Непростой случай - Мэри Смит

— Спасибо, Айви. Грудь у меня отвисшая, живот торчит, климакс не за горами, но зато у меня красивые ступни. Мне сильно полегчало. Может, лучше сразу пристрелить меня, чтобы не мучилась?

— Слишком хлопотно. Кроме того, твой Эдвин будет рвать на себе волосы от отчаяния. Он сходит по тебе с ума, сгорает от страсти и все прочее. Нельзя быть такой эгоисткой. Подумай о нем.

— Я и думаю о нем! Ему бы следовало завести роман с какой-нибудь молодой пышной красоткой.

Айви взяла платье и повесила его на плечики.

— Может, позволишь ему самому решать? Он уже большой мальчик и вполне способен сделать выбор самостоятельно. Поскольку нет никаких сомнений, что он выбрал тебя со всеми твоими недостатками, ясно, что его прельщает не только твое тело… А теперь я нуждаюсь в чашке двойного «экспрессо», иначе ты меня доведешь до белого каления!

Долорес пришлось признаться, что ей следует благодарить Бога за откровенную и честную подругу, всегда готовую сказать ей правду. Она оделась, и женщины отправились в кафетерий.

В конце концов нужное платье все-таки нашлось, и опасения Долорес пошли на убыль. Она почувствовала себя счастливой. В одежде подходящего фасона она выглядела не только неплохо, но даже сексуально.

Эдвин, увидевший ее в пятницу вечером в голубовато-зеленом шелковом платье, казалось, был того же мнения. Долорес догадывалась об этом по его глазам, по выражению лица и таяла от удовольствия. Днем она заехала к нему домой, чтобы переодеться для вечера. Платье обтягивало ее талию и свободно ниспадало от бедер к лодыжкам. Переливающиеся цвета напоминали ей о Багамах — кристально чистом море со множеством оттенков аквамаринового и бирюзового, лазурном небе… Эти цвета подчеркивали голубизну ее глаз и заставляли их сиять. Она встала на цыпочки, закружилась, и шелк, сладострастно шурша, завился вокруг ее лодыжек.

— Ты… потрясающе хороша. — Голос Эдвина был таким же нежным, как и его ласки. Ее затопило радостное тепло и ликование.

Улыбка Долорес застыла, когда Эдвин со свистом втянул в себя воздух и в его глазах вспыхнуло темное пламя. Их взгляды скрестились, и в воздухе запахло озоном: непреодолимая сила влекла этих людей друг к другу. Когда Эдвин встал с кресла и пошел ей навстречу, у Долорес перехватило дыхание. Высокий, представительный, безупречно одетый, он двигался легко и стремительно, но с трудом владел собой. Эдвин встал перед ней; его руки медленно прошлись по ее волосам, шее, обнаженным плечам, спустились ниже и остановились на груди. Реакция ее тела была мгновенной.

— Мы ведь должны идти на прием, — прошептала она.

— К чертям прием, — хрипло ответил он, привлек Долорес к себе и пробормотал ей прямо в губы: — Я хочу тебя. Хочу немедленно… — Эдвин жадно целовал ее, смазал помаду, растрепал прическу, но Долорес это ничуть не волновало. Ее не волновало ничего, кроме неистового желания, сжигавшего ее тело как лесной пожар. Она прижималась к нему, отвечала на его поцелуи и чувствовала себя развратницей…

Они занимались любовью прямо на ковре… яростно и жадно. Быстро и неистово. Пока не рухнули друг на друга, совершенно обессиленные.

Прошло немало времени, прежде чем ее сердце успокоилось, а сознание стало снова воспринимать окружающее. Эдвин гладил ее волосы. Этот жест казался странно успокаивающим после неистового вихря любви.

— Я узнал о тебе кое-что новое, — тихо сказал он.

— Я, наверное, животное, — пробормотала Долорес, смущенная собственным бесстыдством. Она никогда не испытывала ничего столь стихийного… столь первобытного.

Эдвин хмыкнул и поцеловал ее в закрытые глаза.

— Восхитительное сексуальное животное… Но я думал о другом.

— Угу… О чем это?

Эдвин продолжал гладить ее спутанные волосы.

— Ты затратила столько сил, чтобы подготовиться к вечеру, и не моргнула глазом, когда я все испортил.

Долорес тихонько засмеялась.

— Поверь, я знаю, что для меня главное. — В конце концов, у меня осталось не так уж много времени, подумала она, вспомнив слова Айви.

— Мне нравится твое главное… — Он сел и улыбнулся. — Ты выглядишь так, словно тебя зверски изнасиловали.

Долорес лениво потянулась.

— Так оно и есть…

— Но в таком виде ты не можешь показаться на приеме. Впрочем, я тоже. Придется долго приводить себя в порядок, если мы не хотим, чтобы люди обо всем догадались.

— Я приму душ и начну все сначала.

— Я присоединюсь к тебе. — Он по очереди поцеловал ее груди. — Через минуту.

А потом они мылись, одевались и заново причесывались.

К счастью, ее платье ничуть не пострадало от возни на полу. К тому времени, когда Эдвин и Долорес вышли из дому, они снова стали цивилизованными людьми, умеющими сдерживать свои инстинкты.

Однако вскоре Долорес пожалела, что вообще поехала на этот вечер. Стоило ей с Эдвином войти в гостиную, как женщины уставились на них во все глаза. Они препарировали ее взглядом как лягушку, рассекали на кусочки, рассматривали их под микроскопом, оценивали, судили и рядили. Об этом говорили их лица; Долорес не была дурой, чтобы ничего не понять.

Что ж, такого приема следовало ожидать — она вторглась на чужую территорию. Несомненно, Эдвин притягивал к себе бесчисленное множество женщин. Утешало лишь то, что он выбрал ее. Чтобы собраться с духом, она выпила глоток шампанского, потом еще один… Когда бокал опустел, Долорес поставила его на поднос и отправилась искать дамскую комнату.

Не успев завернуть за угол, она услышала разговор об Эдвине. Спорили три-четыре женские голоса. Долорес застыла на месте, затаив дыхание. Женщины говорили о том, что Эдвин Оливер очень красив. Ужасно богат. Великолепен в постели. И что они много лет не видели его с женщиной.

— Но сегодня он кого-то привел — сказал один голос. — Вы ее видели?

— Ей по крайней мере сорок. Вы можете в это поверить?

— Ты говоришь так, как будто ей сто. Радость моя, тебе самой скоро сорок.

— Я хочу сказать, что этого никто не ожидал. Все думали, что он приведет сюда двадцатилетнюю секс-бомбу. Я ничуть не удивилась бы, если бы на него записывались в очередь.

— Включая тебя с твоим чудо-лифчиком и прооперированным носом!

Вот так! Долорес осторожно перевела дух. Она хотела уйти, но, казалось, приросла к полу.

— Ну что ж, я думаю, в тридцать восемь лет у меня еще есть надежда. Если он влюбился в нее, то чем я хуже? Я бы выскочила за него при первой возможности.

— А я нет. Мне жаль эту женщину.

Они ее жалеют? Долорес напряглась, предчувствуя недоброе.

— Почему это? — недоверчиво спросила собеседница.