Во имя любви: Искупление - Мануэл Карлус

Нанду вылетел часов в одиннадцать и около полудня уже изучал обозначенный на карте горный район.

Честно говоря, помочь ему могла только случайность. Искать человека в горах было все равно что искать иголку в стоге сена. Но этот человек мог развести костер, найти какой-то способ дать о себе знать, поэтому Нанду летел на предельно низкой высоте, что в горах было опасно и требовало особого навыка, и пристально смотрел вниз.

У него было с собой все необходимое для оказания первой помощи.

Кто знает, может, несчастный лежит где-нибудь с переломанными ногами или ребрами? Как его отыщешь? Нет, у людей с такими профессиями, которые в любую минуту могут оказаться в опасном положении, должна быть одежда со специальными датчиками. Вот сейчас бы он летел и внимательно слушал.

Прибор дал бы ему знать, где находится его подопечный. А он уже стал бы решать, как его извлекать – садиться, зависать, спускать лестницу…

Мысли текли и текли, а глаза зорко обшаривали окрестности. Но под вертолетом разбегались причудливым рисунком пики, плоскогорья и ущелья, и никаких движущихся точек не было и в помине.

Сколько дней блуждал по горам Сейшас, он не знал. Поначалу ему все казалось, что он вот-вот догонит своих товарищей, и Сейшас торопил своего коня, а потом расседлывал его и валился на землю как убитый. Но потом настал день, когда он почувствовал, что у него нет сил встать, и остался лежать. Целый день он лежал в полудреме и думал, что скоро заснет совсем, и был рад этому, потому что жить ему было больше незачем. Он истратил весь запас жизненных сил. Сейшас опять видел своего малыша, жалел его и себя, шептал, что они вскоре встретятся. И когда он совсем уже погрузился в сон, его щеки коснулось теплое дыхание и он почувствовал бархатное прикосновение. Он открыл глаза и увидел Платеро. Конь наклонился к нему и лизнул большим шершавым языком в щеку. Светило солнце, он лежал в тени под скалой, но конь подталкивал его, приглашая встать. Как видно, настал день, и Платеро считал, что пора пускаться в путь. Сейшас посмотрел в его влажные коричневые глаза, и ему вдруг стало нестерпимо стыдно. Почему он решил за Платеро его судьбу? Вот Изабел когда-то поступила точно так же, и что из этого вышло? Он высвободил руку и погладил Платеро по шелковистому крупу. Обрадованный лаской, конь заржал и опять подтолкнул хозяина мордой. Сейшас встал, пошатываясь, и поглядел на коня. Оба они ослабели от голода и должны беречь силы. Тогда он взял Платеро за повод и повел.

Когда солнце поднялось совсем высоко, он устроился с конем в тени и пошарил в седельной сумке. Нашел несколько сухарей и поделился ими с Платеро, вот уже несколько дней тот был без пищи. Допили они и воду, которая была у них с собой.

Тени удлинились, и они двинулись дальше. Идти стало легче. Но, наверное, не оттого, что они немного подкрепились, а оттого, что у хозяина появилась цель и все вокруг стало ему небезразлично. Сейшас хотел напоить Платеро, пополнить запасы воды и выйти на горное пастбище, чтобы конь наелся. С этого дня Сейшас стал думать: «мы».

Идя впереди коня по горной тропке, он старался припомнить, какие мхи появились перед горным пастбищем или, может быть, какого цвета стали вокруг отвесные стены. Мало-помалу перед ним возникла отчетливая картина того ущелья, по которому они двигались. После ущелья мхи поползли вверх.

– Вот и нам с тобой нужно двигаться вверх, Платеро, – сказал он коню, и конь наклонил голову, словно бы понял.

Тропа раздваивалась, и они взяли выше. И не ошиблись – спустя час услышали характерный шум спешащей воды и вскоре увидели горную речушку. Платеро заторопился к ней, вошел передними ногами в воду, наклонился и стал пить. Сейшас сначала умылся. Солнце пекло, вода была ледяная. Сейшас скинул одежду и как следует вымылся в обжигающей воде. Купание прибавило ему сил. Он набрал воды в обе фляги, притороченные к седлу.

– Теперь пошли искать луг, – сказал он коню, и тот опять наклонил голову, словно соглашаясь с хозяином.

На этот раз Сейшас пустил Платеро вперед, полагаясь на его чутье.

– Пастбище, – твердил он ему, – ищи пастбище.

Платеро шел вперед, уверенно сворачивая на развилках. Сейшас шел за ним, внимательно приглядываясь к камням и скалам, они ему стали небезразличны, он хотел понять, что они говорят.

Впервые за эти дни он любовался пламенеющим гордым солнцем, которое не спеша спускалось все ниже и ниже.

Тропинка обогнула скалу, и Сейшас зажмурился, так сияла в лучах закатного солнца трава на небольшой лужайке. На другом краю ее притулилась лачуга – в ней жили пастухи, пока здесь паслось стадо. Сейшас обнял коня.

– Ты – молодец, Платеро, молодец!

Конь тихонько заржал в ответ и опустил голову, выбирая пучки травы. Сейшас расседлал его и, перекинув через плечо сумки, направился к лачужке. Как положено во всех горных пристанищах, тут были оставлены кукурузная крупа на кашу, спички и соль. Наконец Сейшас будет спать под крышей. Он и сам не знал, хочет он этого или нет, но еде был рад несказанно.

Впервые за много дней они заснули сытые.

– Так мы с тобой и пойдем от пастбища к пастбищу, – сказал утром Сейшас довольному коню, который валялся в росистой траве. Тот со звонким ржанием подбежал к нему, показывая, что готов пуститься в путь.

– Давай лучше отдохнем здесь пару деньков, – предложил Сейшас, – ты поднаберешься сил, я тоже. И мы с тобой быстрее доберемся до следующего.

Он оставил Платеро пастись, а сам пошел осматривать, куда ведут отсюда тропинки. Сколько он потерял даром времени, когда гнал коня сам не зная куда. Конь ведь выученный, он знает горы куда лучше новоиспеченного хозяина. Но теперь и сам Сейшас пытался понять, в какую сторону поведет его конь. Внимательно осмотрев несколько тропок, он решил, по какой будет двигаться. Тропинка брала круто вверх и скрывалась за поворотом.

Сутки он ел и спал и наутро почувствовал себя вполне отдохнувшим. Оставить ему тут было нечего, и он мысленно поблагодарил добрых людей, которые не забыли старинный обычай.

– Теперь я – должник, – сказал он сам себе, – и буду оставлять на всех тропах то, что пригодится идущему вслед путнику.

Когда через день Платеро привел его на новое пастбище и он снова сидел у закопченного очага и варил себе кашу, он понял, почему его товарищи без всякой опаски пустились в путь в густом тумане: в отличие от него они опустили поводья и положились на своих коней. И те благополучно их вывели, он не сомневался. И как же он измучил своего нелепыми распоряжениями!

Он потрепал Платеро по холке, прося у него прощения. Конь доверчиво лизнул его в щеку, обещая помощь.