Быт русского народа. Часть 7. Святки - Александр Терещенко

Девушки, коим наворожили в пользу, торжествуют, а те, коим наговорили и несчастия, и горя, ломают от испуга свои руки и ложатся спать со оханьем. Во сне бредят и рассказывают свои страдания. Но наперекор гаданиям бывает, что охавшая девушка скорее находит себе жениха, нежели та, которой было наворожено в пользу.

Другие нетерпеливые девушки, желая видеть суженого с глазу на глаз, гадают восколеем в бане, в полночь. Когда суженая начинает гадать, в то время предстает пред нею суженый по милости ворожеи, дарит ей кольцо и скрывается. От испуга девица падает в обморок; ее отводят в спальню и укладывают спать. На другой день она рассказывает страшные вещи: кто-то ее целовал, обнимал и нежился с нею; потом кто-то надел ей на руку кольцо. В доме все в ужасе, но спустя несколько дней появляются сваты. Любовь хитра на выдумки.

Девицы, получившие неблагоприятные предзнаменования, прибегают к выливанию стада лебедей. Вечером выливают лебедей и лебедок по числу гадающих; лебедок окрашивают, а лебедей оставляют белыми. Каждая избирает для себя лебедя и лебедку; пускают плавать в чаше и закрывают полотном. Перед сном идут смотреть, как плавают лебедь и лебедка. Плавают ли они вместе, то означает супружеское согласие; присоединились ли к одной паре другие, будет много детей.

Гадание на олове и свинце также производится, как на воске, но только скрытно от родных и знакомых. Растопленный свинец сливают в холодную воду и смотрят: на какую сторону отделяются пары, с той стороны явится суженый. Отлитые изображения так же объясняются, как восковые.

Литье из золота и серебра ныне не употребляется; но предание говорит, что встарь расточительные бояре ливали фигуры для гаданий из золота. Князь В. В. Голицын, наперсник дел царевны Софии; Цезарь Ромодановский; бояре Борис Шереметьев, Шеин и др. тешили гостей на святках золотолеем. Иностранцы с изумлением говорят о их роскоши, особенно о Голицыне, который своею блестящею жизнью затмевал многих владетельных князей.

Лист белой бумаги жгут на свече; потом подносят сожженную бумагу к стене, а свечу держат несколько поодаль, чтобы отбрасывалась тень. По изображениям, которые рисуются на стене, рассуждают о их значении. Действительно, бывают иногда заманчивые явления: то представляют вдали лес, дорогу, горы; то башни, храм, поля, людей, то разных животных. Само собою разумеется, что объяснение этих явлений сопровождается приблизительными истолкованиями. Мне часто случалось видеть сжигание бумаги, и всякий раз я удивлялся фантастическим при сих случаях изображениям. Некоторые части предметов выходили прекрасно. Одной девушке они предсказали дальнюю дорогу; ей нарисовались на стене лес и дорога, а вдали человеческая фигура в печальном положении. Через несколько времени один молодой человек, издавна посещавший дом ее родных, предложил девушке руку, но с условием быть постоянною. Дело разладилось. Покамест девушка молода, она может иметь своих поклонников. К ней присватался офицер с усами. (Уж эти усы! сбивают они девушек с толку.) Он ей не нравился, понравились ей усы — и она вышла за него замуж и уехала с ним на бивачную жизнь. Вот совершилась дальняя дорога.

После всех неудачных гаданий некоторые девушки не теряют надежды выйти замуж. В таком случае. помогает им дружка во время какой-нибудь свадьбы. Когда обрученную невесту раздевают, тогда приближенная дружка отламывает цветок из головного убора молодой и передает той девушке, которой желает жениха. По уверению многих эта примета сбывалась. Одна моя знакомая рассказывала, что ее подруга просила позволить ей отломить цветок из подвенечного головного ее убора. Дружка, отломив веточку, передала безнадежной девушке, которая в скором времени вышла замуж. Это однако ж не есть собственно гадание, но средство к утешению безнадежной. В случае, если гадание было зловещее и несчастное, — чего Боже сохрани! — то прибегали к снотолкованию.

