Рим 2. Легионы просят огня - Шимун Врочек

Нам нужен другой бог.

Который плюнет на горы золота, что принесет к его ногам убийца и ростовщик, и спросит за каждую каплю слез, пролитую проданными в рабство за долги, за каждый миг страданий, что тот принес людям, за каждую искалеченную мать и сестру… за все и за всех.

Нам нужен бог, который строг и жесток. Неподкупный отец семейства.

А не боги, берущие взятки, как последние чиновники.

— Нет, Гай, — говорит Луций. — На самом деле людям нужен добрый бог.

— Добрый?! Не знаю. Мне лично нужен бог, которым я мог бы гордиться. Как гордятся суровым отцом.

Бог, который не продается.

Когда Луций уходит, я все еще пытаюсь понять, что я сейчас сказал.

Бог. Нам нужен бог, который не продается.

Не продается? Правда? Какие мы все-таки мечтатели…

На дорогу перед разведчиками выскакивает варвар. Голый мускулистый торс, штаны. Светлые волосы собраны в узел на затылке.

— Мы вас всех убить! — кричит гем на ломаной латыни. — Вы сдохнуть, римляне! Сдохнуть!

Ага, разбежался, думает оптион.

Холодное утро. Влажный туман стелется над болотными кочками, перетекает из одной ложбинки в другую. Фиолетовые поля вереска простираются от кромки леса до дороги.

Легионеры переглядываются. Оптион поднимает бровь.

— Мы вас… — начинает кричать варвар. И что-то совсем неприличное. Из-за дикого акцента не разобрать. Но — обидно.

— Разрешите? — один из легионеров смотрит на оптиона.

— Давай, — говорит тот. — Только аккуратно.

Легионер усмехается. У него шрам на щеке, светлые глаза полуприкрыты — отчего взгляд кажется надменным.

— Сделаем в лучшем виде, — говорит он развязно.

Легионер расслабленно выходит из строя вперед, подволакивая ноги. Кажется, у него все тело болтается, как хочет.

Варвар продолжает приплясывать. Идиот.

Оптион ждет, легионеры с любопытством наблюдают.

Буки, окружающие вересковую пустошь, тонут корнями в утреннем тумане. Германец высоко задирает ноги. Издевается, гад, думает оптион.

Легионер, послюнявив палец, проверяет направление ветра. Надменные глаза щурятся. На самом деле он все давно рассчитал, просто играет на публику. Варвар все еще кривляется. Он высокий и крикливый. И скорее даже забавный, чем раздражающий.

Оптион ждет.

— Давай, не тяни, — говорит он наконец.

Легионер мгновенно отклоняется назад, занося дротик. Р-раз! Легионер распрямляется. Сейчас он быстрый и четкий, как укол мечом. Легкое, почти небрежное движение. А дротик уже летит. Поднимается в небо по дуге…

Вибрирует на лету. И — исчезает в густой кроне бука.

Германец смеется. Даже отсюда видно, как сверкают его зубы. Показывает пальцем и жестами демонстрирует, что сделает с таким метателем дротиков.

Он так и замирает с открытым ртом. Лицо застывшее. Из уголка губ стекает тонкая струйка крови…

Потому что вылетевший из листвы дротик пробил германца насквозь. Несколько оторванных листьев, кружась, опускаются с дерева…

Всплеск крови.

"Мулы" радостно кричат. Довыпендривался, варвар. Легионер шутовски раскланивается.

Оптион кивает: хорошо.

Германец, как надломленный, опускается на колени. Клонится и падает.

Лицо искажено недоумением и болью.

Над его головой ветер тихо качает фиолетовый вереск.

Квинтилий Вар оглядывает нас и говорит:

— Передовые посты докладывают. Мы столкнулись с сопротивлением германцев. Это марсы?

— Похоже на то, — Нумоний лаконичен.

— И что вы предлагаете, легат?

Нумоний пожимает плечами. Мол, ничего нового. Бить варваров — и все предложения.

— Как обычно.

Зато Гортензию Мамурре есть что сказать:

— Мы уничтожим их войска, пропретор, а каждого десятого мятежника распнем!

Меня бесит его манерный выговор. Так даже в Риме не говорят.

— Верно, верно.

Мимо идут легионеры, на рогатках — фурках — болтаются сковороды и походные мешки. Молчаливые преторианцы окружают нас, словно гиганты — гору Олимп. Преторианцев набирают из варваров — из галлов и батавов, поэтому они выше обычного легионера на голову. Пурпурные плащи развиваются.

— Выступление против власти Августа должно быть подавлено жесточайшим образом! — голос Вара подрагивает.

