Приключения дрянной девчонки - Дарья Асламова

В штабе гвардейцев находились решительные, готовые на любую выходку парни. Ночь щекотала им нервы, давая возможность испробовать свои силы в страшных приключениях. Они отвезли меня на один из своих постов, который находился на окраине города в районе целиком простреливаемых жилых домов. Их жители давно привыкли к влетающим в окно пулям и ракетам. (К счастью, часть ракет типа "Алазань" делается с браком и не всегда взрывается.) Дома казались совершенно вымершими из-за отсутствия света, только ветер да пули гуляли в холодном воздухе. Но это обманчивое впечатление. Я поскреблась в одну из квартир, открыла вполне бодрая семейная пара. Чтобы нагреть дом, ни стоически жгли в печурке дубовый паркет, купленный когда-то за бешеные деньги. Гостеприимные хозяева тут же накрыли на стол.

– А дети у вас есть? – спросила я у женщины.

– Да некогда заводить детей, – грустно ответила она. – Муж на всю ночь уходит в ополчение, я по хозяйству хлопочу да и какие дети, когда сами живем на вулкане?

Перекусив, я отправилась на другой пост гвардейцев – авторемонтный завод, который уже давно не работал. Трудно представить более жуткое зрелище, чем мертвый завод с молчащими станками и грудой бесполезного металла.

Сюрреалистический индустриальный пейзаж. Во мраке бесшумно бродили люди. В их гибких фигурах чувствовалась сила диких зверей, ныне прирученных, но всегда готовых к прыжку. На подоконнике выбитого окна лежали мешки с песком, за которыми затаились стрелки. Среди них два паренька лет тринадцати. Их, как мне объяснили, "сколько ни гони, все равно придут".

Пацаны предложили "пульнуть" в сторону грузинских сел для вящего эффекта.

Старшие быстро урезонили их. Впрочем, мальчишеское желание "пулять" свойственно не только маленьким, но и большим. Вечные дети, готовые выдернуть чеку гранаты только ради того, чтобы посмотреть, что из этого получится. Война, чудесный пикник на свежем воздухе, им гораздо нужнее, чем женщины. Ночи, по праву принадлежащие любви, отданы опасным, жестоким играм. "Все мужчины таковы", – думала я, закипая бесполезным гневом.

Невозможность увидеть лица своих собеседников придавала этому путешествию что-то фантастическое. Люди без лиц разговаривали со мной из мрака. Один такой человекголос, стал настаивать, чтобы я пошла с его друзьями в одну Деревню, где никто не живет и откуда легко можно разглядеть грузинские посты. Другой голос заявил, что негоже слабую женщину выгуливать в таких странных местах. Я благодарно заулыбалась владельцу этого благоразумного голоса, хотя он вряд ли мог рассмотреть выражение моего лица в темноте. Меня не вдохновляла перспектива опасной деревенской прогулки в обществе мужчин, от которых сильно пахло водкой,

"о самолюбие журналиста требует хоть изредка разделять Опасности с теми, о ком пишешь. Мне пришлось отправиться с пятью мужиками в деревню. По пути мы вынуждены были Перелезать через забор, опутанный колючей проволокой, – я Расцарапала руки и ушибла коленку, неловко свалившись с Него на землю. Меня раздражали мои спутники, которые все время делали мне замечания, что я слишком громко топаю ломаю ветки. "Какого черта они потащили меня, если сами боятся?" – подумала я.

Мы пришли в мертвую деревню, охраняющую свою недобрую тайну, и я была поражена ее зловещей красотой. Часть домов сожгли, часть разрушили. Пустые глазницы окон жутко глядели на нас. Все условности цивилизации здесь заканчивались, всем завладела первобытная сила. "Там, недалеко, на границе между осетинскими и грузинскими селами, растут богатые виноградники, – один из моих спутников махнул рукой в черный провал. – Но этой осенью никто не решился собрать урожай. За сладкий виноград можно получить пулю в лоб". Взлетело несколько сияющих ракет "ала-зань", мгновенно осветивших черную землю. Как ни странно, они разрядили обстановку. Все стало просто и понятно – люди охотятся за людьми. Меня дернули за рукав: "Бежим! Нас сейчас видно как на ладони".

После поездки в Цхинвали я перестала испытывать панику перед темнотой. Ночь благословенна – она накрывает тебя волшебным плащом и делает невидимкой. Теперь я плохо переношу свет автомобильных фар, а электрическое освещение городов и вовсе кажется мне неоправданным расточительством. В свете ты беззащитен и наг и любая сволочь может ударить и убить тебя.