Не было человека в мире, который до известного времени не обращался бы к снотолкованию. Женский пол постоянно отличается верованием в сновидения. Бывало прежде, что ни снилось, все сбывалось, а теперь — грешные мы люди — ничто нам не сбывается. В старину существовал особый разряд женщин, коих беспрестанно требовали на дом для изъяснения снов, как египетские цари своих волхвов-мудрецов! Попадаются у нас, по городам и деревням, записные снотолковательницы, снискивающие себе пропитание этим занятием. Беззубые старухи, бабушки, кумушки, старые няньки и расхаживающие с узелками трав от разных недугов, сами заводят речь о снах и охотно берутся изъяснять их. Всем известно, что многие прибегают для узнавания снов к сочинениям под именем сонников, оракулов, предсказателей и т. п. и верят им безусловно; читают нелепости с большим вниманием, нежели нравственное и полезное сочинение; руководствуются бестолковыми объяснениями даже при начинании своих дел и книгу о снах хранят и берегут как душеспасительную. Такое слепое расположение происходит от недостатка образования и делает людей безотчетно легковерными: они на все соглашаются охотно, и все пустое для них есть таинственное, непостижимое.

Страсть находить в природе все чудесное, сверхъестественное, произвело верование в сны, которые снотолкователями разделены на вечерние, полночные и утренние, все имеющие свою силу и свое значение: одни из них сбываются скоро, другие медленно. Сновидения происходят ежедневно, но те, которые бывают на святках, считаются важными и имеющими влияние на судьбу человека. Девушки загадывают на ночь и рассказывают поутру сны свои с трепетным чувством, боясь, чтобы не объяснили их в дурную сторону. Вечерние или первые засыпальные сны не всегда сбываются, и потому не считают их так важными, как полночные, которые решают или предрекают многие случаи в жизни. Только снотолкователи и снотолковательницы занимаются изъяснением их. Утренний сон сбывается, но не так скоро. Думают, что если он снится молодой чете на первом году их брака, то он всегда имеет для них свое значение.

Изъясняют сны, смотря по людям, отношениям и приемам. Бывают строгие снотолкователи, которые представляют себя истинными вещателями, и к таковым обращаются и верят их толкованиям.

Когда девушки поутру вставали, то приходили к ним бабушки и старые женщины и спрашивали, что им снилось. Хороший сон повторялся на святочных вечерах от слова до слова не только между своими, но и знакомыми. Вот разговор девушки с няней:

«Няня, няня! поди сюда». — «А что, дитя мое, дитятко ненаглядное? Не сон ли перепорхнул нерадостный? Не весточка ли горькая?» — «Не знаю, голубушка моя няня, а сон привиделся», — и рассказчица, обняв няню руками, висела на ее шее. Тяжелые были вздохи в ее груди и слезы на глазах навертывались. Но няня, не дав ей плакать, говорила: «Ну расскажи ж, моя звездочка ясная». — «Вот видишь, — продолжала встревоженная девушка, — вечером-то мне малым-мало спалось; что малым-мало спалось, но чудно виделось. Привиделась мне крута гора, а на той крутой горе бел горюч-камень лежит, и не движется, и не пылает; а на камне вырастал част ракитов куст, а на том на кусте млад сиз орел сидит, и голову склонил, и крыльица опустил; пёрушками перебирает и ясными очами на меня поглядает; пред ним вьется в воздухе голубка, а над голубкой носится серый ястреб. Ястреб-то ох, няня, страшно!» — «Что, мое дитятко? не бойся, возговори». — «Ястреб-то… не скажу, боюсь!» — «Знаемо, дитятко, ты напугано; покончи ж свой сон». — «Ястреб точит кровь на сыру землю, и я в крови… От ужасти я проснулась». — «Ну что ж, сон в руку», — сказала няня и призадумалась. «Ну скажи, скажи, няня». — «Я расскажу тебе: крута гора — то дом твой; ракитов куст — то детушки твои». — «Как, няня? У меня детей нет». — «Ну, будут», — отвечала она. «А как же это?» — «Эх, дитятко неразумное! Бог пошлет». — «С неба?» — «Вестимо. Сизый орел — то твой суженый». — «Как же это, няня, Бог и ему пошлет детей? Чьи же будут лучше: мои, аль его?» — «Все ровные. Ну дай же покончить. Голубка — ты сама; а кровь-то — радость ваша на свадьбе; а ястреб — злодей твой».

