Крыса в храме. Гиляровский и Елисеев - Андрей Добров

Сергей кивнул.

– Горячего чаю хочешь?

– Нет, – сказал Сергей. – Наверное, я пойду.

Я заметил, что он был без калош, и под его ботинками уже образовалась небольшая лужица воды.

– Ерунда, – сказал я. – Снимай ботинки и пошли на кухню, я как раз завтракаю. Знаешь ли, я вчера тебя искал.

– Знаю.

В этот момент проснулся Коля. Он коротко и не очень охотно поздоровался с крепышом, схватил из буфета бублик и ушел к себе в комнату. Я поднял газеты со стола, чтобы освободить место, и в этот момент из них выпало незамеченное мною ранее письмо. На конверте стоял только мой адрес и фамилия. Налив Сергею полную чашку чая и положив в нее два кусочка рафинада, я вскрыл хлебным ножом конверт и достал лист бумаги. Почерк твердый, с небольшим наклоном. Через секунду я уже понял, кто был автором письма. Человек, о смерти которого мы только что говорили.

«Владимир Алексеевич! – писал Мураховский. – Мне горько сознавать, что вы так подло обманули меня. Я надеялся, что вы честный человек, однако это оказалось совершенно не так. После вашей публикации вы не оставляете мне никакого другого выхода, как уйти навсегда. Я не сомневаюсь, что эта грязная заметка принадлежит именно вам, хотя вы и не потрудились подписаться полным именем, а поставили вместо подписи только свои инициалы. Но ложь, которая содержится в этой писанине, указывает именно на вас, поскольку только вы обладали всей информацией. И именно вы пытались вызнать у меня адрес Сергея Красильникова, оказавшегося настоящим Иудой. Таким же Иудой, как и вы. Павел Мураховский».

– Что случилось? – спросил Сергей. Вероятно, он заметил, как я побледнел.

– Ничего, – пробормотал я растерянно. – Ничего, Сергей.

– Это письмо не от Бори?

– Нет. Не от него.

Я совершенно не понимал природы обвинений, которыми Мураховский так щедро осыпал меня в своем предсмертном послании. Что за заметка? Что за газета? Что за инициалы? Я ведь не писал никаких заметок – особенно о деле Мураховского и его дочери!

Надо было собраться с мыслями и попробовать думать логически. Если Мураховский пишет мне о какой-то газетной заметке, которая довела его до самоубийства, то, скорее всего, речь идет о газете вчерашней. Я встал, прошел в кабинет и разыскал вчерашние газеты, которые не успел прочесть. Лихорадочно я начал искать заметку о профессоре и наконец в том же «Листке» на третьей полосе наткнулся на заметку, набранную нонпарелью «Скандал из прошлого». Подписана она действительно была инициалами В. Г., которые, впрочем, могли обозначать чьи угодно имя и фамилию, а также просто псевдоним, например «Военный Горнист». Я прочитал материал целиком, а потом еще раз:

«Мало кто из публики обратил внимание на известие, опубликованное несколько дней назад, – о самоубийстве дочери известного университетского профессора П. И. Мураховского, Веры Мураховской, девицы 18 лет. Ее тело нашли под Каменным мостом, с которого девушка сбросилась рано утром, но по причине обмеления Водоотводного канала она упала не в воду, а на обнажившуюся часть дна. В результате перелома шеи девушка умерла. Но в чем же причина этого самоубийства, спросит пытливый читатель? Возможно, речь идет о неразделенной любви, обычной спутнице многих подобных самоубийц? Мы тоже так полагали, пока не узнали скандальную историю, случившуюся с профессором Мураховским пятнадцать лет тому назад и до сих пор не ставшую достоянием общественности. Нам ее рассказал бывший товарищ Мураховского, а ныне почтенный коммерсант Сергей Красильников. В те дни он, Мураховский и еще несколько их товарищей-студентов организовали революционную ячейку. И как водится, в ячейке сразу же началось соперничество из-за руководящей роли. Товарищи признали своим руководителем Сергея Красильникова, но Мураховский был с этим категорически не согласен. Движимый завистью, он донес на своих товарищей в полицию. Все студенты были арестованы, однако сам Мураховский отделался легко. Его временно отчислили с факультета, а по прошествии года снова восстановили, после чего он спокойно закончил обучение и продолжил научную карьеру. Однако, как утверждал Сергей Красильников, на самом деле связи с полицией Мураховский не прекратил, а стал платным агентом, донося на своих студентов, если замечал в них интерес к революционным идеям. Мало того, Мураховский занимался настоящей провокацией – организовав студенческий кружок, в котором подстрекал своих питомцев к бунту, чтобы потом отдать их в руки правосудия. И хотя революционные идеи, безусловно, должны быть осуждены обществом, тем не менее и малопочтенное занятие господина Мураховского никаким иным словом как «предательство» не назовешь. Сергей Красильников предположил, что Вера, дочь профессора, узнала о неприглядной роли своего отца, не выдержала позора и покончила жизнь самоубийством. Одновременно с Верой пропал ее жених, подававший большие надежды студент Борис Ильин. Вероятно, они совершили двойное самоубийство, но в отличие от девушки ее жених упал все-таки в воду, и тело его, без сомнения, мертвое, было унесено течением. Вероятно, через некоторое время оно будет обнаружено на берегах Москва-реки. В. Г.».

