Виконт де Бражелон или десять лет спустя. Том 2 - Александр Дюма

– Ваше высочество, имею честь засвидетельствовать вам мое нижайшее почтение.

На этот раз ее королевское высочество соблаговолила поднять свои томные глаза на графа.

– Ах, это вы, господин де Гиш, – промолвила она, – здравствуйте!

И тотчас же отвернулась.

Граф едва сдержался.

– Ваше королевское высочество, вы восхитительно танцевали, – проговорил он.

– Вы находите? – небрежно отозвалась она.

– Да, ваша роль вполне соответствует характеру вашего королевского высочества.

Принцесса обернулась и пристально посмотрела на де Гиша своими ясными глазами:

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы играете богиню прекрасную, надменную и ветреную, – ответил он.

– Вы говорите о Помоне, граф?

– Я говорю о той богине, которую вы играете, ваше королевское высочество.

Принцесса сделала гримасу.

– Но ведь сами вы, сударь, – проговорила она, – превосходный танцор.

– О, ваше высочество, я принадлежу к числу тех, которых совсем не замечают, а если и заметили на мгновенье, то сейчас же забывают.

Он глубоко и прерывисто вздохнул, торопливо поклонился и с трепещущим от горя сердцем, с пылающей головой и горящим взором скрылся за декорацией.

Принцесса только слегка пожала плечами. Заметив, что фрейлины из скромности отошли в сторону, она позвала их взглядом.

Это были девицы де Тонне-Шарант и де Монтале.

– Вы слышали, сударыни? – спросила принцесса.

– Что такое, ваше высочество?

– Что сказал граф де Гиш?

– Нет, не слыхали.

– Удивительно, – проговорила принцесса сострадательным тоном, – как отразилось изгнание на умственных способностях бедняги де Гиша. – И она продолжала, возвысив голос, чтобы несчастный не упустил ни единого из ее слов:

– Во-первых, он плохо вел свою партию, а кроме того, наговорил кучу вздора.

И она встала, напевая мелодию, под которую собиралась сейчас танцевать.

Гиш слышал все это. Стрела глубоко вонзилась в его сердце. Тогда, раздосадованный, рискуя испортить весь праздник, он бросился бежать, раздирая в клочья прекрасные одеяния своего Вертумна и теряя по дороге ветки винограда, фиговые и миндальные листья и все прочие атрибуты изображаемого им бога.

Через четверть часа он снова был в театре.

Принцесса оканчивала свое па.

Она заметила графа, но не взглянула на него, а он, в свою очередь, взбешенный, повернулся к ней спиною, когда она, в сопровождении своих нимф и сотни льстецов, проходила мимо.

В то же самое время на другом конце театра, у пруда, сидела женщина, устремив взоры на одно ярко освещенное окно. То было окно королевской ложи.

Выходя из театра, чтобы подышать свежим воздухом, де Гиш прошел мимо этой женщины и поклонился ей. Она поднялась с видом человека, застигнутого врасплох за мечтами, которые хотелось бы скрыть даже от себя самого.

Гиш узнал ее и остановился.

– Добрый вечер, мадемуазель! – приветливо проговорил он.

– Добрый вечер, граф!

– Ах, мадемуазель де Лавальер, – обратился к ней де Гиш, – как я счастлив, что встретил вас!

– Я тоже очень рада нашей встрече, граф, – сказала молодая девушка, делая шаг, чтобы удалиться.

– О, останьтесь, умоляю вас! – попросил де Гиш. – Вы любите уединение. Ах, как я понимаю это; такие наклонности свойственны всем женщинам с добрым сердцем. Ни одной из них не будет скучно вдали от светских удовольствий. О, мадемуазель, мадемуазель!

– Да что с вами, граф? – испуганно спросила Лавальер. – Вы, видимо, расстроены?

– Я? Нет, нет, я совсем не расстроен.

– В таком случае, господин де Гиш, позвольте мне выразить вам свою благодарность. Я знаю, что только благодаря вашему ходатайству меня назначили фрейлиной принцессы.

– Да, правда, я припоминаю, очень рад, мадемуазель. Вы, вероятно, любите кого-нибудь?

– Я?

– Ах, простите, я не знаю, что говорю; тысячу раз прошу прощения.

Принцесса была права, совершенно права; это жестокое изгнание повредило мои умственные способности.

– Но мне кажется, граф, что король принял вас благосклонно?

– Вы полагаете?.. Благосклонно… кажется, благосклонно… да.

– Разумеется, благосклонно; ведь вы, по-моему, вернулись без его позволения?

– Это правда, и мне кажется, что вы правы, мадемуазель. А не видели ли вы где-нибудь здесь виконта де Бражелона?

При этом имени Лавальер вздрогнула.

– К чему этот вопрос? – проговорила она.

– О боже мой! Неужели я оскорбил вас? – спохватился де Гиш. – В таком случае я несчастный человек, достойный сожаления.

