За давностью лет - Дмитрий Евдокимов

Капитан внимательно поглядел на сразу заскучавшего пассажира, спросил:

— А что это за «мерседес» здесь крутился?

— Сообщники! Пытались нас опрокинуть в кювет.

Номер запомнили?

— Конечно!

— Ну, далеко не уйдут.

Он передал по рации на посты ГАИ данные «мерседеса», затем задержанного пересадили в милицейскую машину, и они повернули в Углич. Около часа заняло оформление протокола. Когда Андрей с Игорем вышли из отделения, на стрелках часов уже было восемь вечера.

Около машины стояли Максим Иванович, Лариса и Борис.

— Как вы тут без нас, не скучали? — шутливо спросил Андрей.

— Что же вы нас не подождали? — обиженно сказал Борис.

— Когда было! Разве в такой ситуации можно медлить? — ответил Андрей. Из отделения милиции выскочил молодой милиционер.

— Сержант Свитко! — отрапортовал он. — Вы будете ночевать в Угличе?

— Конечно! — ответил Максим Иванович за старшего. — Куда же ехать на ночь глядя?

— Тогда есть предложение — препроводить вас в гостиницу.

— Спасибо, обойдемся! — хлопнул сержанта по плечу Андрей. — У нас есть палатка!

Усевшись в свою родную «ласточку», они выехали за город и остановились на высоком берегу Волги. Ребята быстро взялись за дело: Андрей с Борисом ставили палатку, Игорь пытался разжечь костер. Ветки, однако, были сырыми, и вместо пламени стелился белый едкий дым. Лариса и Максим Иванович резали бутерброды.

— Плесни бензинчику, сразу разгорится! — посоветовал Андрей, видя, как Игорь никак не может разжечь сырые ветки.

Игорь взял стеклянную банку из-под рисовой каши с маслом, которую уже переложили в котелок, и с помощью резинового шланга нацедил бензин из бака. Потом присел за бугорок и оттуда выплеснул целиком всю банку на костер. Эффект превзошел все ожидания: последовал взрыв, и пламя выплеснулось на полнеба!

Борис с Андреем от неожиданности шлепнулись на землю вместе с палаткой.

— Сдурел? — заорал Андрей, тут же вскакивая.

— Так ты же сам посоветовал!

— Осторожненько надо было и чуть-чуть. Так недолго и машину сжечь!

Это что за фейерверк? — спросил Максим Иванович, поднявшийся от реки с ведром воды.

— Инициатива Андрея, помноженная на смекалку Игоря. — насмешливо прокомментировала Лариса.

— Шутки шутками, а костер-то горит, — радостно удивился Игорь.

— С вашими фокусами мы до утра палатку не поставим, — проворчал Борис.

Ужин у костра под светлым даже ночью небом проходил весело, с шутками, обсуждением происшедшего.

Лариса смотрела на Андрея и думала: «Вот так, наверное, когда-то сидел перед костром юный славянский витязь, готовящийся к своей первой битве». За два прошедших месяца они почти не виделись, зато каждый вечер к ней приходил Игорь. Ей приятна была его влюбленность. Вот и сейчас он сел так, чтобы наблюдать за Ларисой. Краем глаза она видела, что он хмурится, ловя ее пристальный взгляд в сторону Андрея.

Она продолжала смотреть на Андрея, называя про себя «чурбан бесчувственный!». «Чурбан» неожиданно почувствовал ее взгляд и беспокойно обернулся.

— Что смотришь, испачкался? Где?

Он провел перемазанной в саже рукой по лицу и действительно оставил черные полосы. Лариса рассмеялась.

— Где? Тут?

Он еще раз провел по лицу и испачкался еще больше. Лариса достала из брюк платок:

— Давай вытру. Повернись к огню, а то плохо видно.

Игорь тем временем перевел разговор на другое:

— Максим Иванович! А почему вы говорили в храме, что загадка таится именно в колоколе?

Максим Иванович сидел несколько поодаль, на бревнышке, задумчиво опершись подбородком на руку. Отблески пламени делали его лицо старым-старым. «Ему бы бороду — типичный Нестор-летописец получится. „Еще одно, последнее сказанье"», — подумала Лариса.

— Не кажется ли вам, что то, что произошло па заднем дворе Угличского кремля пятнадцатого мая тысяча пятьсот девяносто первого года, крутится именно вокруг колокола и колокольни? Кто ударил в колокол? По чьему приказу? Что он видел или не видел?

— Так в легенде сказано, что пономарь...

— В том-то и дело, что нет! На допросе он показал, что сам прибежал на звон колокола.

— Кто же звонил?

— Якобы сторож. Но сторожа никто не допрашивал. Видимо, Шуйский сознательно не стал его допрашивать...

