Конторщица 4 (СИ) - А. Фонд

— У вас такой изумлённый вид, — блеснул глазами мужчина, — что мне хотелось ещё подержать МХАТовскую паузу, но не буду испытывать ваше терпение. Я — Алексей Назарович.

Я продолжала недоумённо взирать на Алексея Назаровича. Мне это имя ничего не говорило. Вот вообще.

— Бурдыгин я. Алексей Назарович, — опять повторил мужчина, уже без улыбки и, видя моё непонимание, добавил, — я заместитель директора «Днепровагонмаша». Вы мне звонили по отчету в прошлом квартале.

— Ах, да! Теперь вспомнила! — обрадовалась я и подарила замечательному Алексею Назаровичу одну из своих самых фирменных улыбок. — Извините, что не признала вас, Алексей Назарович, но по телефону голос же по-другому звучит.

— Ничего страшного, Лидия Степановна, — вернул мне улыбку Бурдыгин, — мы же друг друга никогда не видели. А как там Фёдор Кузьмич поживает?

Ответить о судьбе Кузнецова мне помешала похожая на стаю сорок, многочисленная делегация женщин откуда-то из Средней Азии, они явно нервничали и гомонили все одновременно и столь торопливо и многословно, что продолжить разговор с Бурдыгиным не представлялось возможности.

Он тоже был не рад этому и, как только трескучая делегация прошествовала дальше, на свои места, сразу же предложил:

— Лидия Степановна, а давайте, может, в перерыве поговорим? Будет потише. Мне с вами обсудить кое-что важное надо.

— Хорошо, — кивнула я с несколько озадаченным видом.

— Тогда сразу по окончанию спускайтесь на первый этаж, я вас буду ждать возле информационного стенда. Там ещё зеленый уголок рядышком. Не перепутаете?

Я уверила Алексея Назаровича, что не перепутаю, и мы разошлись по своим местам.

Ну что я могу сказать? Сам съезд не произвёл на меня никакого впечатления. От слова вообще. Да, убранство зала заседаний поражало монументальностью и внушительным размахом. Начиная от огромных хрустальных люстр, размерами со средний айсберг у берегов Антарктиды и до тяжелого бархатного занавеса на сцене. Народу из разных делегаций было столь много, что аж рябило в глазах и от монотонного гула голосов начинал дёргаться левый глаз.

Здесь были представительницы от делегатских собраний «Женщины — на производстве!» и от пленума Комитета советских женщин. Кроме того, были и другие причастные и заинтересованные дамы. И каждая из них нарядилась на такое торжественное событие как смогла, вылив при этом на себя полфлакона духов. Все эти густые насыщенные ароматы сладких духов, типа «Опиум» или «Красная Москва», смешивались с ядрёными запахами пота, ароматами из буфета и запахами паркетной мастики. Всё это амбре витало в зале и от удушающих ароматов начинала болеть голова.

Мой доклад был во второй части. После того, как строгая, застёгнутая на все пуговицы, ответственная женщина передала мне текст моего доклада, изрядно сокращённый и одобренный высокой комиссией, и строгим голосом сообщила, что у меня будет всего пять минут, я сперва растерялась. После усекновения, мой текст потерял все свои «изюминки» и мне пришлось зубрить его заново. Впрочем, первые докладчики, как я убедилась, читали текст с листочков, и все воспринимали это нормально. Здесь главное было — похлопать в нужном месте.

Терешкову я рассмотреть так и не смогла — слишком уж далеко находились наши ряды от сцены. «Ну и ладно, не больно то и хотелось», — расстроенно подумала я и углубилась в изучение новой версии отцензуренного доклада.

Когда объявили перерыв, я вздохнула с облегчением, заседание тянулось невыносимо скучно. Хотя другие женщины были вполне довольны. Мои соседки по делегации потянулись в буфет. Я же, сославшись на необходимость порепетировать доклад, удалилась на первый этаж.

Там меня уже ждал Бурдыгин.

— Лидия Степановна, — сходу предложил он, — в буфете всё равно сейчас не протолкнуться. Так что предлагаю сходить на улицу. Тут совсем рядом обычно продают преотличнейшие беляши. Не пожалеете.

Я согласилась. Беляшей я особо не хотела, но вот от мороженного не отказалась бы — уж больно душно стало в зале буквально через полчаса, так, что даже раскрытые настежь окна не помогали.

