Слава Византийской империи - Александр Васильев

Харистикарная система не является изобретением Комнинов, которые только, может быть, чаще других, ввиду финансовых затруднений, стали к ней прибегать. Эту систему можно поставить в связи с секуляризацией монастырских земель при императорах-иконоборцах и, по всей вероятности, с явлениями социальной жизни еще более раннего времени. В X и XI веках харистикарный способ уже применялся часто. Монастыри жаловались лицам духовным и светским, даже женщинам; причем случалось, что мужские монастыри отдавались женщинам, а женские – мужчинам. Харистикарий должен был защищать интересы пожалованного ему монастыря, ограждать его от произвола губернатора и сборщиков податей, от незаконных поборов и умело вести монастырское хозяйство, обращая в свою пользу остающиеся от этого доходы. Конечно, в действительности дело обстояло не так, и монастырские пожалования являлись для харистикария источником лишь доходов и наживы, вследствие чего монастырское хозяйство приходило в упадок. Во всяком случае харистикии были весьма выгодной статьей для получателей, почему византийские сановники их усердно добивались. Распоряжение Алексея о перечеканке на деньги некоторых церковных сосудов было этим же императором и отменено.

Но конфискаций земель оказывалось недостаточно для поправки финансов. Алексей Комнин прибегнул тогда к наиболее, может быть, ненавистной финансовой мере, а именно к порче монеты, т. е. к выпуску низкопробной монеты, за что источники особенно сильно упрекают Алексея. Последняя его мера сводилась к тому, что он наряду с прежними полновесными золотыми монетами – номисмами, которые также назывались иперпирами или солидами (по-русски златницы), пустил в оборот какой-то сплав из меди и золота или серебра и золота, который носил имя номисмы и должен был ходить наравне с последней. Новая номисма по сравнению с прежней, состоявшей из 12 серебряных монет, так называемых миллиарисиев, равнялась по ценности всего четырем миллиарисиям, т. е. была в три раза дешевле[305]. Причем подати Алексей желал получать хорошей, полноценной монетой. Подобные меры еще более ухудшали государственные финансы и озлобляли население.

Тяжелые внешние обстоятельства и почти полное, несмотря на принимаемые меры, финансовое разорение страны заставляли правительство с крайней суровостью собирать налоги; а так как многие крупные земельные владения, как светские, так и церковные, были освобождены от платежа налогов, то вся тяжесть обложения падала на простой народ, совершенно изнемогавший под непосильным бременем фискальных взысканий. Сборщики податей были, по выражению писателя XI и начала XII века, болгарского архиепископа Феофилакта, «скорее разбойники, чем сборщики, презирающие как божеские законы, так и императорские веления», свирепствовали среди населения[306].

Благоразумное правление Иоанна (или Калояна) Комнина несколько поправило государственные финансы, несмотря на почти не прекращавшиеся войны. Но следующее правление Мануила снова поставило страну на край финансового банкротства. Нельзя упускать из виду, что в то время количество населения в империи, а следовательно и платежные силы страны, уменьшилось. Некоторые области Малой Азии были покинуты ввиду мусульманских нашествий; часть населения была уведена в плен, другая часть спасалась бегством в прибрежные города; оставленные территории не могли, конечно, платить налогов. Аналогичное явление можно заметить и на Балканском полуострове из-за нападений венгров, сербов и задунайских народностей.

Между тем расходы росли. Помимо трат на военные предприятия Мануил расточал громадные суммы множеству иностранцев, прибывших в Византию ввиду уже известной нам его латинофильской политики, требовал денег на постройки, на поддержание безумной роскоши при дворе и на содержание своих фавориток и фаворитов.

Историк Никита Хониат рисует нам яркую картину всеобщего недовольства финансовой политикой Мануила[307]. Греки островов Ионического моря, не будучи в состоянии выносить тяжести налогов, перешли на сторону норманнов. Подобно Алексею Комнину, Мануил улучшал свои финансы путем конфискаций светских и церковных имений и восстановил, как известно, знаменитую новеллу Никифора Фоки 964 года о церковном и монастырском землевладении. Развитие торговых отношений с западными государствами, особенно с итальянскими городами, должно было, казалось, дать империи новый источник доходов в виде таможенных пошлин, хотя Венеция, самая торговая итальянская республика, по-видимому, была освобождена от всяких пошлин. Но, с другой стороны, установившиеся в эпоху Крестовых походов прямые торговые сношения итальянских городов с мусульманским Востоком, идя помимо Византии, лишали последнюю крупных выгод, которые она имела раньше благодаря своему положению посредницы в торговле между Западом и Востоком.