– Да, вы несчастны и достойны сожаления, господин де Гиш, вы, по-видимому, ужасно страдаете.

– Ах, мадемуазель, почему у меня нет преданной сестры, верного друга…

– У вас есть друзья, господин де Гиш, и как раз виконт де Бражелон, о котором вы только что говорили, ваш настоящий друг.

– Да, действительно это один из лучших моих друзей. До свидания, мадемуазель, до свидания. Мое почтение.

И он как безумный бросился в сторону пруда. Его черная тень скользила по ярко освещенным деревьям и расплывалась на сверкавшей поверхности пруда.

Лавальер сочувственно проводила его глазами.

– Да, да, – проговорила она, – он страдает, и я начинаю догадываться, из-за чего.

Тут к ней подбежали ее подруги, девицы де Монтале и де Тонне-Шарант.

Они только что сменили костюмы нимф на обычные платья и, возбужденные этой прекрасной ночью и своим успехом, прибежали за своей подругой.

– Как! Вы уже здесь! – воскликнули они, – А мы думали, что придем первые на условленное место.

– Я здесь уже четверть часа, – отвечала Лавальер.

– Разве вам не понравились танцы?

– Нет.

– А весь спектакль?

– Тоже не понравился. Я предпочитаю смотреть на этот темный лес, в глубине которого там и сям вспыхивают огоньки, точно мигают глаза какого-то таинственного существа.

– Какая она поэтичная особа, наша Лавальер, – усмехнулась де Тонне-Шарант.

– Несносная! – возразила Монтале. – Когда мы забавляемся, она плачет, а когда нас обижают и мы, женщины, плачем, Лавальер хохочет.

– Нет, я не такая, – заявила де Тонне-Шарант. – Кто меня любит, должен мне льстить, кто мне льстит, тот мне нравится, а уж кто мне нравится…

– Ну, что же ты не договариваешь? – сказала Монтале.

– Это очень трудно, – перебила мадемуазель де Тонне-Шарант с громким смехом. – Договори за меня, ведь ты такая умная.

– А вам, Луиза, нравится кто-нибудь? – спросила Монтале.

– Это никого не касается, – проговорила молодая девушка, поднимаясь с дерновой скамьи, на которой она просидела весь балет. – Слушайте, ведь мы условились повеселиться сегодня без надзора и провожатых Настрое, мы дружны, погода дивная; взгляните, как медленно плывет по небу луна, заливая серебряным светом верхушки каштанов и дубов. Какая чудная прогулка. Мы убежим туда, где нас не увидит ничей глаз и куда никто не последует за нами. Помните, Монтале, шевернийские и шамборские леса и тополи Блуа? Мы поверяли там друг другу свои надежды.

– И тайны.

– Я тоже часто мечтаю, – начала мадемуазель де Тонне-Шарант, – но…

– Она ничего не рассказывает, – заметила Монтале, – и то, о чем думает мадемуазель де Тонне-Шарант, известно одной Атенаис.

– Тес! – остановила их Лавальер. – Мне послышались шаги.

– Скорее, скорее в кусты! – скомандовала Монтале. – Присядьте, Атенаис, вы такая высокая.

Мадемуазель де Тонне-Шарант послушно нагнулась.

В ту же минуту показались два молодых человека, опустив голову, они шли под руку по песчаной аллее вдоль берега.

Девушки прижались друг к другу и затаили дыхание.

– Это господин де Гиш, – шепнула Монтале на ухо мадемуазель де Тонне-Шарант.

– Это господин де Бражелон, – в свою очередь, шепнула де Лавальер.

Молодые люди приближались, оживленно беседуя между собою.

– Сейчас она была здесь, – сказал граф. – Это не был призрак, я говорил с нею, но, может быть, я напугал ее.

– Каким образом?

– Ах, боже мой! Я не успел еще опомниться от того, что случилось со мною; должно быть, она меня не поняла и испугалась.

– Не волнуйтесь, друг мой. Она добрая и проспит вас; она умница, она поймет.

– А что, если она слишком хорошо поняла?

– Ну что же?

– А вдруг она расскажет?

– Вы не знаете Луизы, граф, – заметил Рауль. – Луиза само совершенство. У нее нет недостатков.

Молодые люди прошли, голоса их мало-помалу затихли.

– Что это значит, Лавальер? – заговорила мадемуазель де Тонне-Шарант.

– Виконт де Бражелон назвал вас в разговоре Луизой. Почему?

– Мы вместе воспитывались, – отвечала мадемуазель де Лавальер, – мы знали друг друга еще детьми.

– А кроме того, господин де Бражелон твой жених.

– А я и не знала! Это правда, мадемуазель?

– Как вам сказать, – отвечала Луиза, покраснев, – господин де Бражелон сделал мне честь, просил моей руки, но…

– Но что?