Охота на ведьму - Алёна Харитонова

Торой в мрачной задумчивости посмотрел на безжизненное тело старого мастера. Странная ночь, слишком много непонятного за последние два часа… В голове у низложенного мага царил полнейший сумбур — какое-то зеркало, Клотильда, кхалаи (откуда они только здесь взялись), ведьма…

ВЕДЬМА!

Баруз сказал, что кхалаев привела ведьма!

Бывший чародей застонал от ярости. Неужели? Неужели девушка с наивными зелёно-голубыми глазами оказалась столь расчётливой интриганкой, столь циничной и беспринципной, что не погнушалась убийством беззащитного старика, наняв себе в соратники кхалаев?

Сидящего на полу мужчину даже передёрнуло от отвращения. Кхалаи — полу-люди, полу-рептилии. Очень мерзкие на вид. Но, разумеется, не это делает людей, эльфов, гномов и прочих разумных существ их непримиримыми врагами. Главная причина презрения к кхалаям — их извечная ненависть ко всему живому в сочетании с изощрённым интеллектом, страстью к деньгам и жаждой убийства.

Ещё из уроков и наставлений Золдана Торой помнил, что эти, хотя и весьма малочисленные существа, крайне опасны, поскольку промышляют исключительно душегубствами. Кхалаи — превосходные наёмные убийцы и преследователи. Никто не умеет загонять жертву лучше, чем эти человекоподобные рептилии и никто не сможет чище провернуть заказное убийство. Да, кхалаи — та ещё дрянь…

Маг устало поднялся на ноги, стараясь не смотреть на мертвеца. Глаза зеркальщика безжизненно закатились, тело обмякло, но губы… Губы так и остались приоткрытыми, словно старик ещё пытался произнести последнюю просьбу или напутствие. Волшебник с сомнением посмотрел на часы, которые Баруз отдал ему перед смертью. Часы оказались простенькими, без каких либо узоров на серебряной крышке, без памятных гравировок — обычная вещица, удел которой не вызывать восхищение окружающих, а всего-навсего отсчитывать и показывать время.

Кстати, о времени, Торой откинул серебряную крышку и посмотрел на циферблат — секундная стрелка судорожно дёрнулась и застыла. Судя по всему навсегда. Чародей хмыкнул и безразлично убрал часы в карман хитона. От сломанного механизма толку не будет, но и выбрасывать до поры до времени подарок зеркальщика не стоит. Там, где замешана магия, ни одна случайно попавшая в руки вещица не бывает лишней…

Обойдя покойника, Торой прихватил с комода одну из чадящих масляных ламп и двинулся в соседнюю комнату. Раз уж в городе объявились кхалаи, надо вооружиться получше, как никак кинжальчиком-то больно не намашешься. Да и, случись что, маловато окажется одного кинжальчика. За дверью, как и ожидалось, обнаружился небольшой коридор, ведущий на кухню. Ходить по дому, в котором всего несколько минут назад убили человека — удовольствие маленькое, и волшебник, хотя и не относился к числу нервных особ, чувствовал себя неуютно. Конечно, будь у него Сила, подобные мелочи вроде кхалаев, ведьм и прочей нечисти не сильно бы и пугали, но… Силы в наличии не имелось, соответственно приходилось вести себя очень и очень осторожно.

Освещая себе путь чадящей лампой, маг прошёл на кухню.

Здесь царил такой же беспорядок, что и в комнате — на столе опрокинутая кружка с пивом, перевёрнутая солонка и подмокший каравай, на полу перевёрнутая тарелка с ужином бедного зеркальщика. По всей видимости, кхалаи вторглись в дом, когда Баруз мирно сидел за поздней трапезой. Растерявшись, мастер, конечно, не смог оказать должного сопротивления, но, судя по окружающему беспорядку, всё же попытался дать нападавшим хоть какой-то отпор. Торой горько усмехнулся — старый зеркальщик против нескольких кхалаев. Исход такой битвы ясен даже ребёнку.

Стараясь не мешкать, маг направился прямиком к буфету, перешагнул через разбитое блюдо и большую сверкающую медью кастрюлю, открыл выдвижной ящик. Внутри нашёлся большой мясницкий нож — лезвие из хорошей стали, добротная широкая ручка. Что ж, это лучше, чем ничего, Торой спрятал тесак в широком рукаве хитона. Впрочем, спрятал не то слово, взял в руку на изготовку, слегка замаскировав тканью.

Возвращаться прежним путём не имело смысла, поэтому волшебник бесшумно открыл окно и сиганул через подоконник. Неудачно приземлился в рыхлую землю клумбы, едва не вывихнул лодыжку, тихо выругался и прислушался к ночным звукам. Похоже, где-то плакал ребёнок. Что ж, как ни крути, а просьбу умирающего выполнить надо, это любому, даже самому беспринципному человеку ясно. Тем более что во всех этих колдовских интригах уж совсем не виноват ребёнок, который рыдал неподалёку. И, кстати, этот ребёнок не спал, в отличие от остальных мирарцев…

Перебросив нож из руки в руку, маг двинулся в ту сторону, откуда доносился детский плач.

Люция с еле сдерживаемыми слезами смотрела на Книгу.

Глупая, безмозглая ведьма, неужели ты думала, что великие магические знания откроются тебе так же просто, как ты открыла древний фолиант? Медная застёжка расстегнулась с лёгким щелчком, и испещрённые непонятными записями страницы замелькали перед глазами, но всё это не приблизило девушку к тайне Рогона даже на пару шагов. Кусая губы, еле сдерживая желание изорвать в клочья дрянную книжонку, Люция зашагала по комнате. Что же делать?

Девушка вновь взяла Книгу в руки, открыла, пролистала, посмотрела страницы на свет. Злые слёзы сами собой катились по щекам. Дура, набитая дура, Силы у неё так и не прибавилось, зато теперь по следам мчится разъярённый маг, который только и жаждет, что стереть бестолковую деревенскую колдунью в порошок.

Наконец, решив, что утро вечера мудренее, ведьма со вздохом разделась и легла в кровать. Зашипев, погасла лампа, тонкий фитилёк ещё несколько секунд чадил, а потом потух окончательно. В окно, сквозь кусты шиповника пробивался слабый свет луны. Тени листьев плясали на потолке причудливый танец. Люция терпеливо проворочалась с боку на бок до рассвета, но заснуть так и не смогла…

Когда заспанная, розовая со сна Фрида спустилась вниз — молодой домработницы уже и след простыл. У окна в вёдрах стояла принесённая Люцией вода, на плите — предусмотрительно разогретый чайник. Через час служанка вернулась с огромной корзиной провизии. День начался.

Когда подошло время обеденной трапезы, ведьма наконец-то познакомилась со всеми обитателями дома. Муж Фриды — Ацхей был неразговорчивым и хмурым богатырём. За всё время обеда он перекинулся с домработницей всего несколькими словами (собственно и с женой тоже). От его угрюмой сосредоточенности Люция чувствовала себя чужой и провинившейся.

А вот семилетний Илан, исподволь рассматривающий незнакомую барышню, совершенно не походил на отца — ни степенности, ни наследственной серьёзности. Мальчик был точная материнская копия. Илан вертелся на стуле, без конца болтал, рассказывая то о мальчишках, с которыми вчера бегал вдоль Канала, то о мастерской дедушки, то о «вот такой щуке», которую видел на рынке, и лишь строгий взгляд отца усмирял непоседу.