Собрание сочинений в четырех томах. Том 4. Проза - Владимир Высоцкий

Гитара подвирала, потому что треснула она, падая. Колька подкрутил колки и продолжал, не заметив даже, как удивленно смотрит на него Тамара.

Что вы там пьете? Мы почти не пьем.Здесь – снег да снег при солнечной погоде…Ребята, напишите обо всем,А то здесь ничего не происходит! —

пел Николай тихим, севшим голосом, почти речитативом, выпевая нехитрую мелодию.

Мне очень-очень не хватает вас —Хочу увидеть милые мне рожи.Как там Тамарка, с кем она сейчас?Одна? – тогда пускай напишет тоже.

Колька нарочно вставил «Тамарка» вместо положенного «Надюха».

Страшней, быть может, – только Страшный суд!Письмо мне будет уцелевшей нитью, —Его, быть может, мне не отдадут,Но все равно, ребята, напишите!..

закончил Колька просительно и отчаянно, с закрытыми глазами, и повибрировал грифом, чтобы продлить звук, отчего вышло совсем уж тоскливо.

– Ты откуда эту песню знаешь? – спросила она, когда он открыл глаза и взглянул на нее.

– Это ребята привезли. Какой-то парень есть, Александр Кулешов называется. В лагере бесконвойные большие деньги платили за пленки. Они все заигранные по тысяче раз, – мы вечерами слова разбирали и переписывали. Все без ума ходят от песен, а начальство во время шмонов – обысков то есть – листочки отбирало. Он вроде где-то сидит, Кулешов этот, или даже убили его. Хотя не знаю. Много про него болтают. Мне человек десять совсем разные истории рассказывали. Но наверное, всё врут. А тебе понравилось?

– Понравилось, – тихо ответила Тамара. – Спой, Коленька, еще, – попросила она.

– Потом! – Он снова приблизился к ней, отложив гитару, и попросил: – Ты, может, все же поцелуешь меня, Том?!

Она не ответила. Тогда Колька сделал то, что и должен был в подобном случае – отворил он балконную дверь, перекинулся одним махом через перила и угрозил, что разомкнет пальцы, если его сей же момент не поцелуют страстно и долго, в губы. Попросил он так, чтобы что-нибудь сказать и разрядить, что ли, обстановку, вовсе и не рассчитывая, что просьбу его удовлетворят. Но неожиданно для него и для себя Тамара подошла к нему, висящему на перилах, и поцеловала так, как он требовал, долго и горячо, может быть и не страстно, но горячо.

Мгновенно как-то промелькнуло в ее голове: «Вот я ему так и отомщу – Сашке. Вот так». А он уже подтянулся на руках, снова перекинул тело свое на балкон и начал целовать ее сам, как голодный пес набрасывается на еду, как человек, которому долго держали зажатым рот и нос, а потом дали воздуху, хватает его жадно, как…

– Запри дверь, – сказала Тамара. – Псих! Придут ведь сейчас.

Он поднял ее на руки, боясь оставить даже на миг, с ношей своей драгоценной подошел к двери и запер. Так же тихо понес ее к дивану.

– Не сюда, – сказала она, – в мою комнату.

Она слышала, как колотится и рвется из-под ребер его сердце, как воздух, горячий воздух выходит из груди его и дует ей в лицо. И желание тоже пришло к ней. И она обняла его и притянула к себе, а он бормотал, как безумный: «Томка! Томка!» – и закрывал губы ее телом, дышал ее запахом, ею всей, и проваливался куда-то в густую горячую черноту, на дне которой блаженство и исполнение всех желаний плавали в обнимку в терпком и пахучем вареве, называемом – наслаждение.

И не помнил он ничего, что случилось, потому что сознание бросило его в эти минуты. Очнулся, только услышав:

– А теперь, Коля, правда уходи и никогда больше не возвращайся. Слышишь? Я прошу тебя, если любишь. Сейчас. Мне надо одной побыть. Не думай, что из-за тебя. Просто одной.

– Не уйду я никуда, Тамарка! И вернусь обязательно! И ни с кем тебя делить не буду. Ты же знаешь, что Колька Коллега держит мертвой хваткой. Не вырвешься!

– Вырвусь, Коля! Я сейчас сильная, потому что мне очень, очень плохо!

– Кто-нибудь обидел – убью!

– Ну вот, «убью»! Другого нечего и ждать от тебя. И если б знал ты, кого убивать собираешься…

– Кого же?

– Я, Коля, вот уже года три с Кулешовым Сашей, которого песню ты мне спел и который сидит или убит – всё сразу. Ни то ни другое, Коля. Живет он здесь, в театре работает, а сейчас у меня с ним плохо.

