Хранители откровений. Странствия во имя коренных американцев и Земли - Элдерсон Дуг

Двигаясь через Западную Виржинию, страну угля, мы решили немного срезать путь и спустились по узкой, напоминающей ущелье долине. Здесь располагался городок Мамонт, зажатый среди холмов. Дома находились всего в нескольких футах от дороги, и можно было свободно общаться с их жителям, так как дорога граничила с фасадами. Место это было тихим, и лишь изредка к разговору примешивалось жужжание проезжающих мимо автомобилей.

Я плелся в конце колонны, и меня любопытные жители забрасывали вопросами: «Куда вы идете-то? Зачем вам это нужно? Откуда вы вообще?» В ответ я задавал не меньше вопросов, спрашивал об этих местах, о здешней жизни.

— Да уж, добыча угля — дело нездоровое, — подытожил наш разговор один из жителей. — Вот, смотри — однажды мне раздробило руку станком. У меня почернели легкие и доктора буквально выскребали угольную пыль из моих артерий. Зато у меня хорошая пенсия и оплачиваемая медицинская страховка.

Он сказал, что здесь холмы вдоль и поперек изрыты шахтами, и в некоторых сосредоточено много опасных газов. Многие его друзья погибли в результате взрывов на шахтах.

Еще один местный сообщил, что недавно «закрыли» одну из соседних гор, так как в пробуренных в ней шахтах скопилось много ядовитых газов. Кто-то предупреждал нас быть все время начеку, поскольку здесь много свирепых медведей. Женщина на дороге остановила меня и с жаром заявила: «Нужно остановить этот ядерный беспредел!»

Мы немного разговорились. Я рассказал о том, что мы видели на юго-западе, рассказал об урановых шахтах. Природа загрязнялась, а люди лишались здоровья. Карьеры и шахты не просто уничтожали природный ландшафт, они привносили в него эстетическое уродство. Иной раз люди срывали целые горы, добывая сырье, а прежде цветущие долины были завалены мусором. Глубинная шахтная деятельность множила риски для человеческих жизней. Один бывший шахтер, любуясь разноцветным ландшафтом вдали, твердым тоном заявил с порога своего дома: «Я бы ни на что не променял эти холмы!»

Мы прошли еще немного, и нас остановил парнишка на велосипеде. На вид ему было лет девять или десять, но в лице ребенка была какая-то недетская угрюмость. Он ухмыльнулся. «Да вам бы всем подстричься!» Мы разговорились, и выяснилось, что мальчишке на самом деле двенадцать лет. Он плохо рос и немного отставал в развитии из-за плохого питания и, возможно, из-за внутрисемейных браков, которые в аппалачском сообществе были обычным делом.

Вскоре дома у дороги исчезли, и перед нами осталось лишь умиротворенное величие гор, представших во всей своей осенней красе. Золотарники, астры, сумах, платаны, бук, клен и лавр — все здесь цвело и меняло краски. Мы срывали сочную, спелую папайю. Кристально чистые ручьи манили нас омыть свои тела в своих прохладных водах. После шести с половиной месяцев пешего путешествия весна в Аппалачских горах была для нас лучшей из возможных наград за выносливость.

— Ты когда-нибудь задумывался о том, что сделал, Дуг? — спросила меня Роузи, указывая на разросшуюся группу. Сейчас нас стало больше сорока человек, плюс одна собака. Многие еще собирались присоединиться к нам. Но вовсе не цифры рождали во мне чувство гордости. Несколько человек действительно очень заметно изменились за это время. Многие стали легче душой, счастливее и как-то мудрее. Вообще-то, этим и другими походами я хотел вырвать людей из порочного круга повседневности, чтобы они получили шанс пересмотреть свое место в этом мире. И наше сообщество было хорошим инструментом для этого. Если и должно возникнуть новое сознание, необходимое для выживания и развития нашего вида, то его следует основывать на принципах сообщества и гармонии с Землей.

Не за горами было завершение нашего похода, но мы старались не зацикливаться на этом. Перед нами стояло много других задач. На дороге в Дейтон, городок в Виржинии, мы встретили последователя ордена менонитов — он ехал верхом на лошади и на нем была черная шляпа с прямыми полями. Мы поздоровались. На фоне автомобильного гула мы выслушали его краткую историю о том, как хорош простой и непритязательный образ жизни менонитов и амманитов. Нас объединяло то, что мы жили вразрез с обществом мейнстрима — его собратья предпочитали автомобилям лошадей и повозки, а мы вообще шли пешком.

— Здесь живут примерно пятьсот менонитов, и у них есть около пятидесяти повозок, — сказал он. — Водители довольно-таки вежливо ведут себя на шоссе, а теперь, когда построили четырехполосную дорогу, нам стало еще свободнее дышать. Самое сложное — найти подходящую лошадь, чтобы она не дергалась по сторонам каждый раз, когда мимо проезжает грузовик.

