Лучший из врагов. На первой полосе - Вэл Корбетт

Как все граждане Великобритании в возрасте старше восемнадцати, она знала, что некоторые газеты платят хорошие деньги за скандальные истории. Утро выдалось мрачным: она перебирала счета, приходившие с удручающей регулярностью. Газета могла бы ей хорошо заплатить за информацию. Она вырезала из газеты контактные телефоны и решила, что позвонит туда, как только сменится с дежурства.

Женщина нервничала, набирая номер телефона «Кроникл», и когда там подняли трубку, неуверенно произнесла:

— Мне кое-что известно о старшей миссис Локхарт, и она хранит это в глубокой тайне.

Репортер, которому часто приходилось бестолку перелопачивать горы пустой породы, сразу же понял, что наткнулся на золотую жилу. Он тут же заговорил с большим участием, потому что каждый журналист, ищущий частную информацию, знает, как важно в первую очередь расположить человека к себе.

— Тайна, говорите? Да, нас интересуют тайны. И в чем же она заключается?

— Не так скоро. Вы готовы заплатить?

— О, мы очень щедры. Все зависит от того, что вы хотите нам предложить, — последовал ответ. — Для начала мне нужно несколько подробностей, чтобы разжечь интерес редактора.

— Я не буду говорить об этом по телефону. Я хочу сначала получить деньги. Но поверьте мне, ваш редактор заинтересуется тем, что я расскажу.

Час спустя репортер «Кроникл» в Эдинбурге получил указание проверить сообщение медсестры.

Шестнадцать цилиндров висели на вешалке в ряд. Под ними лежали брошенные в беспорядке дышла и деревянные стойки. Стены были затянуты ярко-зеленой тканью с блестками, а на тюке сена висел транспарант с надписью красными буквами «Счастливого Рождества всем нашим лошадям». Доринда Казалет уже принялась за второй стакан слабого коктейля, безыскусно названного «пони-пунш», который каждый год подавали на рождественском спортивном празднике в деревне. Доринде было скучно. Она пробыла здесь уже полчаса; большой амбар был переполнен, но в нем было холодно. Восьми- и десятилетние участники еще должны были показывать свое мастерство. Ее дочь, которой было уже двенадцать, входила в старшую группу, так что Доринде нужно было еще долго ждать, чтобы увидеть выступление своей любимой крошки на телуэллском пони, который, кажется, вместо овса ел ее пятифунтовые купюры.

Как и все другие родители, Доринда пришла, чтобы полюбоваться дочерью, а заодно и посмотреть, оправданы ли те пятнадцать фунтов в час, которые она платила за уроки. Владелица школы верховой езды удовлетворенно прохаживалась среди гостей с видом человека, который мысленно подсчитывает, сколько денег он извлечет из всех этих маленьких попок на толстых пони.

Наконец в поле зрения Доринды попала Ванесса. Наконец-то, подумала она.

— А вот и наша звезда бульварной прессы, — приветствовала она подругу. — Каково же быть знаменитой, дорогая?

Ванесса скривилась.

— А фотографии просто замечательные. Ты так чудесно смотришься в объятиях его королевского высочества.

— О Дорри, я так несчастна. Все это просто ужасно.

— Не расстраивайся, все забудется после Рождества.

— Газета представила нас как двух сумасшедших. Но дело не в этом. Мне по-настоящему страшно. Помнишь интервью, которое я дала Имоджен Феррис? Теперь, когда мы попали в историю, она тоже может приложить к этому руку. У меня нехорошее предчувствие, что я сболтнула кое-что лишнее.

— Что?

— Давай выпьем. Здесь не совсем подходящее место, но я должна с кем-то поделиться, иначе я сойду с ума.

Доринда была в восторге. Больше всего на свете она любила секреты.

— Хорошо, что наши девочки будут выступать только после младшей группы, так что пойдем вон в тот тихий уголок.

Ванесса нервно сжала руки.

— Я хочу рассказать тебе кое-что, чего ты обо мне не знаешь. — Доринда в ожидании придвинулась ближе. — В то лето, когда я неожиданно оставила школу, в то лето… я ушла из школы, потому что была беременна.

От удивления у Доринды перехватило дыхание; она постаралась сохранить на лице безмятежное спокойствие, но не переусердствовать, опасаясь не услышать продолжения истории. Она погладила Ванессу по плечу.

— О Ви, — сочувственно сказала она, — почему ты ничего мне не рассказала? Я бы помогла тебе.

— Моя мать заставила меня дать клятву, что я никогда и никому не расскажу об этом. Вот я и молчала.

Ванесса слышала слова матери, как будто это было вчера: «Ты никому ничего не расскажешь! Никому. Слышишь меня? Особенно ему! — Перед Ванессой словно наяву предстало искаженное ненавистью лицо матери. — Я готова убить его!»

— Но твоя мать давно умерла, — возразила Доринда.

— Да, но какой был бы смысл рассказывать об этом сейчас? Буквально через несколько часов после того, как я родила ребенка, его забрали от меня и официально усыновили чужие люди. Мне было тогда пятнадцать лет. С тех пор я его никогда не видела.

— А кто его отец?

— А как ты думаешь? Моя мать была вне себя от гнева; конечно, особенно она боялась того, что мы поженимся, как только мне исполнится шестнадцать. Она всегда считала, что он мне не пара.

— Еще бы. Хорошо, что она не дожила до вашей свадьбы, это убило бы ее.

Ванесса задумчиво смотрела куда-то вдаль.

— Мы делали это всего два раза, понимаешь, Дорри.

— Чертовски не повезло.

— Да. Сначала я старалась не думать об этом, что было не так уж и трудно, потому что по моей фигуре совсем ничего не было заметно. К тому времени как моя мать все узнала, аборт было делать уже поздно. — Взгляд Ванессы затуманила печаль. — Я по-прежнему чувствую себя виноватой в том, что так легко отдала своего сына, но моей матери всегда удавалось подавлять мою волю.

Она рассказала подруге, как миссис Форрестер все это устроила: нашла клинику в Эдинбурге, связалась с частным агентством по усыновлению и сказала Эллиоту, что его внучку посылают в школу в Шотландию, чтобы она подтянулась в учебе.

Когда через несколько месяцев Ванесса, бледная и похудевшая, вернулась домой, он решил, что попытка не удалась. Ванесса больше не захотела учиться; она сильно замкнулась в себе, и все ее знакомые мальчики, казалось, совсем исчезли из ее жизни. Даже если Эллиот и заметил все это, то он не стал ни о чем расспрашивать.

— Ты знаешь, где твой ребенок сейчас? — спросила Доринда.

Ванесса энергично покачала головой.

— Когда подписываешь документы на усыновление, ты теряешь все права на ребенка. После смерти матери я попыталась связаться с этим агентством, но ничего не узнала. — Она грустно улыбнулась. — Мне бы хотелось поговорить с ним, узнать его поближе, но это невозможно. Мне до конца жизни так и придется прожить с этим камнем в душе, и, честно сказать, я стараюсь как можно меньше об этом думать. Вот почему меня беспокоит эта чертова журналистка Имоджен Феррис. В тот день, когда она брала у меня интервью, был день рождения моего мальчика. Я была подавлена и, как мне кажется, выдала себя.