Прикамская попытка – 1 - Виктор Зайцев

Глухо защёлкали миномёты, выбрасывая свои снаряды позади орды, отсекая путь к отступлению. Выборочно, по одному, стреляли наши парни из ружей, выбирая самые надёжные мишени. Палыч жёстко проинструктировал их беречь патроны и стрелять только наверняка, что по гарцевавшим на испуганных миномётными разрывами конях всадникам, стало достаточно сложно. Миномёты продолжали бить без перерыва, я изредка давал корректировку, глядя на мечущихся в панике башкир. Скорее всего, они подумали, что попали под огонь сотни пушек. Заметив, что всадников пытается организовать какой-то командир, в ярко-красном халате, я не упустил возможности снять его двумя выстрелами из «Сайги», вновь занявшись корректировкой миномётного огня.

Впрочем, паника продолжалась недолго, думаю, миномётчики не выпустили и по десятку снарядов. Всадники, успокоив своих коней, порскнули в разные стороны, словно напуганные воробьи. Сразу за ними выбежали на поле наши охранники, устанавливая круговую оборону по периметру, как мы обговорили заранее. А вслед им спешили деревенские мальчишки и мужики, ловить брошенных коней и вязать пленников. Последним выехал отряд преследования во главе с Палычем, вооружённым своей «Сайгой». Два десятка наших парней направлялись проводить орду до Камы, не давая разрозненным отрядам грабить окрестные селения. Коней для этого отобрали самых лучших, чтобы не втюхаться в саму орду. Палыч стреляный воробей, не даст ребятам увлечься.

Трофеи радовали только мальчишек, да деревенских мужиков, впервые увидевших, как бегут извечный страх здешних мест — башкиры. Они наловили полсотни коней, да связали два десятка пленников, частью раненых. Убитых нашли больше, двадцать два, двое из них мои — в синем и красном халате. Семеро погибли от осколков мин, остальные стали жертвами наших учеников, пуля двенадцатого калибра обеспечивала летальный исход почти при любом попадании. До вечера, когда вернулся отряд Палыча, мы успели очистить поле перед крепостью, раздать крестьянам убитых лошадей, не выбрасывать же мясо. Часть конины я прибрал на корм тем же пленникам, отпускать их мы не собирались. Крестьяне весело, с шутками и прибаутками, пьяные не от вина, от небывалого прибытка и победы, возвращались в свои избы.

В ожидании Палыча с его рейнджерами я мрачно подбивал баланс, выпущенные тридцать шесть мин и почти сотня истраченных патронов, обошлись нам в кругленькую сумму. Денег с убитых и пленников собрали совсем ничего — семьдесят шесть рублей. Их едва хватало для выплаты очередной зарплаты рабочим завода, трофейная одежда и оружие особой ценности не представляли. Прикидывали, сколько можно выручить за башкирских коней, отдавать их не хотелось. Мы с Палычем давно мечтали организовать конный отряд из своих, не выпрошенных на время, коней. Сейчас я высчитывал минимально необходимое количество трофеев, что можно пустить в продажу, оставив нам достаточно лошадей под седло и для повозок. Получалось достаточно скудно, почти как у известного Тришки с кафтаном.

— Что грустишь? — вошёл раскрасневшийся с мороза Палыч, — трофеев мало?

— Да, боюсь, придётся всех трофейных коней продавать, иначе до весны не хватит денег рабочим. Кто его знает, когда наши ружья станут покупать, надо рассчитывать на худший вариант. Зимой на подножном корме не протянем, ладно, коней набили немеряно, не только пленникам хватит, нам останется.

— Будем, как татары, к конине привыкать, — не терял весёлого настроения Иван, присаживаясь к столу и наливая нам по стопке самогона, — сегодня грех не выпить, удачно всё вышло. Да ты чего грустишь, мы почти шестьдесят коней пригнали и двенадцать пленников, будет, что продать и себе останется достаточно!

— Раз такое дело, наливай! Не стыдно перед Кузьмичом будет за наши дела.

Утром я отправился в Прикамск, с частью трофейных коней для продажи, и деловым разговором к Алимову. Ему я предложил попробовать выпуск жести, кровельное железо заводские рабочие освоили, жесть мы могли закупать большими партиями, особенно лужёную. Пока завод развернётся с жестью, как пообещал Сергей Николаевич, придётся консервы делать из кровельного железа, лудить его самим. Олова для этих целей я в заводе купил достаточно, договорившись с управляющим о разборе шихты. Сейчас, при появлении реальных возможностей перевозки в Таракановку интересующих нас запасов руды и бракованных отливок, некачественных по причине большого числа примесей, нам весьма нужным, я решил перевезти эти «отбросы» к нам.