Он замолчал. Но, заметив наш интерес, продолжил:

— Вон там живет человек, который делает неплохие повозки, но хорошую повозку найти сегодня непросто, так как вырубили почти весь пекан, а новый еще не вырос. Мы делаем повозки из стеклопластика. Еще мы делаем вставки из специального металла в подковы нашим лошадям, так что мы тоже пользуемся некоторыми современными технологиями.

Солнце стремительно катилось за горизонт, и мы распрощались с этим джентльменом.

— Что же, народ, желаю вам хорошего вечера и не менее хороших дней, которые последуют за ним, — сказал он на прощание.

Мы пошли дальше, минуя привязанных рядом с магазинчиком лошадей, нетерпеливо скребущих копытом асфальт и выпускающих при этом мощные струи воздуха из мясистых ноздрей. Все эти образы и звуки затронули что-то лежащее очень глубоко внутри меня. Какое-то давно забытое воспоминание, возможно, из прошлой жизни.

Как бы в противоположность этой буколической картине далее мы увидели одну из крупнейших ферм по разведению индеек, протянувшуюся вдоль шоссе. Еще живые индейки были подвешены за лапы к конвейеру, а в воздухе стоял смрад жженых перьев. Там возились работники фермы, одетые в белые костюмы, и я чувствовал издалека, с каким почти полным эмоциональным отключением им приходится выполнять свою работу. Не удивительно, что менониты и амманиты решили иначе и выбрали неспешный путь развития, выращивая еду самостоятельно.

Чем меньше оставалось дней до завершения похода, тем быстрее летело время. Мы прошли занявшую довольно продолжительный период времени часть пути по Аппалачской тропе в районе гор Шенандоа, но постоянно возрастающая численность нашей группы — теперь нас было уже свыше пятидесяти — делала нашу колонну все более шумной. Каждый день к нам присоединялся кто-то новый — в основном это были чьи-то друзья и родственники. Становилось труднее найти место для стоянки, и часто мы останавливались в церквях. В их числе была и старая баптистская церковь, в которой расположилась группа Движения Мартина Лютера Кинга-младшего за бедных — внушительный караван с мулами, впряженными в телеги.

Как только мы вступили на территорию Вашингтона и сполна вкусили шумной суеты политической столицы нашей страны, стало ясно, что это не самое подходящее время для окончания путешествия. Возможно, лучше бы было остановиться в скалистом Плимуте. И все равно, оказавшись в столице, мы едва могли скрывать свое необыкновенно возросшее волнение, особенно во время перехода по мосту Кей через реку Потомак. Мне было лестно, что в тот день группа вручила знамя именно в мои руки.

Мы остановились около железных ворот Белого дома, спели несколько песен и позировали для корреспондентов из «Юнайтед Пресс Интернейшнл». С противоположной стороны улицы к нам подбежал рыжеволосый мальчишка и буквально упал в наши объятия. Это был десятилетний Майкл! Он прошел с нами от Сан-Франциско до Четырех Углов и сочинил поэму. Он приехал сюда с отцом на автобусе из Калифорнии — специально, чтобы встретить нас. Майкл подрос.

После нескольких недвусмысленных предупреждений охраны мы покинули территорию Белого дома и направились в сторону методистской церкви Распятия, где намеревались провести пару следующих ночей. Здесь, на задворках столицы богатейшей страны мира, обычным делом были выгоревшие многоквартирные дома, груды мусора, алкоголики и бродяги. Здесь вуаль изобилия, с узором Белого дома в центре, казалась прозрачной, как тонкий лист бумаги. Но внутри церкви было тепло, уютно, и светлая радость пронизывала все вокруг. Мы делились эмоциями, впечатлениями и воспоминаниями с друзьями и родственниками, приехавшими встретить нас.

На следующее утро мы немного прошли по городу, но прогулка наша не вызвала и ряби на поверхности средств массовой информации, не нарушила она и ежедневной вашингтонской суеты. Но для нас присутствие здесь все равно было важно. Развернув плакаты, мы прошествовали от Белого дома в сторону Капитолия, и нам было радостно и одновременно грустно и даже тревожно: наш марш подходил к концу. Многим из нас вскоре предстояло как-то обустраивать свою жизнь, искать работу.

Мы решили, что последнюю милю со знаменем в руках должен пройти Джо, наш «вечный ходок», единственный человек, абсолютно всю дорогу прошедший пешком — от Поинт Рейс до Калифорнии — не размениваясь на автомобили. Он стал спорить, сказал, что знамя должен нести я, но мы настояли на своем. Загорелый, жилистый Джо нес стяг, гордо задрав голову, и это зрелище многого стоило. Я снова вспомнил слова Ворона, сказанные им в Поинт Рейс во время парно$й церемонии: «И самый слабый из вас окажется самым сильным». Я спросил Джо, что он чувствует. Он ответил в свойственной ему манере, коротко: «Гордость!»