Гений разведки - Сергей Иванович Бортников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тяжёлая машина вздрогнула, заскрежетала, но пока ещё полностью подчинялась ловким рукам опытного механика-водителя.
Оглушенный взрывом, капитан скомандовал:
— Вперед, за домик…
И тут же его танк получил новый удар.
Лисицкому, который находился на броне рядом с Володей, оторвало голову и руку. У самого Подгор-бунского из ушей пошла кровь: лопнули барабанные перепонки, и он ничего не слышал. В голове — помутилось. Но, нагнувшись к люку, он чётко повторил приказ:
— Вперед, за домик…
Как это ни удивительно, но Т-34, принявший два прямых попадания, еще повиновался управлению. Громак увел его из зоны обстрела, раненый командир опять вскочил на башню и оттуда привычно руководил огнём по немецким машинам… Те трусливо попятились к Станиславу.
Наступила долгожданная передышка.
Выжившие разведчики подобрали тело Лисицкого, принесли и положили его на броню, после чего группа тронулась в обратный путь.
Володя соображал все хуже — в голове шумело, перед глазами плыли мутные круги. Но он крепился, мысленно твердя: "Надо вывести ребят… Во что бы то ни стало — вы-вес-ти!"
— Вперёд, братцы, только вперёд!
В Тысменице разведчики настигли четырех гитлеровцев — это был экипаж разбитого Лисицким танка, того самого, который погубил Лёху Висконта. Завязалась перестрелка, во время которой три фашиста были убиты; четвертый сдался в плен.
Как оказалось, "тигр" принадлежал все той же дивизии "Адольф Гитлер"…
Наконец-то Тлумач[78], где временно расположился штаб их родной бригады.
Пошатываясь, Подгорбунский подошел к полковнику Липатенкову:
— Ваше задание выпо…
Фразу Володя не закончил — потерял сознание. Очнулся уже в госпитале. Без него похоронили и Анциферова, и Лисицкого — их могила находится в самом центре старого парка в Тлумаче. По крайней мере, раньше находилась…
А от Нырикова, разорванного снарядом, выпущенным в упор, не осталось ничего. В том месте, где он погиб, установили небольшой обелиск, возле которого оставили немецкое орудие, расчет которого уничтожили бойцы разведгруппы Подгорбунского.
И написали на щите пушки: "Сильна смерть, но воля гвардейца к победе сильнее…"
Как вам такое?
Сегодня некоторые псевдоисторики (особенно "незалежные"), пытаясь преуменьшить, принизить подвиг советского солдата, утверждают (брешут!), что это были чуть ли не боевые роботы, практически рабы безжалостных и страшно кровожадных людоедов, какими в их глазах видятся представители советского руководства, а то и всё красное офицерство. Неграмотные крестьяне, одураченные коммунистической пропагандой…
Но, скажите, какой командир мог бы заставить так рисковать безыдейного бойца, не любящего свою Родину, ненавидящего главнокомандующего, голодного, босого, оборванного, обиженного на власть, провозгласившую себя народной?
И какой комиссар мог бы привить тупому, как они считают, "ограниченному селюку" незыблемое чувство патриотизма, безграничное мужество, а когда понадобится, то и исключительную жертвенность?
Опомнитесь, господа!
Только из одной школы в родном селе Громака добровольцами на фронт отправились 38 учащихся выпускных классов. Настоящих, идейных комсомольцев.
И никто из них не посрамил чести называться воином-освободителем, победителем фашизма.
"Смерть сильна, но воля гвардейца сильнее".
Кто, каким образом мог принудить разведчиков Подгорбунского совершить нечто подобное?
И и какой ещё армии, кроме рабоче-крестьянской, имеются подобные примеры?
13
Когда Иван Громак пришёл проведывать своего отважного командира, залечивающего раны в отдельной палате ближайшего к фронту тылового стационарного госпиталя, где тот поправлял здоровье бок о бок с каким-то подполковником ВВС РККА, там уже негде было яблоку упасть.
