Ящер страсти из бухты грусти - Кристофер Мур

Через пять минут рубашка пропиталась потом, а грядка дури выглядела, как миниатюрная модель лесоповала. Разорение. Пни. Он вылил канистру керосина на кучу каннабиса, доходившую ему до пояса, вытащил зажигалку и поджег клок бумаги. «Отряхните с ног оковы своего гнета», — говорил Маркс. Вот эти растения и сопутствовавшая им привычка — его, Тео, оковы. Последние восемь лет сапог шерифа Бёртона давил ему на затылок, и эта угроза не давала ему действовать свободно, действовать правильно.

Тео швырнул горящую бумагу на кучу, и над ней вспыхнуло пламя революции. Отходя от погребального костра, он не чувствовал никакого душевного подъема, никакого дыхания свободы. Не революционный триумф — тошнотворная утрата, одиночество и вина. Иуда у подножия креста. Не удивительно, что коммунизм провалился.

Тео вошел в хижину и снял с полки в чулане коробку. Плотницким молотком он дробил свою коллекцию кальянов в шрапнель, когда с ранчо донеслись автоматные очереди.

Игнасио и Мигель

Игнасио лежал в тенечке за металлическим ангаром и курил сигаретку, а Мигель трудился внутри — стряпал из химикатов кристаллы метамфетамина. На электрических горелках кипели реторты размером с баскетбольные мячи, пары по стеклянным трубкам уходили в вентиляцию.

Мигель был жилист и приземист: всего тридцати лет от роду, но морщины и неизменно мрачное выражение лица старили его до пятидесяти. Игнасио же было всего двадцать — толстенький мачо, опьяненный собственным успехом и крутизной, убежденный, что впереди его ждет должность нового крестного отца мексиканской мафии. Полгода назад они вместе пересекли границу — их нелегально перевел подонок-койот именно для того, чем они и занимались сейчас. Каким же славным оказалось это занятие. Лабораторию прикрывал большой и важный шериф, поэтому здесь никогда не устраивали облав, им ни разу не пришлось спешно сворачивать дела, как другим лабораториям в Калифорнии, или клеить ноги через границу и ждать, пока горизонт не очистится. Всего лишь полгода, а Мигель уже отправил домой столько денег, что жене хватило на ранчо в Мичоакане; Игнасио же ездил на пижонском «додже»-вседорожнике и разгуливал в сапогах крокодиловой кожи от Тони Ламы за пятьсот долларов. И все это — за восемь часов работы в день, поскольку они были одной из трех бригад, обслуживавших лабораторию круглосуточно. И не нужно бояться, что тебя тормознут на дороге с грузом, потому что важный шериф каждые несколько дней присылает гринго на микроавтобусе — тот оставляет припасы и забирает готовый товар.

— Гаси сигарету, cabrone![16] — крикнул Мигель. — Хочешь, чтоб мы на воздух взлетели?

Игнасио презрительно фыркнул и щелчком отправил сигарету на пастбище.

— Ты слишком много переживаешь, Мигель. — Игнасио уже осточертело нытье товарища: тот постоянно скучал по семье, боялся, что их поймают, никогда не знал, правильно ли составлена смесь. Когда старший не работал, он предавался тоскливым размышлениям, и тогда никакими словами его не утешить, никакими деньгами не удовлетворить.

Мигель возник в дверном проеме и навис над Игнасио:

— Чувствуешь?

— Что? — Игнасио потянулся к АК-47, прислоненному к стенке ангара. — Что такое?

Мигель не спускал глаз с противоположного конца пастбища, но, казалось, ничего не видел.

— Не знаю.

— Ерунда. Ты слишком переживаешь.

Мигель зашагал по пастбищу к деревьям.

— Нужно сходить посмотреть. Покарауль печку.

Игнасио встал и поддернул ремень с серебряными заклепками, на который свисало пузо.

— Не хочу я твою печку караулить. Охранник тут я. Сам сиди здесь и карауль свою печку.

Но Мигель уже шагал вверх по склону, не оглядываясь. Игнасио снова уселся и вытащил из кармашка кожаного жилета следующую сигарету.

— Loco[17], — пробормотал он себе под нос, закуривая.

Подымил он несколько минут, мечтая о том времени, когда сам будет заправлять всей операцией, и строя соответствующие планы. А докурив, забеспокоился о напарнике. Чтобы лучше видеть окрестности, Игнасио встал, но за гребнем холма, где исчез Мигель, ничего не было видно.

— Мигель? — позвал он.

Ответа нет.

Он заглянул в ангар проверить, все ли там в порядке: насколько он мог определить на глаз, все. Потом подобрал автомат и зашагал по пастбищу. Но не сделал и трех шагов, как из-за гребня показалась белая женщина. Лицом и телом она походила на горяченькую сеньориту, но седые волосы были всклокочены, как у старухи, и Игнасио в тысячный раз спросил себя, что же, к чертям, не так с этими американскими бабами. Они все что — сумасшедшие? Он опустил автомат и улыбнулся, надеясь отпугнуть женщину, не возбудив в ней никаких подозрений.