Мы с Нумонием переглядываемся. Что происходит? Легат Восемнадцатого пожимает плечами. Старый солдат, он привык, что командиров время от времени заносит.

Вар продолжает говорить. На губах выступает слюна, пропретор не замечает.

— Никто не должен уйти от наказания! Никто!

"Иудейский изюм". Восстание в Иудее, подавленное Варом в бытность его пропретором Сирии. Тогда было распято две тысячи мятежников — вдоль дороги к Храму, главной иудейской святыне. Помогло.

Мятеж утих.

Решительность и безжалостность, суровость и следование долгу — основа нашей, римской жизни. Так было всегда.

А Вар уверовал в пользу невероятной жестокости.

Такое бывает.

— Мы превратим их в кровавую грязь под нашими ногами!

Молчание. Даже Гортензий Мамурра, изнеженный легат Девятнадцатого легиона, выглядит озадаченным. Он переводит взгляд с меня на Нумония и обратно. Каштановые волосы падают завитками на бледный лоб.

— Когда мы закончим с ними, вся Германия поймет, что Рим пришел в эти земли навсегда! — говорит Вар.

Все молчат.

Жрец-птицегадатель трясущимися от старости руками отворяет клетку. Недовольный клекот, кряхтение жреца…

Гадание перед важным делом — самое главное.

Без правильного гадания даже обычная фракийская похлебка не сварится. Что уж говорить о таком важном деле, как военный поход.

Жрецу подносят чашку с кормом. Он зачерпывает дрожащей рукой пшено, кожа в коричневых пятнах. Цы-па-цы-па-цып, говорит жрец. Голос дребезжит.

Куры недовольно квохчут — они ленивые и раздраженные в этот ранний час. Начинают подбирать корм. Клюют. Сначала нехотя, затем все лучше. Помощники жреца горстями разбрасывают зерно.

Куры вынесли приговор.

Легионы могут трогаться в путь. Вперед! — сказали боги через безмозглых птиц.

— Вперед! — командует Вар. Вскидывает руку. — Вперед, мои легионы! Боги с нами! Божественный Август смотрит на нас!

Грозный гул. Легионеры стучат по щитам и кричат. Вар оглядывается. Лица, лица, лица. Все они рукоплещут ему, пропретору и военачальнику.

Грохот ударов по щитам становится невыносимым. Бух, бух, бух.

Бар-р-ра!

Возможно, думает Вар, это лучший момент в моей жизни.

…За исключением того, что все лучшие моменты в жизни рано или поздно заканчиваются.

Иногда — вместе с самой жизнью.

Вар с содроганием вспоминает серого кролика с лицом Августа. "Верни мои легионы!"

И его передергивает.

Привал. Вопли центурионов. Легионеры валятся на землю — с бряцаньем железа и вздохами облегчения.

Пока Эйты готовит мне перекусить (вода, пшеничный хлеб, оливки и отжатый вручную овечий сыр), я со стоном опускаюсь на землю. Ноги словно выдернули из задницы и вставили обратно не тем концом.

Я беру стилус и вывожу на восковой табличке:

Итого: три легиона общей численностью семнадцать тысяч восемьсот пятьдесят три человека.

Я решил вести записи, как мой старший брат. При жизни.

Вдобавок три когорты ауксилариев под командованием префекта Арминия. Одна из херусков, вторая из германцев разных племен и третья смешанная — из галлов, бельгов и батавов. Общее число примерно три тысячи человек, пополам конница и пехота. Вместе с римлянами в распоряжении Вара — примерно двадцать одна тысяча воинов.

Огромная сила. Какие варвары с ней справятся?

К тому же, — пишу я, — германцы не умеют правильно воевать. Они понятия не имеют об искусстве полководца, о стратегии и тактике, о том, как победить лучшую в мире армию.

А кто имеет?

Хороший вопрос.

Вечереет.

Тиуториг спешился и привязал коня. Низкорослый скакун из породы обычных германских рабочих кляч, только смешной желтой масти. Да уж, куда ему до огромных испанских лошадей римской кавалерии.

Беловолосый варвар вышел на поляну. Сырые после ночного дождя кусты, мокрая трава. Ноги сразу промокли.

Тиуториг ждал.

Серебряная морда редко опаздывает.

То есть — никогда.

Наконец, раздался топот копыт. Полуконек вытянул морду и заржал, приветствуя знакомую лошадь. Через некоторое время на поляну выехал тот, кого Тиуториг дожидался. На огромной испанской кобыле.

"Что он ее таскает все время? — подумал Тиуториг, глядя, как блестит серебро. — Эту рожу?"