Боль (сборник) - Евгений Гришковец

Шеф сновал туда и сюда. Всем что-то говорил, смеялся, проверял всё напоследок.

Отставной майор, тот самый, о котором говорил шеф, то есть знаток рыбных мест, подошёл к каждому и пожал всем руки. Он представлялся по имени-отчеству, а потом отошёл в сторонку и курил. Одет он был в летний военный камуфляж. Казался независимым, но, очевидно, старался таким казаться.

Жена шефа появилась последней и оказалась молодой, миниатюрной, остролицей блондиночкой в летнем розовом спортивном костюме, с укладкой и макияжем. Она была высокомерно вежлива, а коллектив рассматривал её с недоумением. Он же почувствовал, что ему жаль, что у шефа такая жена.

Сам он был одет в синий с белыми полосками спортивный костюм и совсем новые кроссовки. Он подумал, что так одеться будет в самый раз. Кроссовки он вообще надел впервые. Белые, с белыми замшевыми носами. Увидев, что жена шефа одета в едином с ним стиле, он пожалел, что так вырядился. Он вспомнил старенькие свои джинсы и синий комбинезон, в котором обычно мыл машину. Вспомнил пару поношенных рубах, которые были бы теперь уместнее и удобнее.

Вся компания должна была разместиться в трёх автомобилях. Во внедорожнике шефа ехали сам шеф, его жена, а также водитель со своей девицей. Багажник этой машины был под завязку забит разными вещами, и даже на крыше находился большой и вместительный кофр. Пара человек должны были ехать в стареньком, но чистеньком, кажущемся вездеходом автомобиле майора. Остальные размещались в микроавтобусе, где-то найденном начальником, водитель которого безучастно дремал в кабине. Наш герой посмотрел на автобус и сильно пожалел о том, что решил ехать не на своей машине.

Перед стартом, а стартовали с парковки двора офисного здания, руководитель собрал всех в круг.

– Дорогие коллеги, и я очень надеюсь, что с сегодняшнего дня – друзья! – начал он громко. – Традиции вместе не только работать, но и отдыхать, праздновать что-то, вместе радоваться… Эти традиции уходят, забываются… А это обидно! Я очень надеюсь, что сегодня у нас получится праздник! Маленький, но праздник… Я специально не сказал вам и запретил тем, кто допущен к моей личной информации, сообщать, что у меня сегодня день рождения… – На этих словах все загудели. – И у меня сегодня почти юбилей. Мне сегодня стукнуло сорок пять! Так что все у меня сегодня в гостях!..

Тут все заговорили разом. Все поздравляли, качали головами, мол, разве можно устраивать такие сюрпризы, мол, как же без подарков. Кто-то предложил сразу выпить, но в дорогу решили не пить. В итоге всё же удалось рассесться по машинам и тронуться. Первым поехал майор, потом шеф, а следом автобус.

Стоило проехать всего каких-то минут десять, из города ещё не успели выехать, как женщины, а вместе с ними и муж бухгалтера, запели. Запели какую-то громкую и при этом унылую песню. На свет извлекли бутылку чего-то ярко-красного.

– Домашняя наливочка! – прозвучало гордо. – Начнём?! За шефа и за успех нашего предприятия…

Бутылку выпили очень быстро. Но она была не последняя. Наливка оказалась кислой, какой-то ягодной, но не противной. Скорее она была наивная. Он выпил несколько глотков из пластикового стаканчика и молча протянул его за добавкой. Пели довольно долго. Но потом устали, притихли и стали дремать или смотреть в окна.

Добирались трудно, часа четыре. Отставной майор в какой-то момент уверенно повернул не туда и долго в этом не мог признаться, видимо, даже самому себе. Заехали чёрт-те куда. Потом долго возвращались, долго искали нужный поворот. Заруливали в какие-то деревни. Шеф, когда случались остановки, всех подбадривал, веселил. А все действительно утомились и приуныли. Но после мытарств и тряски по пыльной, а то ещё вязкой от затяжных дождей грунтовой дороги их караван добрался-таки до места. Во всяком случае, майор уверенно остановил своё транспортное средство на пологом берегу извилистой быстрой речки и решительно вышел из кабины.

А погода стояла на редкость! Было по-настоящему знойно. Но ветер сдувал духоту и делал зной ласковым. Травостой на берегу гремел кузнечиками, в воздухе было полно всякого движения: бабочек, стрекоз, жужжащих крупных и мелких кровопийц, пчёл и прочей мелочи. Небо над речкой чертили птицы. Противоположный берег уходил вверх холмом с березняком. А поляну за спиной и по бокам обрамлял хороший, сочный лес.

Шеф выскочил из машины и раскинул в стороны руки, выражая радость и даже восторг. Из автобуса все выходили, а точнее, почти выпадали, громко тянули воздух носами и смачно потягивались. Сидевший рядом с водителем долговязый муж бухгалтера открыл свою дверцу, понюхал воздух и, оглянувшись на жену, молвил:

– Благодать, да и только!