Лишь во время последнего Комнина, Андроника I, кратковременное правление которого является реакцией против правления Мануила, так как Андроник выступил под знаменем защитника национальных туземных интересов и мелкого люда против латинофильства Мануила и крупных собственников, положение податных классов улучшилось. Крупные землевладельцы и сборщики податей притихли; областные правители стали получать от казны крупное содержание; продажа общественных должностей прекратилась. Современник Андроника историк Никита Хониат рисует такую идиллическую картину: «Каждый, по слову пророка, спокойно лежал под тенью своих дерев и, собрав виноград и плоды земли, с удовольствием их ел и приятно спал, не боясь угроз сборщика податей, не думая о хищном и алчном взыскателе повинностей, не боясь, что ограбят его виноград, и не воображая, что украдут его жатву; но кто воздал кесарево кесареви, то с того никто больше ничего не требовал; у того не отнимали, как бывало иногда прежде, (последнюю) рубашку и насилием не доводили того, как часто бывало, до смерти»[308].

В то время как византийские источники рисуют грустную картину внутренней жизни страны при Мануиле, не имевшей возможности, конечно, оправиться в кратковременное бурное правление Андроника, хотя последний и прилагал ряд мер для внутреннего устроения государства, еврейский путешественник Вениамин Тудельский (из испанского города Туделы), посетивший Византию в семидесятых годах XII века, т. е. при Мануиле, оставил нам в описании своего путешествия любопытные строки о внутренней жизни страны, явившиеся результатом его личного наблюдения и устных сообщений. Вениамин писал: «Все греческое царство должно платить государству ежегодную подать, но города настолько полны золота, пурпура и шелка, что таких строений с соответствующим богатством нельзя больше увидеть нигде. Утверждают, что налоги одной столицы приносят ежедневно 20 000 золотых – сумму, в состав которой входят поступления за торговые помещения, таможенные доходы и т. д. Греки, настоящие обитатели страны, очень богаты золотом и драгоценными камнями; они одеваются в шелк, отделанный золотом, ездят верхом, подобно сыновьям князей. Страна очень обширна, богата плодами; но и хлеб, мясо и вино имеются там в таком изобилии, что никакая другая страна не может похвалиться подобным богатством. Жители сведущи в греческой литературе; одним словом, они живут счастливо, каждый под своим виноградником и фиговым деревом»[309].

В другом месте тот же автор пишет: «Все категории торговцев приезжают сюда из земли Вавилонской, из земли Шин ар (Месопотамия), из Персии, из Мидии, из всех земель, подвластных Египту, из империи Руси, из Венгрии, из Печенегин, из Хазарин, из земли Ломбардии и из Сефарада (Испания). Это деловой город, и торговцы прибывают туда из всех стран по суше и по морю, и нет другого подобного города, за исключением Багдада, большого города ислама»[310]. При Мануиле также один арабский путешественник ал-Харави посетил Константинополь, где был с благосклонностью принят императором. В своей книге он оставил описание наиболее важных памятников столицы и заметил: «Константинополь город более крупный, чем его слава свидетельствует. О, если бы Бог в своей милости и щедрости сделал из него столицу ислама!»[311]. Возможно, нужно сопоставить с описанием Вениамина Тудельского несколько стихов Иоанна Цеца, поэта времени Комнинов, также имеющих отношение к Константинополю. Пародируя два стиха Гомера (Илиада, IV, 437–438), Иоанн Цец пишет не без некоторой горечи, смешанной с возмущением: «Люди, живущие в столице Константина, относятся к расе воров. Они не принадлежат ни к одному народу, ни к одному языку. Это смесь иностранных языков, и это очень плохие люди: критяне, турки, аланы, родосцы, хиосцы (жители острова Хиос)… все они – весьма вороватые и развращенные – рассматриваются в Константинополе как святые»[312]. Блистательная светская и деловая жизнь Константинополя при Мануиле напомнила А. Андреадесу жизнь некоторых столиц, таких как Париж в последние годы Второй империи, накануне катастрофы[313].