Так говорил Каганович - Феликс Чуев

Меньшевик Труханов в двадцатом году на Седьмом съезде Советов всероссийском выступал и говорил, что дело тут не в политике, а дело в диктатуре Ленина. Ленин выступал против него и говорил о диктатуре, высмеивал его, говорил, что диктатура пролетариата не есть диктатура лица. В такой среде, как наша, с таким крестьянским резервом, который мы имеем, в окружении капиталистическими державами выдержать и удержать власть!

Теперешние вожди, как мальчишки, как детишки, представляют все это, как игру. Взял лапту и бей куда попало… А это же такой колоссальнейший переворот, вы подумайте только! Колоссальнейший переворот совершился, это в России отсталой! Октябрьская революция. А если б мы не совершили этот переворот, эсеров оставили, эсеры выступали активно против нас. Тут, конечно, на все можно ответить, только далеко не всякий поймет. Человек мыслящий и то, так сказать, только вдалеке поймет… Но якобинцев до сих пор не поняли.

– Сейчас многие мыслят по-буржуазному. Образ мышления буржуазный.

– В том-то и дело. Образ мышления буржуазный и юриспрудентский.

– Они считают, что вы были во всем уверены, только вы Правы, остальные все неправы, вы крушили направо-налево, Добивались своего.

– Так и было. И я должен сказать, что защищаться мы Должны не тем, чтобы сказать: неверно, мы были мягче, а тем, что Ленин, когда приехал в Россию, сказал: «Буржуазно-демократическая революция и первая гражданская война против царизма кончились. Начинается социалистическая революция. Но выступать сейчас и говорить: «Долой Временное правительство!» мы не должны».

Это тактика была, конечно. Потому что, пока правительство нас терпит, не арестовывает, не расстреливает рабочих и крестьян, оставляет свободу, мы не имеем никаких оснований для свержения правительства.

В июле, после июльских событий в Петрограде, Ленин сказал: «Мирный период кончился, нас расстреливают. На фронте расстреливают солдату- коммунистов, большевиков, наши организации разгоняют. Теперь речь может идти уже не о мирном периоде, а о восстании». Больше того, между октябрем и июлем, в августе Ленин пишет в Совет меньшевикам и эсерам письмо, в котором предлагает им: если вы возьмете власть в руки Советов, то хотя мы в Советах меньшинство, а вы – большинство, мы вас поддержим. Свергнете буржуазную власть, берите власть в свои руки. Мы с вами будем работать вместе.

Никакого ответа на это не дают, и Керенский начинает переговоры с Корниловым. Корниловскую эпопею надо изучить специально, чтобы понять предоктябрьский период. Этот Шатров в пьесе «Дальше, дальше, дальше…» берет Корнилова, Родзянко, еще другого генерала, Керенского, Плеханова и Ленина. У постели больного, умирающего человека собрал контрреволюционеров и им дает Говорить, а Ленин что-то лепечет. Шатров даже не дает Ленину высказать свои мысли. И наши люди – там и Троцкий, там и Сталин, и Дзержинский – произносят какие-то чепухинские слова. Все это надо делать серьезно, серьезно…

Теперь вы скажите мне, пожалуйста, что у вас на съезде писателей было, какие политические настроения? О чем писатели думают, чем живут, чем дышат?

– Политические настроения такие у многих: России отделиться, жить самой и строить русскую государственность. Есть и буржуазный дух, и монархический. У нас сейчас как лето семнадцатого года: и продуктов мало, и партий много, и куча разных мнений. И чем все это кончится, никто не знает. Вы же помните, как Керенский менял министров продовольствия…

– Пешехонов был…

– Но у Горбачева авторитет сильно упал. Не верят ему уже.

– А почему?

– Потому что обещаний сделано много, но за пять лет перестройки ни одно не сбылось. Становится не лучше, а хуже. И на транспорте то, что вы знаете. Я сам чуть в аварию не попал, я вам рассказывал. Перед нами в поезде цистерна взорвалась, раненые, убитые, трое суток нас везли из Симферополя в Москву.

– Значит, настроения такие… А настроений большевистских, уверенных нет?

– Есть и такие. Но, к сожалению, среди молодежи их мало.

– А кто из старых так настроен?

– Я знаю, что Бушин, например. Он, кстати, вам собирался звонить.

– Вот о Бушине я хотел спросить. Он позвонил по телефону, поздравил меня с днем рождения. Говорит, мы хотим придти к вам с цветами. Я говорю: ради Бога, не делайте этого. Я не могу, я человек больной и не нужно этого. А назавтра звонят в дверь три человека, просят зайти на минуту, цветы принесли. И женщина среди них. Мая Лазаревна у меня спрашивает, как быть. Неудобно, пустили. Они были у меня минуты три, не больше. Я лежал как раз.