Красильников! Вот кто был настоящим автором этой грязной заметки, доведшей несчастного Павла Ильича до самоубийства! И несчастный профессор умер, проклиная мое имя.

Я был взбешен. Меня била дрожь, а мозг требовал немедленных действий. Так меня подставить! Так унизить! Так цинично и хладнокровно уничтожить профессора – на расстоянии, не прикоснувшись к нему ни одним пальцем! Уничтожить даже не из-за старой ревности, а скорее ради забавы! Свести старые, полузабытые счеты только потому, что можно было это сделать, не рискуя ничем!

Ничем? Ну, посмотрим, господин «фабрикант», так уж ли ничем ты не рискуешь!

Я выскочил из кабинета, промчался мимо оторопевшего Сережи, схватил свою палку с набалдашником и вылетел на улицу, где терпеливо мок Иван.

– Гони! – крикнул я ему, вскочив в пролетку. – Гони в Аржановскую крепость!

Не задавая вопросов, Ваня хлестнул вожжами свою кобылу, и мы помчались сквозь дождь, как колесница разгневанного Нептуна.

Пока мы ехали, я успел раз двадцать уничтожить Красильникова и всю его шайку – мысленно. Я распалял свою злость, не давая ей утихнуть под струями дождя. Наконец вот и арка. Я буквально пронесся сквозь нее и вылетел на пустой двор. Толкнув ногой дверь «крепости», я преодолел уже знакомый лабиринт, взлетел по лестнице на третий этаж и забарабанил тростью по двери «фабрики».

– Открывай! Открывай, подлец! Красильников!

Дверь тихо отворилась. На пороге стоял Лукич – хмурый, молчаливый. Я, не церемонясь, отпихнул маленького каллиграфа и ворвался в комнату.

– Где он? Где Уралов?

Лукич пожал плечами. Тогда я подскочил к двери, ведущей в «Тайную обитель» Красильникова, и распахнул ее. Пустота. Даже печки не было. Не было ни кресел, ни стола. Полки висели пустые – не было и газет. Я повернулся к Лукичу.

– Где все? Где Уралов?

– Съехали, – ответил тот.

– Как съехали? Куда?

– Не сказали. Собрались, на телегу погрузили и съехали. Прощай, говорят, Лукич, на тебе червонец.

– Неужели не знаешь, где они? Не ври мне! Зашибу!

Лукич вернулся в комнату «фабрики» и сел за стол.

– Мне все одно, – сказал он грустно, – пропала «фабрика». А я ведь здесь еще у Протасова начинал. Куда ж мне идти?

– А! – с досадой махнул я рукой. – Таких «фабрик» в Москве много. Устроишься.

Лукич вместо ответа взял со стола бутылку и приложился прямо из горлышка.

– Уехали, – сказал он, вытирая губы рукавом. – Про меня забыли… Ничего… я тут посижу… Жизнь-то прошла, словно и не жил… Ничего не осталось, ничего… Эх ты… недотепа! – И он снова присосался к бутылке.

Я брезгливо посмотрел на старичка и вышел. Как бывает после всякого бешеного порыва, силы вдруг меня оставили – я добрел до пролетки, ждавшей меня, несмотря на предупреждение о запрете стоянки, рухнул на сиденье и попросил Ивана отвезти меня домой.

Дверь мне открыл Коля. Я посмотрел на его каменное лицо и почувствовал неладное.

– Что случилось?

– Там этот… Студент. Все еще ждет вас.

Я рассеянно кивнул.

– Владимир Алексеевич, – вдруг взволнованно сказал Коля, – вы там письмо какое-то оставили и газету. Ну…

– Что «ну»?

– Он их читает.

– Черт!

Я поспешил в гостиную.

Сергей посмотрел на меня изумленно, в руках у него было письмо.

– Вы… вы… – начал он дрожащим голосом.

– Нет! – крикнул я. – Павла Ильича ввели в заблуждение.

– Заблуждение? – прошипел Сергей. – Но его письмо?..

– Послушай, Сережа, что я тебе скажу. Только послушай внимательно…

Он вскочил.

– Сядь, – попросил я.

– Вы…

– Сядь, – заорал я на юношу и грохнул кулаком по столу. Чашка, что стояла перед ним, упала, и чай разлился по скатерти. Мое приказание, похоже, подействовало – Сергей сел.