Подбегала к няне другая девушка с предложением рассказать свой сон: «А мой сон? Ну рассказать ли? Сижу я во тереме, во светлый день; невзначай день нахмурился, почернел и море синее восшумело. В бедовый день не густой туман по синю морю опускался, а опускалась люта печаль на высокий терем, на батюшкин дом. Уж перед тем днем светел месяц светил не по-старому; как выглянет, тар: опять за черные тучи закроется. Уж привиделось, что упала звезда поднебесная, что твоя свеча местная соборная! Что одевали меня черным покровом на тесовой кровати; на грудь сыпали крупны зерна бурмитские и скатным жемчугом повивали голову; что всю ночь держали меня в светлице из трех досок, без верхней перекладины; что всю ночь до бела света каркали вороны черные, а дятлы долбили железными носами стену брусчатую». — «У, как страшно!» — кричали девицы, отскакивали от рассказчицы, бледнели и прижимались друг к другу. «Бог с вами! Христос с вами!» — вопияла бледная няня и начинала девушек крестить; но сама дрожала, трепетала всем телом и, едва стоя на ногах, произносила: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его….. аминь! аминь! аминь!» Плюнув на землю три раза, заставляла всех плевать по три раза и креститься. «Нечистая сила, изыди! антихрист! дьявол! демон! леший! изыди, изыди! да проклят ты будешь во веки веков! аминь». Девушки в продолжение ее проклятий трепетали: они видели уже перед собою дьявола с длинным косматым хвостом, то с поднятым вверх, то с подобранным под себя, как у бешеной собаки; с большими рогами, с козьими ногами: сам играет и сам пляшет, и языком девушек дразнит; то кивает пальцем и моргает глазом чертовским, то перевернется и станет ходить на рогах или завернется, завернется и перевернется в черную кошку, и прямо им под ноги. «Ух, ух!» — все кричали и от ужаса падали на землю. Няня чуть жива. На крик сбегались старые женщины и бабушки и окропляли девушек крещенской водою. Когда девушки приходили в себя, их уверяли, что они здесь спали, и пристыдят еще, что барышням не годится спать на земле, а следует на лебяжей постелюшке. По успокоении девушек приступает уже няня: «Ты моя розонька розовая! скажи-ка свой сон». — «Хорошо, няня, слушай. По великому, по большому озеру не сер селезень плыл, то плыл кораблик. Той кораблик изукрашен, у того кораблика на носу лев-зверь вырезан; вместо очей вставлено по дорогому камешку, по бриллиантику; вместо бровей повито черным соболем; вместо уса торчали два ножа каленые булатные; вместо ушей развевались два горностая; вместо гривы две лисицы бурластые, вместо хвоста две куницы волнистые. А на кораблике тридцать богатырей, один одного краше, а один из них отметный, как ясный сокол между соколами; как светел месяц между звездами. Он протянул ко мне руку, заговорил: «Красная девица-красавица!» Я хотела подойти к нему и тут проснулась». — «Славный сон! — закричала от радости няня. — Ты скоро замуж выйдешь. По тебя уж едут поезжаные, и в терем у батюшки твоего, аи, будет снова ликованье. Не успел батюшка сына женить, а уж дочь просватал. Свадьба! Свадьба! Право, звездочка моя утренняя». — «Няня, голубушка моя няня, — одна из девиц говорит, — сказать тебе про мой сон?» — «Говори, сердце мое, ласточка моя, касаточка моя, канареечка моя; я так тебя люблю, говори про свое счастие, лебедушка моя, пташечка моя». — «Слушай, няня: на малиновом кусте сизокрылая горлица; во темном лесу каркают вороны; за лесом на крутой горе высокий терем; в том тереме девица плачет, рыдает и крупны слезы полотенчиком утирает. Кто-то ей возговорит: «Не жги свечи воску ярого, не жди дорогого; другу сердечному вовек к тебе не бывать; твое солнце перекатное, а доля твоя бесталанная». А она восплачет: «Куда мне от злой беды, от лютой тоски? Пойду во темны леса, во круты овраги, созову зверей, накликаю: ох, вы лютые звери, соберитесь ко мне! вот вам мое тело: вы растерзайте его на мелкие части; мое тело белое вам пища сладкая; растерзайте его, но оставьте сердце: друг найдет сердце, найдет мил и дознает, как любила я его; как любила его, и вздохнет обо мне — вздохнет и поплачет». На те речи прилетела горлица и ласковое слово проворковала: «Не роняй на белу грудь горючих слез; не губи красу: мил твой сердечный воротится; он узнает, как тосковала, и полюбит больше прежнего». На те речи налетели вороны и закаркали: «Не греть солнцу жарче летнего, не любить твоему другу крепче прежнего». Тут буйные ветры завыли и с теремом девицу уносили. Прилетел молодец, девицу высвободил, во светлую церковку с нею пошел. Смотрю, на головке моей венец: «я хотела поправить его, подняла ручку и проснулась». Все девушки провозглашали: «Свадьба!» — «Вестимо свадьба», — отвечала няня. «Нет, не свадьба, — отвечала одна из девушек, — церковь и на голове венец — это похороны, это смерть». Некоторые верили, другие спорили, а рассказывавшая девушка уже плакала. Ее сон зловещий, а няня сказала неправду. И начиналась тогда тревога, и стоило великих трудов уверить в противном не только ее, но и всех тех, кому сны толковались к несчастию или к смерти. Последней более всего страшились [51].