Ну, выражали свои хорошие чувства так, вроде они сталинисты. Он более пассивен был, чем двое других – женщина и мужчина. Потом звонили еще раз. Вот Бушин этот, писатель, прорвался.

Да, вы вот мне сказанули: контрреволюционный переворот. Что вы имели в виду?

– Я это сказал в выступлении на съезде. Оно напечатано. У меня такое мнение, что у нас в стране произошел контрреволюционный переворот.

– А в чем именно?

– В том, что с высоких трибун идут разговоры о социализме, а на самом деле социализмом не пахнет – идет капитализация. Вожди клянутся в верности социализму, а все больше прав получает мелкий собственник.

– Не молотовский человек – Яковлев?

– Нет. Ярый антисталинец.

– И следовательно, антимолотовского плана. А мне казалось, что он молотовец.

Каганович вздохнул.

– Довели бедного Рыжкова до инфаркта. Лежит в больнице, – сказал я.

– Ну, надо сказать, что Рыжков не сильный Председатель Совета Министров. Что у них с бюджетом творится? Довели, что ежегодно девяносто миллиардов дефицит бюджета – ни одна страна такое не выдержит. Если ты видишь, что у тебя упал доход, сокращай расходы. А у них не хватает силы на сокращение расходов – демагогия, демагогия! И все всем обещают! А выполнять нет сил, нет возможностей.

– Будут бастовать теперь. Транспорт, метро собирается бастовать. Это ваше детище.

– Мы за пять лет перекрыли всю стоимость первой очереди метро прибылью! Все перекрыли. Но видите ли, у меня на этот счет мнение несколько иное в смысле оценки положения. Я вам скажу следующее. В стране происходят процессы, конечно, изменения классовых соотношений сил. На сцену выступают люди, которые хотят иметь иной социальный строй, чем наш. Безусловно. Но мы такие глубокие корни вырвали и пустили! Приватизацию Магнитогорска не сделаешь, приватизацию Кузнецстроя, Краматорского машиностроительного завода не сделаешь, приватизацию железных дорог не сделаешь, приватизацию тракторных, комбайновых заводов не сделаешь.

Могут, конечно, попробовать акционерные общества сделать, но эти акционерные общества могут быть и фиктивными акционерными обществами для отвода глаз западноевропейских капиталистов, чтоб они думали, что у нас меняется существо. И это может быть вполне. Такие глубокие корни, что даже колхозы… Тридцать миллионов гектаров земли мы дадим фермерам, ненужные, заброшенные земли, которые не обрабатываются. Ну, а остальные, главные земли – колхозы, совхозы повернуть, как бы ни тяжело жить в колхозах, повернуть колхозную молодежь на индивидуальную работу не так легко.

Повернуть колхозный строй, то, что сделано с такими жертвами большими! – это другой вопрос, об этом можно говорить, – но это невозможно. Так что я лично настроен, что эти корни настолько глубоко нами пущены, что повернуть это невозможно.

Мы. не Польша. И не Чехословакия даже. Слишком большие глыбины взрыли, подняли и уничтожили врагов. И слишком много уничтожено у нас кадров буржуазных.

Мы уничтожили помещичьи кадры, дворянские, на которых держалась держава российская, мы уничтожили очень много кадров буржуазных, на которых держался буржуазный строй.

Чтобы поднять эту молодежь до уровня таких буржуазных воротил, требуется большое время и большие силы, и вряд ли можно их поднять и повернуть, не такие они сильные, и все-таки они тоже прошли какую-то нашу школу внутреннюю, у нас учились, и хоть кричат, что хотели бы капитализм и прочее – не так просто.

Требуют: землю, землю! Я лично думаю, что в аренду не дадут в частные руки колхозники, совхозы, знаете. Пойти на фермера не так просто, обрабатывать этот кусок земли нужны машины новые. А если новые машины, новую технику сразу не дашь, то рукой будешь сеять, граблями работать…

Тут одного фермера фото дали – стоит с граблями. Что это такое – современный арендатор с граблями! Я лично смотрю в корень вещей с точки зрения социально-экономической формации общества. Меняется основа. А основа революции – это изменение социально-экономической формации общества. Вдруг капитализм сменил феодализм. Мы социализмом меняем капитализм. Сейчас говорят, что реформа наша, перестройка – революция. Это глупость. Революция разрушает все до основания, а у нас все до основания не разрушишь. Крутили, крутили, а в конце концов…