Наше всё! - Алексей Зинин

Мне хотелось бы поведать столько всего хорошего и о других достойных сотрудниках «Спартака», таких, как, например, врач–реабилитолог Володя Панников, просто в последние годы была такая кадровая текучка, что в книге не хватит места рассказать обо всех. Знаете, Николай Петрович Старостин уделял огромное значение атмосфере в коллективе, даже уборщицу боялся уволить. Мне кажется, что руководство любого клуба должно понимать: без грамотного персонала ни одна команда не покажет должного результата, и потому бойцами невидимого фронта нужно дорожить. Ну а некоторым футболистам я хотел бы посоветовать относиться к «работникам тыла» не как к обслуге, которая должна выполнять любую твою прихоть, а как к уважаемому обществу ярких личностей, без которых ты мало на что будешь способен.

…За время написания этой книги многое изменилось. И дорогих мне Хаджи, Зинченко, Святкина, Панникова, впрочем, как и меня самого, сегодня нет в «Спартаке». Но эту главу я не стал удалять и менять. В память об этих замечательных людях. Очень хочу пожелать Александру Леонидовичу, Вячеславу, Александру Ивановичу, Володе счастья и в постспартаковской жизни.

ГЛАВА 14

Как сочетать спорт с личной жизнью

Спорт и личная жизнь находятся в беспрерывном конфликте друг с другом. Так было всегда. Просто с опытом ты уже знаешь, как сделать, чтобы ни одна из этих сфер не пострадала. Необходимо научиться соблюдать баланс. Некоторые его не соблюдают и тогда теряют либо себя, либо семью, либо любимое дело. Был в «Спартаке» один парень таланта уникальнейшего. В свои двадцать лет в сборную стучался. Он увидел Москву, связался не с теми людьми — в итоге перестал соображать, где ночь, а где день. Поэтому и продержался мегаполузащитник у нас лишь год. Про него гуляли такие рассказы, что уцелеть в «Спартаке» у моего сверстника шансов не было никаких. Таких рассказов не прощали. И мне безумно жаль, что судьба этого самородка сложилась не так, как должна была бы сложиться.

Для карьеры не менее опасная вещь, чем нарушение режима. — это деньги. Когда ты играешь ради самого футбола, ради своей любви к нему, тогда у тебя все в порядке. Как только начинаешь думать, как бы побольше от этого футбола получить, он тебя жестоко наказывает. Это настолько тонкая грань, что порой холодок внутри пробегает. Как в прыжках в длину. Заступил на сантиметр — и начинай все заново. Но чтобы начать, тебе нужно осознать факт заступа и обвинить в этом самого себя, а не обстоятельства. Если ты будешь искать причины своих бед в ком–то другом, то уже никогда не выберешься на прежний уровень. И даже если ты все осознаешь, еще не факт, что тебе представится повторная попытка. Я всегда помнил одну из любимых фраз Романцева: «Если вы предали футбол, если о себе думаете больше, чем о нем, то от греха подальше повесьте бутсы на гвоздь. Потому что футбол не простит предательства и жестоко накажет».

Я долгое время не понимал сути этих слов. То есть понимать–то понимал. Но не принимал. Это была та прописная истина, которая открывается не всем и не сразу. Теперь я знаю, что Романцев имел в виду.

На каком–то этапе я не то чтобы изменил футболу — я немножечко по–другому расставил акценты. В моей голове поселились мысли о том, что пора перебираться в иностранный чемпионат, о том, что заслуживаю лучшей финансовой участи, что я вправе рассчитывать на хорошую квартиру, на новую машину. Дело всей жизни потихонечку откатывалось на второй план. Я так часто повторял в прессе, что в российском первенстве для меня ничего интересного не осталось и что разницы между шестью и семью золотыми медалями нет никакой, что прогневал судьбу. Я был уверен, что победы никуда от меня не денутся, и о самих победах думал куда меньше, чем о том, какие они должны принести дивиденды. Я никогда не был рвачом, но лет с двадцати пяти — двадцати шести стал отдавать себе отчет в том, что рано или поздно футбол закончится и потому мне нужно успеть обеспечить себя и свою семью.

Всевышний все–таки большой мудрец. Он наказывает тебя не сразу, а дает возможность исправиться. Наотмашь он бьет уже потом, если не исправишься. Я. увы, своим шансом не воспользовался. Здесь я уже поведал о самой тяжелой своей травме, но умышленно умолчал об одном дополнительном нюансе, о котором сейчас сказать самое время. Летом 2002 года тогдашний президент «Спартака» Червиченко сам предложил мне новый контракт на более выгодных условиях, за что ему огромное спасибо. Ни до, ни после мне никто ничего по своей инициативе не предлагал: ни Романцев, ни Первак, ни Шавло. А тут очень достойное предложение на четыре года. Супруга говорила, что принимать его не нужно: лучше уехать, такие деньги мы заработаем и на чужбине. Я возражал: нам в случае отъезда предстояло бы все поменять на сто восемьдесят градусов. Дня четыре пролетели в тягостных раздумьях. Я даже попросил у Андрея Владимировича дать мне еще время на переосмысление. У меня тогда не было никаких предложений от других клубов, но я не сомневался, что по окончании сезона они опять появятся. И все же решил не рисковать. Не хотелось мне срываться из «Спартака». Набрал номер Червиченко: «Владимирович, я согласен».

