли она? Наверняка поймет. И лучше не звонить ей сейчас, не заезжать. Я запомню ее такой, какой видел у нас в Божехове…

Проводнику пришлось потрудиться, прежде чем он меня растолкал.

— Где мы? — спросил я. Мне казалось, что поезд на Катовицы едва тронулся, что видны еще огни Варшавы.

— А где ты выходишь?

Вместо ответа я бросился к окну. И спрашивать ни о чем больше не пришлось. Справа проплывал холм Доротки. Сразу после него — Гродец. Выходит, я уже дома, отсюда можно добраться и пешком.

И я почувствовал себя так, точно возвращался из-за моря, из дальней экспедиции. Только удачной ли была та экспедиция?

— Я? Я сейчас выхожу, в Божехове! — ответил я, взял свой чемодан и пошел по коридору.

И вновь та же дорога по рыночной площади и вниз по Гливицкой улице, вдоль реки. Я иду не спеша и смотрю по сторонам, и все точно такое же, как несколько дней назад, знакомое, привычное. Значит, ничего не случилось, не произошло? А я? Ведь я не такой, как прежде.