Мы вышли на улицу. Широкие московские улицы сияли, и после забитого народом зала, когда кажется, что случайная молекула кислорода попадает тебе, пройдя как минимум через лёгкие четверых людей, дышалось легко и свободно. В небольшом скверике рядом с Дворцом съездов, на центральной площадке действительно продавали вкусняшки: миловидная женщина в белом накрахмаленном переднике с улыбкой протянула нам по беляшу, снизу завёрнутому в нарезанную сероватую бумагу. Моя жизнь в том, прошлом мире, научила относиться к беляшам, шаурме и прочей подобной «еде» с изрядной долей здравого скептицизма и подозрительности. Тем не менее эти беляши оказались вкусными, сочными, с настоящим мясом, немного жирноватыми, как по мне, но зато горячими и ароматными.

Когда мы, присев на скамейку рядом, умяли по беляшу и утолили первый голод, Бурдыгин сказал:

— Лидия Степановна, не буду ходить вокруг да около, мне вы показались человеком разумным и проницательным. Да и Кузьмин о вас говорил только хорошее.

Я изобразила польщённый вид, а сама мысленно вздохнула — оказывается меня тут обсуждают за спиной, а я ни сном, ни духом.

Ну ладно, не впервой.

Между тем Бурдыгин продолжил говорить:

—… и в сентябре, ориентировочно числа двадцать пятого, у нас будут выборы.

Я кивнула, хотя не могла въехать, что за выборы и причем тут я.

— И мы, вся наша коалиция, планируем выдвинуть товарища Бобровского. И мы очень надеемся, что вы, Лидия Степановна, тоже поддержите эту кандидатуру.

Он принялся рассказывать мне биографию товарища Бобровского, с подробностями. Заслуги этого человека мне были по-барабану, поэтому я слушала краем уха, а сама обдумывала предстоящий разговор с Иваном Аркадьевичем сегодня вечером. Альбертика пора убирать из депо «Монорельс», и чем раньше — тем лучше.

— Так вы согласны? — внезапно спросил Бурдыгин. — Нам не хватает всего два голоса.

С чем я должна быть согласна, я благополучно прослушала, но отвечать что-то было надо, и я послушно кивнула, отделавшись нейтральным междометием.

Бурдыгин, ободрённый моим ответом, принялся теперь рассказывать про какого-то Свиридова, который тот ещё гад и негодяй. Судя по цветастым эпитетам, которыми щедро награждал его Бурдыгин, этот Свиридов был плохим и являлся конкурентом «нашему» хорошему Бобровскому.

Поговорив еще немного о выборах (как я таки поняла, речь шла о выборах в ЦК профсоюза железнодорожников), мы с Бурдыгиным подошли к автомату с газировкой. Я бросила пять копеек и взяла себе лимонада с грушевым сиропом, а он — просто воды с газом. Легендарных гранёных стаканов в автомате было всего два, полагалось после себя сполоснуть их холодной водой. О гепатите, столбняке, СПИДе или газовой гангрене, которые могут передаваться через грязную посуду, здесь пока ещё не задумывались.

В парке шумели клёны и старые липы, детвора бегала туда-сюда, хохотали три юных пионерки, поочередно прыгая через натянутую портняжную резинку.

— Алексей Назарович, — внезапно даже для самой себя спросила я, — а вот что бы вы сделали, если бы старший коллега, ну или ваш начальник, начал бы вам мелко гадить? Прятать инструкции, пытаться отобрать кабинет, не сообщать заранее о датах и времени совещаний?

— Хм… — ненадолго задумался Бурдыгин и со смешком ответил. — Вломил бы ему.

Мда. Вломил бы он. Я бы, может быть, тоже с удовольствием вломила бы и Альбертику, и Эдичке Иванову, и Герих, и Щуке, да и рыбёшке помельче — типа Лактюшкиной с подтанцовкой подзатыльников надавала бы. Но кто же мне позволит бить советского человека. Я вздохнула и оглянулась — ветер туда-сюда носил первые упавшие листья по усыпанным песком дорожкам. Где-то высоко в небе тоскливо и прощально прокричала какая-то птица. У меня заныло сердце — скоро первое сентября, Светка пойдет в первый класс. Как же быстро летит время!

На удивление мой доклад прошел вполне гладенько. Когда меня вызвали, я просто зачитала текст по бумажке, мне также, как и остальным, вежливо похлопали, и я, с чувством исполненного долга, вернулась на своё место.

А вечером мы с Валентиной Гаврильевной отправились в ресторан «Узбекистан». Причем он был на Неглинной улице, то есть довольно-таки далеко от нашей ведомственной гостиницы, поэтому пришлось ловить такси.

Что показательно, Валентина Гаврильевна была категорически против такси, предлагала ехать на метро или же автобусами с двумя пересадками. Я взглянула на неё — к вечеру в ресторане она подготовилась очень основательно: высокая сложная причёска, длинное люрексовое платье, массивные клипсы «с висюльками» и туфли на высоких каблуках, — мда, это именно тот идеальный прикид, чтобы кататься на рейсовых автобусах с пересадками (шутка). Можно было плюнуть на неё, но я сама была