— Ты стой, — сказал он по-английски. — Тут ходов нет. — В амбаре зазвонил сотовый телефон, и он на секунду отвлекся от женщины.

Но та не останавливалась.

— Мы встретили вашего друга, — сказала Молли.

— Кто это мы? — спросил Игнасио.

Ответ появился у женщины за спиной — сначала две обожженные дубовые кроны, а следом — два огромных кошачьих глаза.

— Святая Мария, Матерь Божья, — только и успел вымолвить Игнасио, сражаясь с неподатливым затвором автомата.

Тео

Прожив восемь лет у края ранчо, Тео ни разу даже ногой не ступил на грунтовку, ведущую вглубь. Ему же приказали туда не ходить. А теперь что? Много лет он наблюдал, как туда и обратно ездит микроавтобус, иногда слышал какие-то крики, но по большей части умудрялся все это игнорировать. Пальбы же оттуда не доносилось никогда. Очень глупо испытывать новообретенную свободу тем, чтобы идти и расследовать причину стрельбы, но не идти… ну, это, в общем, многое могло о нем сказать, а слышать такого ему вовсе не хотелось. Он что, в конце концов, — трус?

Мужские вопли в отдалении все и решили. Там не просто кто-то пар выпускал — там рвали горло в неприкрытом животном ужасе. Ногой Тео скинул с крыльца осколки коллекции кальянов и ринулся в чулан за пистолетом.

«Смит-и-вессон» лежал завернутый в промасленную тряпицу на верхней полке чулана с коробкой патронов. Тео развернул тряпку, отщелкнул барабан и вставил шесть патронов, стараясь подавить трясучку, от пальцев расползавшуюся по всему телу. Еще шесть патронов он сунул в карман рубашки и направился к машине.

Заведя «вольво», Тео схватил радиомикрофон, чтобы вызвать подкрепление. Словно от этого был толк. Управление шерифа в Сан-Хуниперо могло откликнуться через полчаса — именно поэтому, среди прочего, в Хвойной Бухте держали констебля. А что он им скажет? Приказа не входить на ранчо для него пока еще никто не отменял.

Он кинул микрофон на сиденье рядом с револьвером и задом начал выбираться из проезда, когда рядом затормозил микроавтобус «додж». С водительского места улыбался Джозеф Линдер.

Тео приглушил двигатель. Линдер вылез из фургона и наклонился к пассажирскому окну «вольво». Увидев на сиденье револьвер, сказал:

— Мне нужно с вами поговорить.

— Час назад вы были не очень-то разговорчивы.

— А теперь вот разговорился.

— Позже. Сейчас мне нужно проверить кое-что на ранчо.

— Отлично, — ответил Линдер и через окно сунул под нос Тео маленький автоматический пистолет. — Вместе и поедем.

ВОСЕМНАДЦАТЬ

Доктор Вэл

Бюст Гиппократа таращился со стола на Вэл Риордан.

Прежде всего — не причиню вреда…

— Ага, укуси меня, — пробормотала психиатр и накинула на лицо грека шарфик от Версаче.

У Вэл выдался паршивый день. Звонок констебля Кроу, объявившего, что ни ее лечение, ни отсутствие оного не привели Бесс Линдер к самоубийству, поставил Вэл в тупик. Утренние сеансы она провела, как зомби, — отвечала вопросами на вопросы, делала вид, что записывает что-то, и не уловила ни единого слова своих пациентов.

Пять лет назад в газетах хватало историй об опасностях «прозака» и подобных антидепрессантов, но статьи эти были спровоцированы сенсационными тяжбами против фармацевтических компаний, а последующие статьи — о том, что, фактически, ни один суд не признал, что антидепрессанты вызывают деструктивное поведение, — газеты хоронили на последних страницах. Одна мощная религиозная группировка (пророком которой был писака, кропавший научную фантастику, а последователями — массы одураченных кинозвезд и супермоделей) начала в прессе кампанию против антидепрессантов, рекомендуя взамен просто приободриться, взять себя в руки и прислать им немного денег на бензин, чтобы их корабль-носитель не рухнул на землю. Профессиональные журналы не сообщали о каких-либо исследованиях, подтверждавших, что антидепрессанты приводят к росту числа самоубийств или насилию. Вэл читала религиозную пропаганду (финансируемую богатыми и знаменитыми), а профессиональных журналов не читала. Да, прописывать больным антидепрессанты автоматически — неправильно, но пытаться искупить вину тем, чтобы сразу ссадить всех с лекарств, тоже глупо. Теперь нужно что-то делать с тем вредом, который она, возможно, нанесла своим пациентам.