Анжелика и московский звездочет - Ксения Габриэли

И она действительно поняла и смолкла. Меня уже забавляла сложившаяся ситуация.

– Лейла, – попросила я дружески, – расскажи мне все как есть! Что же все-таки случилось? И почему с нами Трина?..

И моя собеседница начала свой рассказ!

НЕОБЫЧАЙНАЯ ИСТОРИЯ ЛЕЙЛЫ

– Анжелика, ты немного знаешь меня! Вспомни темнокожую девушку, которая тебе прислуживала! Это я. Однако ты вздрогнула, ты готова прийти в отчаяние! Я понимаю тебя! Кому захочется оказаться темнокожей арапкой в обществе белокожих людей, относящихся к людям иного цвета кожи в лучшем случае пренебрежительно, а в худшем – злобно и жестоко. Но ты, Анжелика, не должна волноваться. При свете свечей или при солнечном свете ты легко убедишься в том, что кожа твоя осталась светлой. В этом, собственно, и заключается суть эксперимента, предпринятого гнусными Брюсом и Чаяновым. Впрочем, подобные эксперименты они пытались проводить и прежде, однако же впервые рискованный опыт увенчался удачей! Теперь, Анжелика, твое сознание обретается в моем стройном молодом теле, но поскольку в процессе проведения опыта была использована кровь бедной Трины, в результате возникло совершенно новое существо! Теперь и мое, и твое, и достаточно значительное число других разумов обитают в совершенно новом теле! Такого не случалось еще никогда! Я сказала, что это мое тело, но ведь это не совсем так, или, вернее, это совсем не так! Да, пропорции твоего нынешнего стройного девичьего тела напоминают мои, но все же не совсем мои. А что касается лица, то ведь подобного лица прежде не бывало на свете! Впервые желание, давнее желание Брюса увенчалось полным успехом! Впервые в результате опыта произошло не просто переселение, перемещение человеческого сознания из одного тела в другое, но вследствие слияния нескольких разновидностей крови возникло совершенно новое тело, новое лицо… В сущности, Брюс погубил тебя, погубил мадам Аделаиду, госпожу де Пейрак, герцогиню де Монбаррей! Он принес в жертву своим естественно-научным интересам и увлечениям и меня, и тебя, и Трину… Но теперь уже поздно оплакивать нашу участь, поздно стонать и жаловаться. Несчастье свершилось. Для тебя, Анжелика, оно свершилось в первый раз, но я испытываю подобное не впервые.

Ты, вероятно, так и не услышишь голос той женщины, сознание которой переселили в мое тело в тот самый первый раз. Я отличаюсь чрезвычайно сильной волей, я принудила ее смолкнуть почти навеки. И ты должна помнить о моей сильной воле и уметь ладить со мной! А теперь я возвращаю тебя в уже известную тебе Венецию, к уже известным тебе лицам, то есть к падре Артуро, Тоффоло и Ивану Болотову, сознание которого переселилось в тело Джакомо. Жили они все не без приятности в славном италийском городе. Тело Джакомо мужало под воздействием хорошей пищи. И спустя какое-то время в этом теле пробудились обыкновенные мужские желания. Но происхождение все же сказывалось. Наибольшее удовольствие тело Джакомо получало, имея дело с продажными женщинами самого дурного пошиба, продававшими себя дешево в темных переулках, где слишком уж часто попадались вооруженные кинжалами и ножами бандиты! Но тело Джакомо любило риск! Впрочем, сознание Ивана Болотова не особенно противилось, когда тело и сознание Джакомо влекли его в опасные городские кварталы на поиски рискованных приключений.

Однажды ночью Иван Болотов, он же Джакомо, и все прочие проводили по своему обыкновению время в ужасном вертепе, который содержала некая матушка Мими. Это было отвратительное место, куда не всякий забубённый удалец решился бы прийти! Помещение состояло из трех комнат. В первой расставлены были расшатанные столы и стулья. Женщина за стойкой наливала за небольшую плату крепкие напитки из початых бутылей в чашки сомнительной чистоты. Третья комната, самая маленькая, была обычно заперта; в этой каморке хозяйка хранила свое имущество; бедное, как она сама уверяла, и не такое уж бедное, как полагали все прочие. Во второй комнате не было ни столов, ни стульев, ни постелей. На голый грязный пол брошены были как попало вытертые ковры. Стены и пол в изобилии покрывали тараканы, клопы и блохи. Доски пола и свалявшаяся шерсть ковров давно сделались липкими от пролитого вина. Здесь получали свою долю наслаждения любители запретных удовольствий. Здесь, уже за дорогую плату, возможно было, перекатываясь по жесткой поверхности, ранить свою кожу осколками бутылок, совокупляясь в полной темноте с неведомыми женщинами, рискуя всякий миг заразиться дурной болезнью, внезапно натыкаясь ладонью с растопыренными пальцами на проваленный нос или покрытую язвами грудь…

Именно здесь Джакомо-Иван получал наибольшее удовольствие. Надо сказать, что он не очень рисковал. Ведь если бы что-нибудь плохое случилось с его телом, все находящиеся в этом теле разумы возможно было бы перенести в другое тело!

Свиваясь клубком совокупляющихся тел, люди жевали особые пастилки, пропитанные раствором опия. Мучительные грезы одолевали распадающийся рассудок, чувства мешались, ужас сменялся отчаянием, а за отчаянием следовала апатия… То и дело кто-нибудь разражался безумным воплем, никого, впрочем, не беспокоящим.

Но в ту ночь душераздирающий крик женщины заставил многих очнуться. Откуда ни возьмись, явились несколько слуг матушки Мими. Свет ручных фонарей озарил неприглядное зрелище. Голые мужчины и женщины, многие из которых сложены были весьма дурно, окружили, вскочив на ноги, лежащую несчастную жертву чьего-то в достаточной степени меткого удара кинжалом. Оружие убийства было брошено тут же, но, разумеется, уже не было никакой возможности отыскать убийцу. В сущности, нанести предательский удар мог любой, находящийся в ужасной комнате.

И вообразите себе состояние духа Ивана-Джакомо, ведь именно он только что совокуплялся с этой женщиной. Многие в комнате оказались забрызганными ее кровью. Прибежавшая вовремя матушка Мими проявила достаточное мужество и мгновенно, оторвав клок материи от своей юбки, остановила кровь, перевязав рану, нанесенную несчастной жертве в бедро. Иван-Джакомо стоял над лежащей, поматывая головой. Он с трудом приходил в себя. К счастью, в эту ночь он не употреблял опиумных пастилок. Внутри сознания этого человека шел вялый диалог.

– Надо отыскать одежду, – говорил Иван.

– Да, да… – поддакивал Джакомо.

Тело Джакомо, служившее теперь вместилищем для этих двух и многих других разумов, повернуло голову налево, затем направо; увидело комки брошенных в углы комнаты тряпок…

– Да нет же! – нетерпеливо заметил Иван. – Твоя одежда должна быть в первой комнате, у стойки…

Надо было выйти в первую комнату, но тут несчастная раненая открыла глаза. Губы ее шевельнулись… Колеблющийся свет фонарей высветил стоявшую над ней мужскую фигуру, скользнул по лицу юноши…