— Максим Иванович! — взмолился Борис, казалось до этого дремавший. — Давайте расскажите по порядку. Я же почти ничего про это не знаю. Историки уж сколько лет ищут истину...

ШУЙСКИЙ ПРОТИВ ШУЙСКОГО

— Существуют три версии того, что произошло в Угличе в тот день около четырехсот лет назад, — начал Максим Иванович, оглядев свою немногочисленную аудиторию и убедившись, что все внимательно слушают. — И все три версии связаны с именем Шуйского, «лукавого царедворца», как назвал его Пушкин. Помните его разговор с Воротынским в трагедии «Борис Годунов»? Получается очень любопытный психологический портрет этого князя, состоявшего в прямом родстве с правящей династией — «Рюриковым домом», в связи с чем иностранные свидетели называли его «принцем крови». Вспомните, Воротынский спрашивает у Шуйского: «Ужасное злодейство! Полно, точно ль царевича сгубил Борис?» На что «лукавый царедворец» отвечает, — Максим Иванович привстал, поднял воротник плащ-палатки, как высокий воротник боярской шубы, и продекламировал голосом трагика из дореволюционного театра:

…А кто же?

Кто подкупал напрасно Чепчугова?

Кто подослал обоих Битяговских

С Качаловым? Я в Углич послан был

Исследовать на месте это дело:

Наехал я на свежие следы;

Весь город был свидетель злодеянья;

Все граждане согласно показали;

И, возвратись, я мог единым слоном

Изобличить сокрытого злодея.

И дальше Пушкин великолепно рисует его характер, — продолжил Максим Иванович. — На вопрос Воротынского: «Зачем же ты его не уничтожил?» — Шуйский отвечает:

…А что мне было делать?

Все объявить Феодору?

Но царь на все глядел очами Годунова.

Всему внимал ушами Годунова;

Пускай его б уверил я во всем;

Борис тотчас его бы разуверил,

А там меня ж сослали б в заточенье,

Да в добрый час, как дядю моего,

В глухой тюрьме тихонько б задавили.

Не хвастаюсь, а в случае, конечно,

Никая казнь меня не устрашит.

Я сам не трус, но также не глупец

И в петлю лезть не соглашуся даром.

— Не трус, но и не глупец! — задумчиво повторил Игорь. — А действительно, здорово!

— Шуйский был очень значительной фигурой на политическом небосклоне России почти полвека, — продолжил Максим Иванович, — и не только в силу знатности, позволявшей ему претендовать на престол, но, главным образом, благодаря недюжинному уму, хитрости и беспринципности. Его опасался еще царь Иван. Вспомните тысяча пятьсот восемьдесят первый год. Грозный в припадке ярости избивает сына-наследника Ивана посохом, казалось бы, по ничтожному поводу. Войдя в одну из жарко натопленных палат, царь застает беременную жену царевича в одной рубахе. По понятиям того времени это было верхом неприличия, необходимо как минимум носить три платья. Будучи ярым ревнителем нравственности, хотя отнюдь не подавал в этом пример сам, царь набросился на нее с бранью, а возможно, что и слегка «поучил» еще посохом.

На крики выбежал царевич Иван и попытался защитить супругу. Грозный впал в ярость, поскольку стычки происходили не раз и внутреннее сопротивление сына, умело подогреваемое боярами, постоянно росло. Царь нанес несколько ударов по голове царевичу. Эти удары, а также крайняя вспыльчивость царевича привели его к нервному потрясению, затем горячке, и через две недели наследника не стало.

Горе и раскаяние отца не поддаются описанию, именно в это время Грозный велел поминать по всем монастырям им уничтоженных людей. Благодаря этому поминальнику мы теперь точно знаем цифру казненных по его указу — четыре тысячи человек. Но убивался царь не очень долго — надо было решать вопрос с престолонаследником. У него остался только одни сын — Федор, слабоумный и глубоко религиозный, преданно любящий свою жену Ирину, сестру Бориса Годунова.

Иван, естественно, боялся, что при воцарении слабоумного и слабовольного Федора боярская партия вновь поднимет голову. Как заранее лишить ее лидера? Царь Иван пускается на хитрость: собрав бояр, он говорит им о том, что сын его Федор ввиду слабости здоровья не способен руководить государством, поэтому он, царь, просит бояр назвать имя достойного преемника. Боярам, хорошо знавшим коварный характер Ивана, было нетрудно угадать, что царь хитрит. Поэтому они начали дружно заверять государя в своей неизменной преданности царскому дому и восхвалять наследника.

Царь не уступал, бояре — тоже. Тогда, рассердившись, Иван сам назвал имя наиболее вероятного претендента на престол — двадцатилетнего Василия Шуйского, выделявшегося не только своей родовитостью, но и недюжинным умом и энергией. А назвав, тут же подверг «принца крови» опале, сослав его в одну из отдаленных деревень.