Король утра, королева дня - Йен Макдональд

вроде что-то огромное и темное летало среди деревьев. Ну, у меня и в мыслях не было там задерживаться хоть на минуту дольше, чем надобно, и я рванул вперед, а потом вдруг узрел свет – где-то далеко, среди деревьев. То казалось, что до него много миль, то вдруг он приблизился на расстояние вытянутой руки, и я подумал: «Это фейри. Это волшебный огонь, которым пикси заманивают меня в свое царство под холмом». Я остолбенел. Так испугался, что не мог пошевелить ни единым мускулом, даже моргнуть. Потом все зарокотало и загрохотало, словно наступил Судный день, и из кустов выбрался… ну, кто это мог быть, как не сержант О’Рурк собственной персоной? И он такой: «Что стоишь и пасть разинул, как полудурок слюнявый? Дубина, ты разве не понял, что последние десять минут ходишь кругами? Остальные уже давно повстречались и опять разошлись!» Он дал мне полицейский свисток, указал вверх по склону, куда ушли парни, и проорал со всей дури: «Если ты что-нибудь увидишь, свисти как проклятый, потому что в такую бурю кричи хоть до хрипоты, мы тебя все равно не услышим!»

Итак, я пошел вверх по склону, колотя по зарослям шиповника своей толстой палкой и выкрикивая имя девушки, хоть от этого и не было толку, так буря расшумелась. Я ничего не видел дальше двух дюймов от собственного носа, спотыкался и поскальзывался, богохульствовал и сквернословил, словно какой-нибудь язычник, прости меня Господи. Карабкался, наверное, полчаса, а потом вдруг выбрался из рощи и очутился на открытом склоне горы. Ветер совсем рассвирепел – меня оттуда чуть не сдуло, – и я так промок, что с тем же успехом мог бы скинуть дождевик и подниматься дальше в чем мать родила. Руки мои так замерзли и онемели, что едва удерживали фонарь. Оглядевшись, я увидел на склоне растянувшиеся цепочкой фонари всех других парней, которые вышли на поиски пропавшей девушки. Я чуток постоял, осматриваясь. Мне казалось, впереди есть что-то огромное и темное, холодное и твердое, только я его толком не вижу. Я двинулся вперед, осторожно, как кот на карнизе – одному Господу известно почему. Наверное, это лес пробудил во мне такой страх. А потом я вдруг понял, что` это за темная громадина. Передо мною высился Брайдстоун – Невестин камень.

Тут я сообразил, где нахожусь, – ведь ночью эта штука казалась в два раза выше и в три раза шире самого Бен-Балбена, и еще (что хотите, то и думайте) в тот раз глыба ощущалась почти живой, словно те странные чувства, которые меня преследовали в лесу, исходили именно от этого языческого истукана. Что ж, друзья мои, стоял я, как идиот, перед огромным камнем, и – я вам клянусь – он жужжал, словно пчела; а дождь все лил и лил, как вдруг я услышал кое-что. Кто-то плакал – и не далее чем в двух шагах от меня, иначе ветер бы все заглушил. Я знал, что мне не мерещится. Это был кто-то из плоти и крови, простой смертный. Я поднял повыше фонарь и, собрав остатки храбрости, двинулся вперед – да там и обнаружил ее, пропавшую девушку. Она прижималась к каменюке с подветренной стороны.

Да уж, видок у нее был тот еще: всхлипывала, рыдала, тряслась и все время бормотала себе под нос: «Почему они не приходят? Ну почему, почему они не приходят?» Одно и то же, снова и снова. Да, выглядела она ужасно: волосы распущены, слиплись от дождя, а из одежды только, ежели тусклый свет фонаря меня не обманывал, старое свадебное платье, жутко изорванное и искромсанное. Она была босиком, ни тебе туфель, ни чулок.

И что же сделал ваш покорный слуга? Со всей дури засвистел в полицейский свисток, вот что. И по всему склону холма прыгающие огонечки сперва застыли как вкопанные, а потом ринулись в мою сторону. Сомневаюсь, что девушка меня вообще видела до того, как я начал свистеть. Она испуганно подняла голову, и я узрел ее глаза, которые вроде бы должны были смотреть прямо на меня, – и, ребята, я вам честно скажу, что от увиденного чуть не упал, словно меня по башке стукнули. Глаза у нее были пустые, ребята. Совсем пустые. Полностью. Даже глазниц не было видно. Просто мрак – тьма и пустота, в которой сияли… ну, как бы сказать… далекие звезды, что ли. Я их до сих пор вижу, дружочки мои.

При виде остальных парней, что спешили к нам, она вскочила и побежала, что твоя горная коза. Вот я вам скажу: окажись она кобылкой на скачках в Слайго, я бы на ней заработал шиллинг, а то и два. Я крикнул, чтобы вернулась, но, увы, это была пустая трата времени – ветер ревел и завывал так, что я сам себя едва слышал. Поэтому я отправился следом. Она взбиралась по склону, как призовая борзая. Ни разу не видел, чтобы кто-то двигался так быстро, тем более на пятом месяце. Я поскальзывался, съезжал вниз, богохульствовал и пытался не отстать, а она все сильнее меня опережала. Я поднял глаза, чтобы посмотреть, где нахожусь, потому что снова заблудился – я не из тех, у кого на высоте котелок хорошо варит, – и то, что я увидел в тот момент… Ох, честно скажу, от зрелища такого сердце у меня екнуло. С вершины горы густой пеленой спускался туман. Облако лилось по склону, как великая река. Мне даже показалось, что оно плотное. Но суть в том, что оно было красное – да-да, река красного тумана. И это при ветре, который разорвал бы в клочья любой обычный туман. Теперь смекаете, отчего я стоял, скованный по рукам и ногам смертным ужасом? Это был противоестественный туман. Дочка Десмонда остановилась, как и я, уставилась на это красное нечто, струящееся по склону горы. А потом повернулась и посмотрела на меня, на всех, кто карабкался под проливным дождем, и лицо у нее сделалось такое, словно она узрела самую желанную вещь в целом мире. Лицо ангела, лицо грешника у врат Эдема. Этот взгляд я никогда не забуду – нет, сэр, пока жив, буду помнить. Затем она повернулась и очень медленно, очень осмотрительно вошла в красную реку.

Нечестивый туман поглотил ее целиком, словно никакой девушки вовсе не существовало, а потом перестал спускаться по склону. Замер как вкопанный. И в точности так же, как пролился вниз, покатился назад, к вершине Бен-Балбена, где и пропал. От беглянки, которая вошла в