Самусенко, ещё две незнакомые девицы в солдатской форме, несколько офицеров разных родов войск, один из которых оказался военкором "Комсомольской правды" Юрием Жуковым — ранее он не раз встречался с катуковцами и теперь чуть ли не в каждом номере газеты представлял и прославлял их подвиги.
— Это мой механик-водитель, сержант Громак, — превозмогая боль, выговорил раненый, нахваливая служителям пера, представляющим различные фронтовые газеты, своего теперь уже не просто подчинённого, а и самого настоящего, хоть и младшего друга. — Бойкий и в то же время весьма прилежный, исполнительный парень, с шестнадцати лет на фронте. Скоро три года исполнится, как он воюет против фашистов, но до сих пор почему-то ни одна государственная награда так и не упала на его широкую грудь… Разберитесь, товарищи журналисты, сделайте, ёпсель-мопсель, всё возможное, чтобы справедливость наконец-то восторжествовала…
— Ладненько! — сговорчивым тоном пообещал Юрий Александрович. — Сколько тебе лет, герой?
— Двадцать, — чётко выпалил Иван.
— И то только в следующем месяце исполнится, — приподымаясь на руках, подсказал Подгорбунский. — Тринадцатого мая, если мне не изменяет память.
— Не дёргайтесь, товарищ капитан! Вам вставать противопоказано — до поры, до времени, — обращаясь к гению разведки, слегка повысил голос Жуков и сразу же повернул голову в сторону стоявшего у его изголовья бойца. — Где служили, товарищ сержант?
— Раньше?
— Ну да…
— Сначала — на Черноморском флоте, воспитанником экипажа крейсера "Красный Кавказ".
— Славная калоша!
— Зачем вы так, товарищ корреспондент? Прекрасная боевая единица.
— Виноват, исправлюсь! — добродушно принял упрёк известный военкор.
— Затем — в первой комсомольской штурмовой, — принимая фактически извинения собеседника, уже не так агрессивно продолжил Громак, доселе не имевший опыта общения с журналистами и не поэтому не знавший, как правильно вести себя с ними.
— Украинец?
— Казак.
— Земеля, стало быть!
— А вы, товарищ корреспондент, откудова?
— Из Славяносербска…[79] Знаешь такой город?
— Естественно. Ежели напрямик — по карте, то это совсем рядом. Мы из Новоалексеевки будем, что в Приазовье. Слыхали?
— Конечно, родной!
— Встать! — поворачиваясь в сторону открытой двери, со стороны которой доносился какой-то постоянно нарастающий шум, похожий на топот ног, внезапно на весь госпиталь рявкнула красавица Самусенко — так громко, что, казалось, со стены вот-вот слетит свежая штукатурка. — Смирно!
Оказалось, что проведать героя прибыл сам командующий первой танковой армией Катуков, со вчерашнего дня — генерал-полковник танковых войск, с огромной свитой, правда, оставшейся в коридоре.
— Обмыть бы надо… — не очень почтительно намекнул Володька, рассматривая его новенькие погоны.
— Успеем. Отпразднуем ещё. Вместе. Когда Берлин возьмём, — обычно строгий Михаил Ефимович улыбнулся краешком губ и обвёл взглядом просторную палату с высоким, чисто выбеленным, потолком, как бы наслаждаясь качеством недавно законченного военными строителями ремонта. — А сейчас… Будь добр… Отрекомендуй мне своих гостей, товарищ капитан, кроме товарища Жукова, естественно; ведь мы с Юрием Александровичем с первых дней войны знакомы.
— Землячка… Шурочка…
— Давай дальше. Эту красавицу тоже представлять не надо! Её, родимую, весь Первый Украинский фронт знает. Да и остальные — тоже.
— Спасибо! — краснея то ли от удовольствия, то ли от нежданно нахлынувшего на неё смущения, как всегда открыто и широко улыбнулась Самусенко.
— Подполковник военно-воздушных сил товарищ Сергеев. Лётчик-истребитель. Был ранен после того, как выпрыгнул с парашютом из горящего самолёта, находившегося прямо над фронтом нашей армии. Теперь вот идёт на поправку. Скоро
