Утро под Катовице - Николай Александрович Ермаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Болеслава, скажи, у тебя как с немецким языком?
Хорошо, в гимназии изучала.
На, — я протянул ей отчет о выплатах, — надо сделать копию, вот чистая бумага и карандаш.
Девушка пробежала глазами отчёт, и, нахмурившись, негромко выругалась:
Пся крев!
Затем, взяв письменные принадлежности, она приступила к делу, а я продолжил изучение содержимого портфеля. Вытащил и пролистал ещё пару брошюрок нацистского содержания, потом достал увесистый брезентовый мешок с ювелирными изделиями. Как следовало из сопроводительных документов, драгоценности были изъяты у казнённых «врагов рейха». Более ничего существенного там не было, поэтому я, забрав у Болеславы оригинал и копию отчёта, сложил все в танк, который запер на ключ.
Потом был обед, после которого я подключился к работе по укреплению хибары, чем и занимался до самого ужина, после которого позвал Тадеуша и Лешека для разговора.
Как вы оба слышали, военное положение критическое, и я думаю, что очень мало шансов на сохранение государственности Польши, — мужики, соглашаясь, хмуро кивнули головами, — На территории Польши вплоть до Сана и Буга будет установлена немецкая власть, и по всей этой территории ваша семья будет объявлена в розыск, — Лешек с Тадеушем вновь покивали, — Поэтому у вас есть только один выход — идти на восток, чтобы попасть в советскую зону оккупации. Здесь до Сана сплошные леса, так что при соблюдении осторожности дней за десять-пятнадцать, как раз к окончанию боевых действий, вы туда и выйдете… Я тоже поеду на восток, чтобы воевать в составе Войска Польского, я ведь солдат и давал присягу, — с пафосом соврал я, — Но вас взять не могу, в танк не поместитесь, да и рискованно это. Пешком по лесам гораздо безопаснее… Я у немцев добыл немного денег, дам вам, чтобы могли по пути продуктами закупаться, — и, посмотрев на задумчивых мужиков: закончил, — Ну, вот собственно и всё, что я хотел сказать, вы подумайте, а после поговорим.
На ночь я устроился под танком, — спать в хибаре мне не понравилось, здесь же никто не храпит и не портит воздух. А, благодаря тому, что панцер стоит над небольшой ложбинкой, под днищем довольно просторно.
Утром, выбравшись из-под танка, я был встречен Болеславой, у которой в руках была кружка кофе и бутерброд с колбасой. «И вот как она подгадала? — думал я, глядя на девушку, — это же надо заранее готовить… А смотрит как опять… Такое впечатление, что ещё чуть-чуть и её разорвет от восхищения. Аж неловко, в самом деле, но приятно…»
Спасибо, кофе великолепный, — нарушив молчание, я протянул ей пустую кружку.
А мне Елена рассказала, — как будто невпопад ответила девушка, — после того, как немцы их заперли в амбаре, она все время молилась Пресвятой Деве, а потом появился ты, и спас всех, — сказав это, она подошла вплотную ко мне и продолжила шепотом, — Значит ты посланник, Ядвига сказала, что если ТАМ была не случайность, то будут ещё знаки. И вот… Я ведь обещала душу свою отдать за возмездие, поэтому можешь делать со мной всё-всё-всё, что захочешь, и прости меня, пожалуйста, за то, что я себя глупо вела, Ядвига сказала, что все немецкие солдаты — слуги Антихриста, и ты их должен уничтожать. Ты ведь не злишься на меня?
Ну как же я могу на тебя злиться, после такого чудесного кофе? — попробовал я шуткой разрядить обстановку, не получилось.
Болеслава всё также преданно-восторженно смотрит мне в глаза, и вроде бы не двигается, а становится ко мне все ближе, вот мы уже стоим вплотную друг к другу, её грудь касается моей и… я делаю шаг назад. Ещё не хватало тут, на глазах у всего честного народа… Фу, аж дыхание сперло!
Да, а как дела у Милоша? — успокоив дыхание, перевел я разговор на другую тему.
Он пришел в себя, ещё слаб, но, думаю, завтра ему уже можно будет вставать, — девушка отвела глаза в сторону, помолчала и продолжила, опустив глаза, — Прости, я, наверное, глупо себя веду, но я ничего не могу с собой поделать, даже когда я тогда на тебя злилась, это потому, что здесь, — она приложила руку к своей груди, — все горит, а ты ведь ничего мне не должен… да и грязная я… — она развернулась, чтобы уйти, но я взял ее за руку.
Постой, Болеслава, я тебе уже говорил, что влюблен в тебя, и повторяю это снова, но нужно немного подождать, да и не та здесь обстановка для романтики.
Девушка, на секунду развернувшись, бросила на меня лучистый взгляд, кивнула и пошла к хибаре. А я, глядя ей вслед думал: «Вот тебе и утренний кофе… в прикуску с надрывом эмоций!.. Бедная Болеслава, какая же каша у ней в голове!.. И мало того, что́ было, так ещё эта Ядвига чего-то ей наплела про посланника (хорошо хоть уже не ангела), да про знаки… Но как же мне хорошо, когда она рядом!.. С Олей и Катаржиной совсем не так было!..»
Постояв так несколько минут, я решительно сбросил с себя оцепенение и направился делать утренние процедуры. Потом ко мне подошли Тадеуш и Лешек со своими женщинами. Они сообщили, что склоняются к принятию моей рекомендации по поводу перехода на советскую территорию, но у них возникло множество вопросов, как по поводу перехода, так и о линии поведения в СССР. Я как мог, стараясь не показывать излишней осведомленности, проинструктировал их, потом дал Тадеушу карты, чистую бумагу (благо, у эсэсовцев был неплохой запас), карандаш и показал, как и что зарисовывать, что обязательно отмечать, а что можно и опустить.
Затем я посетил Милоша, поговорил с ним о положении на фронтах, используя нейро-лингвистическое программирование для контроля над ним, это оказалось совсем несложно. Ослабленный ранением офицер совсем не мог сопротивляться замаскированному внушению. Так прошло время до обеда, после которого я фактически бездельничал, сделав вид, что копаюсь в немецких документах.
На ночь я опять устроился под танком, всё же на свежем воздухе спится очень хорошо, если бы ещё не надо было вставать каждые два часа на смены караулов, вообще было бы здорово, но в ситуации, когда неизвестно, что предпринимают гитлеровцы для моего поиска, я не мог вопрос ночной охраны
