Тайга шумит - Борис Ярочкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Колхоз, наверно, на столько и не рассчитывал, — повеселел тот, решив, что все сошло благополучно.
— Только надо будет, — продолжал Столетников, — запросить трест и взять разрешение. Я уверен, что нам не откажут. А начхозу за самовольство в приказе вынести выговор и предупредить, — что при повторении подобных случаев будет уволен с работы.
— Вот это правильно! — неожиданно легко согласился Заневский, поражаясь простоте, с какой замполит решил этот вопрос. — «И я в ответе не буду, — пришла мысль, — и Скупищеву урок как самовольничать!» — И сказал начхозу: — Понял? А теперь ступай!
Скупищев от неожиданности съежился, словно его огрели плетью, и медленно вышел, а Заневский поднял на замполита тревожный взгляд.
«Что он скажет сейчас?» — подумал он.
Директор был встревожен предстоящим на днях открытым партийно-комсомольским собранием. Он, знал, что придется выступить и говорить обо всем прямо, и это его пугало больше всего.
19
Едва сумерки окутали землю, электрическим светом брызнули лампочки на столбах, отодвигая сгущающуюся над поселком темноту.
Замызганная грязью полуторка, устало тарахтя, проехала по прилегающей к бору улице и остановилась у дома Заневского. Из нее вылезли два человека.
— Ой, люди добрые, разве можно мешкать? — вполголоса проговорил низенький толстяк, поправляя на большом красноватом носу очки и озираясь по сторонам. — Бери скорее, я калитку открою.
Шофер, здоровенный детина со скуластым лицом и узкими глазами, легко взвалил на плечи мешок и бегом прошмыгнул во двор. Спустил ношу на крыльцо, направился за другой.
Скупищев постучал. В дверях показалась Верочка.
— Вам кого? — спросила она и наткнулась в темноте на мешок. — Ай!!
— Не пугайтесь, Вера Михайловна, — осклабясь, успокоил ее начхоз, — мы вам картошку и горох привезли. Принимайте, пожалуйста!
— Мама! — позвала Верочка. — Иди сюда, ты, наверно, в курсе дела.
— Кто там? — Любовь Петровна увидела начхоза, улыбнулась. — А, Иван Иванович, заходите в комнату.
— Времени нет, дорогая Любовь Петровна, — поклонился он. — Куда прикажете нести картошку?
— Картошку? Какую?
— Я привез нынче из колхоза и для вас постарался… захватил маленько. И гороха тоже вот…
— Спасибо, Иван Иванович. Вы не беспокойтесь, мы сами уберем… Верочка, открой кладовую, а я деньги принесу. Сколько с нас? — спросила Заневская, кутаясь в пуховый платок.
— Ничего не надо, Любовь Петровна, — заискивающе начал начхоз, — это, так сказать, скромный подарок от председателя колхоза…
— Подарок? — Любовь Петровна на секунду закусила губы, потом спросила:
— А Михаил Александрович знает?
— Да-да… впрочем, нет… в общем, что я привез, знает, а про эти, — Скупищев пнул ногой мешки, — я не успел сказать. Замполит был в кабинете, а при нем я не решился…
— Без денег мы не возьмем, — не дослушала его Любовь Петровна.
— Отвезите обратно, — вмешалась в разговор Верочка, — сейчас же!
Девушка еле сдерживала негодование.
— Вера Михайловна… Любовь Петровна, — умоляюще начал Скупищев.
— За-би-райте!.. А о ваших махинациях я буду говорить в другом месте!.. Пойдем, мама.
— Вера Михайловна, Любовь Петровна, одну минуточку…
Но дверь плотно захлопнулась.
Он несколько секунд топтался на месте, потом скользнул взглядом по ухмыляющемуся лицу шофера и вздохнул. Шофер сидел на мешках и насвистывал с такой беззаботностью и равнодушием, будто хотел подчеркнуть свою непричастность к провалившемуся трюку.
«Ну, вот, — с горечью подумал Скупищев, — хотел «замазать» свой выговор, а, видно, налетел на второй. Что-то будет?»
— Ну, поехали, что ли? — шепнул он шоферу. — А то народ еще увидит… Подай-ка мне на плечо мешок.
— С удовольствием! — насмешливо откликнулся шофер.
20
Заневский, готовясь к собранию, засиделся в кабинете за полночь. Медленно и тоскливо тянулось время. Опять звонили из треста, ругали за срыв плана, спрашивали, когда леспромхоз ликвидирует отставание.
«Ничего, поругают-поругают и убавят план», — утешал себя Заневский. Он посмотрел на часы, но они стояли.
«Опять забыли завести», — недовольно подумал он и позвонил на коммутатор. Ему сказали. Пора спать. Он поднялся, потушил свет, вышел на улицу.
Стояла теплая августовская ночь.
