Магометрия. Институт благородных чародеек - Надежда Мамева

Я в молчании последовала за провожатой на внутренний балкон.

Пока искали интересующий меня трактат, я все же не могла не полюбопытствовать: — Почему здешняя библиотека так отличается от привычных вузовских, современных, с шеренгами уродливых металлических стеллажей, раздражающим люминесцентным светом и гигантскими читальными залами?

— Просто у нас другой принцип работы: здесь нет учебников, по которым воспитанницы института ежедневно штудируют заданные параграфы. Все учебные книги находятся либо в классных комнатах, либо в дортуарах, на личных полках, — пояснила книгочейка. — В библиотеку же приходят единицы. Те, кому помимо основного учебного курса требуются дополнительные знания.

Вот поэтому-то здесь было на удивление камерно, несмотря на то, что по большому счету площадь книжной обители не уступала торговому залу мегамаркета. Меж книжных стеллажей, солидных, дубовых, я впервые ощутила спокойствие. А может, это оттого, что почувствовала: от книгочейки не нужно ждать подвоха.

— Вот, — девушка протянула мне трактат, — желаю удачи с госпожой Брыльски.

— Но как вы догадались?

— Она одна из немногих, кто задает своим ученицам дополнительную литературу, — как-то печально улыбнулась книгочейка.

В руках у меня оказался узкий потрепанный корешок из тисненой кожи, желтые страницы которого говорили о своем истинном возрасте без слов. Распахнула книгу наугад с затаенной тревогой: а вдруг она написана от руки, содержит в себе столько «аз» и «есмь», что моему мозгу с sms’очно-клиповым мышлением будет через них не продраться?

Все оказалось и сложнее, и проще одновременно. Текст был печатный, судя по титульной странице, вышедший из типографии в конце девятнадцатого века, и изобиловал твердыми знаками и «i», но понять суть написанного было вполне реально.

— Не буду вам мешать, — прошелестела книгочейка, — как закончите работу, оставьте, пожалуйста, трактат на столе. — Девушка начала спускаться. Я машинально проследила за ней. Вот ее хрупкая фигурка миновала лестницу, пересекла холл и направилась к камину, а потом книгочейка просто шагнула в огонь.

— Милая саламандра… юная и не испорченная этими стенами, — тень, появившийся на перилах, своим комментарием избавил меня от не одного десятка седых волос.

Я-то уже грешным делом решила, что у меня либо глюк, либо девушка решила избрать весьма странный, но эффектный способ самоубийства — в огне камина.

— Пойдем обогащаться знаниями, как уран бета-частицами, — обратилась я к тени.

— Э-э-э, я пас, — сразу же сдался мой неустанный спутник.

Пришлось продираться сквозь витиеватости текста самой. Не могу сказать, что чтение было занимательным, но все же… К тому же, если учесть, что «князь философов» и теолог Средневековья рассуждал о магии, ее проявлениях и классификации даров, узнала я изрядно.

Так, Фома Аквинский расположил таланты всех чародеев под покровительством семи планет. Те, кому сияет на небосводе Марс, — это стихийники. Им прямая дорога на факультет боевой магии. Дети Юпитера — эмпаты и менталисты, Луноликая отвечает за дар предсказателей, Сатурн является символом некромантов, Солнце ярче всех светит магам жизни, травникам и алхимикам, а Венера улыбается артефактчикам и теоретикам. Вездесущий Меркурий, согласно классификации автора, — планета временников и пространственников.

Фома Аквинский также говорил о том, как важен контроль над даром и к чему приводят выплески силы. Я старательно конспектировала, а покоя мне не давала мысль, что где-то я уже слышала про эти семь планет, вот только там точно упоминалась не магия, а что-то простое, обыденное, знакомое еще средневековым алхимикам.

Поделилась мыслью с тенью, который, казалось бы, дремал у моих ног. При звуках голоса световая клякса встрепенулась и сонно пробормотала:

— Может, у тебя ассоциация с гороскопом? Там тоже про планеты пишут, — протянул мой спутник.

— Нет, это точно не про коллег Павла Глобы, — почему-то в этом я была уверена.

— Тогда не знаю.

Я решила, что подумаю над этим позже. К тому же до конца трактата оставалось совсем чуть-чуть.

Перелистнула последнюю страницу и не поверила своим глазам. Это был стишок, написанный от руки на полях. Что-то подобное я уже в своей жизни слышала, кажется, на уроке химии, когда учительница в шутку рассказывала о средневековых алхимиках.

Семь металлов создал светПо числу семи планет:Дал нам космос на доброМедь, железо, серебро,Злато, олово, свинец…Сын мой! Сера их отец!И спеши, мой сын, узнать:Всем им ртуть — родная мать![1]

В мозгу словно сработал переключатель, и мысль почти оформилась…

Голос, прозвучавший в библиотечной тиши, заставил вздрогнуть и отвлечься:

— Вот ты где, а я тебя везде ищу, — Лим стоял на пороге и внимательно смотрел на меня.

— А я и не пряталась, — мягкий свет в зале дарил ощущение уюта. Хотелось простых слов, без подтекста, обычного разговора.

— Зато мне пришлось… — рыжий демон выглядел усталым и каким-то поникшим от макушки до хвоста.

Невольно улыбнулась на это его заявление, представив гения сыска, крадущегося по коридорам института в попытке не попасться на глаза благородным воспитанницам данного заведения.

— Улыбаешься… — заметил Лим и приблизился к моему столу. — А ты знаешь, что именно такая женская улыбка заставляет ломать мужчин голову над тем, что же у вас на уме? — казалось, и демон заразился камерным очарованием библиотеки и снял ледяную маску.

— Нет, но я знаю другое: если мужчина начинает с комплиментов, значит, ему что-то от тебя да нужно.

Лим, оседлавший стул задом наперед, сложил руки на спинке и уперся в запястья подбородком.

— И в кого ты такая проницательная? — задал он риторический вопрос.

В ответ у меня невольно вырвалось:

— В мамину икс-хромосому.

— Да, гены пальцем не раздавишь, — подытожил демонюка, а потом посерьезнел. — Я искал тебя, чтобы подробнее расспросить о временном скачке, вернее о том, чувствовала ли ты в этот момент Ника. Может быть, какая-то мысль по время перемещения показалась тебе чужой, образ…

— Самой чужой в тот момент была боль, — напомнила я дознавателю.

— Хорошо, давай я буду задавать вопросы, а ты отвечай не задумываясь.

Кивнула головой, соглашаясь. Я понимала, что эта беседа — своего рода допрос, но мягкий, почти дружеский, без давления.

— Твоя любимая эпоха? — начал Лим, а я слегка растерялась.

— Античность, — выдала я, чуть поколебавшись.