В дороге наш герой задремал от тряски. Теперь он оглядывался по сторонам, ещё не выйдя из автобуса и из дремоты. Он на слово верил тем, кто восхищался красотой места, куда они прибыли. Он им верил, полагая, что им есть с чем сравнивать. Ему сравнивать было не с чем. Разве что с парком.

Он вдохнул влетающий в салон автобуса пахучий и очень тёплый воздух, оценил, что ни один запах в его смеси не выпячивается, не слишком силён и не забивает другие. Второй глубокий вдох он сделал с удовольствием и только тогда шагнул из автобуса в траву. Он прищурился от яркого солнца. Пожалел, что не взял тёмные очки, огляделся ещё раз и вздохнул с ещё большим удовольствием. Он так стоял и глазел по сторонам, пока все бегали, охали, ахали, подходили к реке и мочили в ней руки.

Он стоял и чувствовал удовольствие и от запаха, и от зноя, и от ветра, и от того, что видит и слышит вокруг. Он стоял, держась левой рукой за автобус… А муж бухгалтера, который вышел в свою дверцу и стоял рядом, вдруг радостно сказал:

– Э-э-эх! Красота! – И он с силой… и даже с оттяжкой захлопнул дверцу, из которой вышел…

Наш герой не понял, откуда вдруг пришла дикая, огромная и всепоглощающая боль. Точнее, увидел вспышку, а потом всё померкло… Померкло всё то, что было так хорошо, приятно и красиво.

Он не то чтобы не помнил – он и не знал даже, закричал он от боли или нет. Боль была такая, какую он прежде не испытывал. У него случались вывихи, ссадины, синяки, у него болели зубы. Сильно болели однажды. Он попадал пару раз в аварии. Ломал ребро, руку и знал, что такое сотрясение мозга. Но то, что с ним случилось теперь… Такой боли он не пробовал. Он не сразу понял, что пришла она в него из большого пальца левой руки, которая попала под захлопнутую дверцу автобуса. Зрение, а точнее, возможность видеть и удерживать видимое в резкости, пришло чуть раньше, чем вернулся слух и возможность понимать звуки.

Он видел суету вокруг себя, слышал выкрики типа: «А палец-то на месте?», «Лёд, лёд нужен! Мы же брали с собой лёд!», «Мальчики, его в город нужно везти!», «Как ты? Как ты? Ну-ка на меня посмотри!» – и прочую чепуху в том же роде. А он не отвечал. Он просто целиком и полностью состоял из боли. Боли, в которой трудно было отыскать источник и эпицентр.

– Да жив я, жив, – сидя в траве, раскинув ноги в стороны и откинувшись на колесо автобуса, смог он сказать наконец.

Он ещё не видел свой палец. Левую руку держал шеф, стоя рядом с ним на коленях. Он держал его руку, задрав её вверх. А все, кто мог, разглядывали кисть и сам палец.

– Надо вверх руку держать, чтобы кровь отливала, – самым убедительным тоном сказал шеф. – Сейчас лёд принесут, и сразу будет полегче.

– Ой, Виталечка, родненький, прости его! – сквозь слёзы и заламывая руки, взмолилась бухгалтер. – Он же… – но она не договорила.

– Пошевели пальцем, – вдруг в самое ухо сказал отставной майор.

Но Виталий, а именно так звали нашего героя, не понимал, где находится его палец и как можно отдать ему команду пошевелиться. Он чувствовал только боль.

Вскоре принесли лёд. Целый пластмассовый холодильник для пикников. Кто-то взял оттуда пригоршню льда, уложил подтаявшие кубики в какую-то найденную тряпочку. Лёд приложили к пальцу, которого Виталий по-прежнему не видел. Он громко застонал и прижал колени к груди. Боль, кажущаяся невыносимой, стала резко сильнее и больше.

– Так! – передав лёд и руку Виталия в чьи-то другие руки, сказал шеф. – Случилась, можно сказать, производственная травма… Но жизнь на этом не заканчивается! Начинаем разбивать наш лагерь. Мужчины, за мной! Женщины… тоже за мной! – после этих слов он наклонился к Виталию. – Прости, – почти прошептал он. – Потерпи, будь мужчиной! Посиди здесь. Подержи палец в холоде. А мы пока всё устроим. Перелома вроде нету… Посмотрим, понаблюдаем… Сам понимаешь… Кто сейчас тебя в город повезёт?.. Но перелома всё-таки быть не должно… – И, повернувшись ко всем, он повысил голос: – Так! Начнём с разгрузки.

Его оставили одного сидеть в тени автобуса. Мокрую тряпку с тающим льдом вложили в правую руку вместе с левой, пострадавшей. Он не без страха посмотрел на палец, который сообщал всему организму ужасную боль. Он боялся увидеть непоправимое увечье, сильное разрушение. Но увидел побелевшую от холода, сморщенную от влаги свою, но какую-то чужую кисть и совсем целый большой палец, с белым рубцом через весь ноготь. Палец заметно распух и под ногтем стало темно, особенно вокруг рубца. Но то, что палец цел и на месте, сильно его успокоило. Правда, боль от этого не стихла.