Наслаждаясь тишиной, Заневский медленно шел по дощатому тротуару, и высохшие доски гулко отзывались на каждый шаг. У дома с недоумением остановился — в окнах горел свет.
«Почему не спят, — встревожился он, — неужели случилось что?»
Быстро вошел в дом. Нет, все в порядке. Люба и Верочка сидят за столом, вышивают. Облегченно вздохнув, Заневский подошел к жене, похвалил почти вышитую уже подушку, но Любовь Петровна, скомкав работу, недружелюбно вскинула на него глаза.
— Я иду и вижу свет, думал, случилось что, — сказал он, смеясь и не замечая взгляда жены.
— И не ошибся, — подтвердила она.
— А что произошло?
— Мы выгнали Скупищева с картофелем и горохом, — сердито сказала Верочка.
— Каким? — не понял Заневский, моргая.
— Подарок тебе привез из колхоза, — усмехнулась она, — а мы, как видишь, невежливо поступили. Взяли да выгнали.
— Чем занимаешься, папа? — дочь бросила на диван вышивание и гневно посмотрела на отца. — На взятках вздумал прожить?
— Ты с ума сошла, дочка!.. Ты понимаешь, что говоришь? Я знать ничего не знаю!
«А может быть, и правда он не виноват?» — подумала Верочка, но что-то мешало ей поверить этому.
— Почему же ты испугался? Или старые грехи мучают? — допытывалась она.
— Да, Вера, было несколько раз… — признался отец. — Как-то мед привез, это еще во время войны, потом… мешок муки… еще сало и макароны. Но я заплатил, — заторопился он, — хотя… Скупищев не хотел брать и… что-то дешево спросил…
— Почему же ты мне тогда ничего не сказал? — чувствуя и свою вину, проговорила Любовь Петровна и покраснела.
— Люба, поверь, честное слово, не придал этому значения.
— Вот что, папа, — сказала Верочка, и в ее глазах блеснула решимость. — Ты нас не позорь…
Широкое, давно не бритое лицо Заневского было печально и беспомощно. Верочка осеклась. Ей стало жаль отца, и она уже досадовала, что начала этот разговор. Но тут же решила, что необходимо поговорить начистоту, высказать все, что наболело, накопилось на душе.
— Ты пьянствуешь, бил маму, сквернословил, на приеме у меня устроил скандал, запустил работу, брал взятки!.. Я, папа, здесь совсем недавно, а причину застоя в леспромхозе поняла лучше тебя, хотя и нелегко мне это далось. Надо быть слепым, ты не обижайся на меня, чтобы не видеть роста людей, не оценить то новое, что приходит в жизнь. Ты отстал от жизни, опустился… Понимаю, тяжело тебе, ты силишься и никак не можешь вывести производство из прорыва и, вместо того, чтобы разобраться в причинах, пьешь запоем. А помогает?.. Ты, папа, за мое присутствие ни разу не взял в руки книгу!
Заневский поднял кумачовое лицо и встретился с горящим взором дочери. Верочка на секунду запнулась, но выдержала взгляд отца и продолжала. Ей казалось, что он понимает ее и это придавало силы:
— И теперь, папа, вот будет собрание, имей мужество рассказать обо всем лесорубам. Пусть они тебя судят, они на это имеют право.
— Эх-х, Вера, Вера, — только и сказал Заневский, шумно вздохнул, — до-оченька-а!
Он медленно поднялся и, пошатываясь, пошел к себе, разбитый и подавленный. Точно плети, опустились руки, а высокая, широкоплечая фигура ссутулилась, сжалась.
— Папа, ты куда? — вскричала Верочка, вскакивая и догоняя отца у двери.
— Ничего ты, дочка, не понимаешь, — обиженно сказал Заневский и закрыл за собой дверь своей комнаты.
— Зря ты, доченька, — всхлипнула Любовь Петровна.
— Что мама?
— Не перевоспитаешь его, — с трудом сказала мать — брось…
— Мама, что ты говоришь? — испугалась девушка. — Что же будет дальше?
— Как-нибудь… обойдется, может…
— Обойде-отся?
Верочка резко выпрямилась, встала и побежала к его комнате. Дернула за ручку.
— Папа, открой! — требовательно крикнула она. — Слышишь?
Молчание.
— Верочка, оставь его, — умоляюще сказала Любовь Петровна и безнадежно махнула рукой.
— Папа, папа, па-апа-а! — не слыша мать, стучала кулаками Верочка, а слезы текли по щекам, обида душила и раздирала грудь.
— Что, что-о вам от меня надо? — послышался из-за двери гневный, приглушенный голос. — Когда вы кончите меня изводить?!
— Изводить? — прошептала девушка. — Мамочка, что он говорит? Это мы его изводим!..
— Ну, будет, успокойся, — шептала мать. — Я говорила, не тронь… пойдем сядем. Проспится — отойдет а там, бог даст, и уладится все, — говорила она и сама не верила своим словам.