Почти месяц ушёл у наших приписных крестьян, чтобы перевезти на санях всю заводскую шихту к нам, в Таракановку. Там пришлось выстраивать дополнительный цех под производство тушёнки, три десятка убитых лошадей бросить было бы слишком. Пока мужики работали на извозе, деревенские женщины ловко разделывали туши, разваривая мясо для тушёнки. Для такого дела мы не пожалели средств на специи, закупили перца, лаврового листа в продаже не было, о нём никто не слышал. Наши рабочие лудили кровельное железо и спаивали банки, примерно пятилитровые. Пленники в другом цехе варили целлюлозу, с которой я экспериментировал на предмет получения бумаги и картона под ружейный патрон. Дров на всё это уходило так много, что большая часть башкир переквалифицировалась в лесорубов, а мы с Палычем стали наводить справки, где и почём закупить каменный уголь. Но, это были далёкие перспективы.

Картон, больше напоминающий обёрточную бумагу, получился у меня довольно скоро. Дальнейшие эксперименты заняли больше месяца, в самый канун Рождества относительно качественная бумага пошла серией. Тогда же начали половину ружейных патронов делать из картонных гильз, к производству их привлекли трёх «подаренных» родителями мне девиц. После освобождения из башкирского плена они домой возвращаться отказались, поселились в общежитии и работали по хозяйству. Зимой наше сильно выросшее хозяйство полностью перешло на «хозрасчёт», на работы привлекли деревенских баб и подростков, за символическую для нас плату. Фёкла, Лизавета и Груша, тяжело переживавшие не столько сам факт похищения и насилия, как то, что родные от них отказались, не могли работать рядом с ними. Все трое попросились на другое место, не желая встречаться с бывшими односельчанами, перешли на производство боеприпасов, быстро освоили машинки по прессовке и закручиванию картонных гильз.

Самое интересное, все три девицы, незаметно для нас с Палычем, стали считать себя нашей семьёй. Мало нам было Валентины, опекавшей моё хозяйство в Прикамске, затем перебравшейся в Таракановку, в общежитие нашей крепости. После женитьбы к Палычу переехала его Марфа с пасынками и падчерицей. Почти одновременно с ней в общежитии поселились три девицы, видимо там они и спелись с Валентиной. Потому, как в одно прекрасное утро я обнаружил у себя за обеденным столом не только Валентину, часто составлявшую мне кампанию, но и Грушу, Лизавету и Фёклу. На мои возражения девицы, поддержанные Валей, заявили, что родные от них отказались, а я удочерил всех троих, потому обязан содержать своих приёмных дочерей, кормить, одевать. Я к тому времени успел позабыть о расписках, отобранных у крестьян, в горячке погони за башкирами. Позднее мне удалось, осторожно навести справки в Прикамске и Сарапуле, где знающие люди подтвердили подлинность подобного удочерения. Более того, все три девушки, ранее считавшиеся приписными крестьянками, после удочерения переходили в статус мещан, стали свободными. Так я обрёл сразу трёх пятнадцатилетних дочерей, хорошо, что неизбалованных и работящих.

Слава богу, обошлось без внуков, насильники не оставили девушкам подарков в виде беременности и венерических заболеваний, я не поленился показать «дочерей» доктору, чтобы убедиться в этом. Пришлось свозить их в Прикамск, вывести на базар, где купить одежды. Видели бы вы лица прикамских жителей, когда слухи об удочерении совместились с появлением самих дочерей. Только мой цинизм помог выдержать разговоры знакомых и соседей, расспросы и неприкрытые улыбки на лицах встречных. Это ещё полбеды, но, когда все три девушки полезли со мной в баню, я не выдержал. Понимая, что в здешних традициях мыться всей семье вместе, я настрого запретил «дочерям» приближаться к бане, когда буду там мыться, без всяких объяснений. Учитывая, что за два года у меня случились не больше пяти связей с женщинами, и я недостаточно стар для полной импотенции, мытьё с тремя девицами в бане мой организм наверняка не выдержал бы.

— Жениться тебе надо, Викторыч, — парил меня Иван Палыч, составлявший постоянную кампанию в бане, — обратно мы в ближайшие годы не вернёмся, сам согласись. А с такими дочерьми, чего доброго, согрешишь и не заметишь, не дай бог. Тогда нам ещё хуже придётся, могут и под статью подвести, чтобы легче завод отобрать.

— На Валентине, хоть завтра бы женился, — я перевернулся спиной кверху, на мысли о Вале мой организм отреагировал весьма наглядно, — так она приписная, я не хочу видеть своих будущих детей крепостными. Чтобы её освободить, надо чуть ли не в Петербург запрос отправлять, это на год или два затянется.