Я подписал бумаги, и прямо с того момента соглашение вступило в силу. До всех бед оставалось меньше месяца. Сколько раз потом погружался в те события: что было бы, если бы не подписал? Может, уехал бы и уберегся от всех неприятностей? А может быть, все эти три года простоя получал бы гораздо меньшую сумму? Не знаю. Знаю одно: между нашими мыслями и травмами есть какая–то связь. Дима Парфенов подписал новый контракт в те же сроки и через неделю после моей тяжелой травмы получил еще более тяжелую. Димку жалко. Его боль я переживал жутко. На Парфешин счет рассуждать не берусь. А вот в моем случае затяжные думы о контракте, о выгодах и были той самой роковой последней каплей. Футбол мне не простил, что я, пускай и ненадолго, отодвинул его с авансцены. Прощение я заслуживал более трех лет и теперь, конечно же, никогда не повторю былых ошибок. Как только почувствую, что остыл к своей профессии, тут же закончу, чтобы не испытывать судьбу.

Одна из самых больших опасностей для спортсменов — женское внимание. Я рано сделал вывод, что оно способно завести очень далеко. Да, был мимолетный период, когда я позволял себе совершать подвиги Казановы, но это происходило в обыкновенной жизни, в той, где Егора Титова воспринимали не игроком «Спартака», а просто приятным парнем. Там на меня никто не расставлял сетей.

В футбольной же среде соприкасаться с женским обществом я мало того что не хотел, так еще и стеснялся. На первых порах ведь в команде хватало «стариков», и я жутко тяготился своей хилой славой на их фоне. Всячески избегал внимания к собственной персоне. После матчей у выхода из–под трибунного помещения нас часто ждали фанатки. Так я сразу же нырял в автобус.

А к тому времени, когда спартаковские звезды разъехались, в моем сердце уже поселилась Вероника.

К тому же в 1990‑х за футболистами не устраивали такую дикую охоту, как сейчас, когда это стало модным. Сегодня необычайно престижно выйти замуж за спортсмена. Это путевка в совсем другую, светлую жизнь. Да и просто провести ночь с известным человеком для некоторых барышень XXI века так же «прикольно», как посетить концерт Мадонны. Теперь за звездной, да и не очень, молодежью гоняются ого–го как! Вот многие и перестают расти профессионально, тратя себя на бесконечные романы. Нам в этом плане все–таки было полегче.

Наше поколение игроков серьезнее относилось к этому вопросу: подавляющее большинство женились по любви, очень рано, на подругах детства или юности. Эта любовь была чистой, напрочь лишенной корысти.

У нас вообще все происходило быстрее, чем у далеких от спорта людей. Мы раньше взрослели, раньше становились самостоятельными. Пятнадцати–шестнадцатилетние пацаны, приезжая покорять столицу, перепрыгивали сразу ступенек через пять. Как Влад Радимов с Димой Хохловым, которые на Песчанке без душа, без еды тараканов давили. Я взрослел, наверное, не так стремительно, хотя с девятнадцати лет жил один и полностью нес за себя ответственность.

У меня и с мамой, и с отцом теплые отношения, но уже в 1995‑м мне «под присмотром» было тяжело. Я чувствовал себя голубем, который рвется на свободу. И в какой–то момент понял, что все, надо уезжать. Родители были на даче, я собрал сумку, взял музыкальный центр, и мой друг по спартаковской школе на старенькой «Волге» перевез меня в пустующую бабушкину квартиру в Бибиреве. Так я начал свое вольное плавание.

В нашей среде абсолютно нормальное явление, когда человек к восемнадцати–двадцати годам обзаводится своей крышей над головой.

Естественно, каждому из нас, оказавшемуся предоставленным самому себе, хотелось, чтобы дома его кто–то ждал. Чтобы на сборах и в затяжных поездках было о ком думать. Чтобы было кому посвящать свои победы. Мне, холостяку, например, слишком ощутимо не хватало семейной теплоты. Даже поесть было не с кем. Это сейчас ресторанов полно, а тогда вынужден был сам себе готовить. Да и с ранних лет я мечтал о том, чтобы меня встречали жена, ребенок и собачка. Вот класс! Еще одна разновидность мужской романтики!