В Южной Осетии идет странная, неправдоподобная жизнь. Днем люди спят, едят, обсуждают ночные события, мало кто работает (нет электричества, воды, отопления). В четыре часа дня город погружается в полную темноту, народ выпивает хорошего местного вина, взрывающего душу, берет автоматы и отправляется воевать. Хирурги при свечах умудряются делать сложнейшие операции. Дети мирно засыпают под трескотню автоматов, пулеметов и гранатометов.

Город тяжело болен. В нем атмосфера психиатрической клиники в момент массовой истерии. Любой праздник заканчивается слезами, любой разговор переходит на войну. Ненависть сжигает этих людей. Спросите любого ребенка на улице:

"Кем ты станешь, мальчик, если вырастешь?" Последует бойкий ответ: "Боевиком".

Дети собирают коллекции гильз, прекрасно различают по звуку, из какого оружия стреляют в данные момент. Взрослые всячески внушают детям, что грузины – их кровные враги. Меня возмутило то, что они устроили новое кладбище на территории школы. На переменах дети, выбегая на улицу поиграть в классики или в мячик, нередко наблюдают похороны. Это кошмарное сочетание вызывает гордость у их родителей! Неисправимые гордецы! Как могли они допустить, чтобы их дети видели смерть!

Мертвых в Цхинвали долго собирают в дорогу. Мертвеца надо обогреть и накормить.

Положить ему на могилу хлеба, мяса и вина, чтобы он не голодал. Одеть его в теплую одежду, чтобы не было ему холодно в царстве мертвых. И запричитают плакальщицы, и молодая жена будет глотать могильную землю, и мать будет потрясать сухоньким кулачком и кричать: "Не так болело бы мое сердце, если б тебя убил равный тебе! Но обидно мне, что убит ты недостойным человеком".

А на могиле напишут: "Рухссаг у!", что в переводе означает "царствие небесное", а если прочитать наоборот, то звучит: "Будь живым солнцем". А живым остается поднять стаканы, плеснуть немного вина на хлеб и выпить молча.

Молодые люди в Цхинвали торопятся жениться, чтобы оставить после себя потомство, прежде чем их убьют.

Жизнь не скупится на расходы для ироничных представлений. По странному стечению обстоятельств, в трудные дни блокады по "дороге жизни", проходящей вдали от грузинских сел, цхинвальцы получали экономическую помощь из Германии. Здесь в каждом доме были немецкие консервы, даже консервированный хлеб в круглых металлических банках. С продуктами дело обстояло в тот период даже лучше, чем в Москве. Мясо и молоко поступали из соседних сел, где много всякой живности.

В военных условиях даже свиньи научились маскироваться. Все поросята, как один, грязно-серого цвета и полностью сливаются с пейзажем. Кстати, в городе мало кошек, любящих покой и уют, зато полно отважных псов с отстреленными лапами.

Единственный кот, с которым я познакомилась в Цхинвали, принадлежал местной журналистке, нашей соседке по Дому. Он пришел к нам под дверь, долго мяукал, пока ему не открыли, и всем своим видом дал понять, что ждет ласки и лакомств.

Когда кота накормили, прибежала его взволнованная хозяйка. Так я познакомилась с Мадиной. Мы подружились, хотя трудно было представить двух более несхожих людей.

Всю страсть своей души она отдавала общественной Деятельности, весь ее незаурядный темперамент уходил на борьбу с врагом. Я относилась к ее увлечению с легким презрением, так как для меня постоянная общественная работа женщины – первый признак того, что у нее не все в порядке я и побежала открывать. На пороге стоял полковник Фролов.

– Добрый вечер, Анатолий Петрович. Проходите, пожалуйста, – сказала я, мысленно проклиная себя за неизбежные кокетливые нотки в голосе. – А я ехал мимо вашего дома, дай, думаю, зайду в гости, – сказал Фролов, проходя на кухню.

Я предложила вина, он не отказался. Лихорадочно переставляя чашки, я затеяла дурацкий разговор на тему "Проблемы российской армии в "горячей точке". Но беседа не клеилась, я порола какую-то чушь, постоянно ощущая на себе алчный, раздевающий взгляд полковника.

– Какое у тебя точеное тело, – вдруг сказал он, пожирая меня глазами. – Я завидую тем, кому ты позволяешь себя ласкать.

Я рассмеялась и, чтобы выйти из щекотливого положения, попыталась переменить тему. Но Анатолий Петрович прервал мой вздор следующей неожиданной фразой:

– А с кем из ребят ты спишь?

– Вы с ума сошли! – возмутилась я. – Это мои коллеги. Мы спим в разных комнатах. У нас только дружеские отношения.

– Тогда они круглые дураки и не понимают, что рядом спит сокровище, – рассмеялся он. – Я хотел бы поменяться с ними местами. – Он встал, снял с себя автомат Калашникова и небрежно бросил его на диван.