На все что угодно нашел бы ответ Коллега, на все, кроме этого, потому что еще там, в лагере, казалось ему, что знает он этого парня, что встреть он его – узнал бы в толпе, что появись он только – и стали бы они самыми близкими друзьями, если душа его такая, как песни, – не может и быть иначе. Сколько раз мечтал Колька, чтобы привезли его в лагерь, да и не он один – все кругом мечтали, – и хотели бы с ним поговорить хотя бы. Всего ожидал Колька, только не этого. И не зная, что ответить, и как вести себя не зная, встал Колька и вышел, не дожидаясь даже дружка своего и Максима Григорьевича.

‹1977›

ДНЕВНИКОВЫЕ ЗАПИСИ

Человек точнее, чем любой будильник! Если скажешь себе: надо встать в 7 ч. 10 м. – встанешь в 7 ч. 10 м.

Я проснулся, как от удара, – на часах 7 ч. 10 м. А просыпаться не хочется, потому что чувствуешь, что сейчас вспомнишь что-то, что вчера сделал что-то, от чего станет невыносимо стыдно. И гонишь от себя пробуждение. Во сне, хоть и страшно, хоть и стыдно, но ведь проснешься – и все в порядке!

У меня очень много друзей. Меня Бог наградил. Одни пьют и мне не дают, другие не пьют, но на меня не пеняют. Все друзья на одно лицо – не потому, что похожи, а потому, что друзья. И я без них сдохну, это точно. Больше всего боюсь кого-то из них разочаровать. Это-то и держит все время в нерве и на сцене, и в песнях, и в бахвальстве моем.

Призрак – король датский – тот же Клавдий, так же жесток. Для Гамлета – это и благородный человек, но у него обостренное чувство несправедливости, чувствует, что что-то неверно. Гамлет сам его сын – у него есть и то, и то (и от отца, и от себя…) (Университет). Призрак должен быть в Гамлете. Это может быть нереальный призрак. (В «Гамлете» двое; один говорит – мсти, а другой видит, что это бесполезно).

Клавдий говорит с ним очень откровенно: «У твоего отца тоже умер отец…» и т. д.

(Попробовать Призрака играть Гамлету). Гамлет знает, что отец не прав, он студент с новыми идеями, но он действует так, как бы делал его отец, и это тоже играет на наш замысел о сходящем с ума человеке, о человеке, у которого уходит из-под ног земля. Это можно сделать зрительно, пластически (в начале спектакля – земля уходит, а он продолжает стоять, и тогда первая встреча с Призраком).

Виза в посольстве ФРГ.

Дежурный взял мой паспорт, а потом чужие, которые положил поверх моего, потом пришел человек из консульского отдела и взял мой паспорт из-под низа и вызвал меня первым – немецкий порядок.

Немцы на дороге взяли нас ‹на› прицеп, трос оборвался, но они, проехав еще километр, вернулись и принесли мне обрывок троса – немецкая сверхчестность. Одному из них – молодому – я дал свою куртку, еще когда он осматривал наш мотор, просто взял да накинул ему на плечи, не обращая внимания на его «найн». Он был поражен.

Мы остановились в темноте, без света, с заглохшим мотором, на иностранной машине, не доехав 200 км до Бреста. Грязь, слякоть, проносились грузовики, я поехал за помощью, Маринка осталась.

Я попал с каким-то любезным владельцем «Москвича», разбудившим свою маленькую дочку, чтобы дать мне место, попал по его указке на автобусную базу, представился дежурному.

Пошли по щиколотки в грязи, во тьме, между автобусами искать трезвого шофера, кончившего смену.

Шофера стояли у окошка сдавать дневную выручку – 7–8 руб., уже все выпивши, один шатался и бессвязно бормотал.

Другой вспомнил, что лучший электрик Болтичко Иван Данилович – третий дом от станции техобслуживания. Поехал со мной и подъехавшим кстати Петей – трезвым шофером – до Ивана. Ивана не было, он где-то пил, пятница ведь, а завтра охота – нужно ловить с утра. Петя меня знал, но был сдержан, деловит и расположен. Я совался всюду со своей фамилией, но они и так помогли бы, хотя Петя, нас отбуксировав, денег не взял, сказав: «Если узнают, что я с вами был, да еще гроши брал…»

Маринка соорудила из двух колес и серебряной облатки знак «Осторожно!», сидела, запершись в машине, мерзла, пугалась, но не злилась и не привередничала.

Спали в гостинице.

Одна администраторша чуть позавидовала нашему путешествию, но не злобно, а другая, помладше рангом и летами, да деловитостью постарше и поопытней, посоветовала номер дать.

Ночью Маринка чуть выпила с устатку водочки, чтобы не простыть, а водочку мы добыли с Петей, который подкинул меня до ресторана и обратно (это после дня езды на работе). А потом легли и т. д.

То друзей моих пробуют на зуб,То цепляют меня на крючок.

Рифму найду, а дальше пойдет – придумаю.