Неизвестная земля (сборник) - Николай Томан

— А есть разве такое вещество, с которым нейтрино взаимодействует? — удивляется Омегин. — Оно ведь…

— Скрозь все, хочешь ты сказать? — усмехается Фрегатов.

— Ваша ирония тут, пожалуй, ни к чему, — серьезно замечает Фрегатову Семенов. — Нейтрино действительно ведь почти неуловимо. Гамма-лучам, слабо взаимодействующим с ядрами вещества, нужно пройти в среднем два с половиной — три метра свинца, прежде чем «завязнуть». А нейтрино для этого должно пронизать сплошную толщу свинца размером в пятьдесят световых лет.

— Но тогда это явно бредовая затея — уловить поток нейтрино, проходящий лишь сквозь нашу маленькую планету! — шумно восклицает Омегин. — Удалось разве кому-нибудь «притормозить» хоть одно нейтрино?

— Ай-яй-яй, научный фантаст Омегин! — смеется Фрегатов. — Разве можно быть таким скептиком? О таком ученом, как Бруно Максимович Понтекорво, слышал ли хоть что-нибудь?

— Ну ладно, хватит меня разыгрывать, я ведь серьезно… — сердится Омегин.

— И я тоже вполне серьезно. А тебе надо бы знать мнение Понтекорво по поводу неуловимости нейтрино. Тем более что в чем-то он с тобой согласен…

— В самом деле, Фрегатов, зачем вы превращаете все это в шутку? — хмурится Семенов.

А Русин лишь понимающе улыбается. Он знает манеру Фрегатова разговаривать с такими людьми, как Омегин.

— Почему же в шутку? — удивляется Фрегатов. — Понтекорво тоже ведь считает, что пропускать одно нейтрино сквозь астрономическую толщину вещества для того, чтобы оно с достаточной вероятностью с ним прореагировало, нереально. Или, как остроумно выразился наш коллега, бредово. И он предложил обратное — пропустить астрономическое число нейтрино через разумную, скажем, метровую толщину жидкого или твердого вещества. Такой эксперимент и был осуществлен в 1956 году.

— Тогда нейтрино взаимодействовало, кажется, с протоном? — спрашивает Семенов.

— Если мне не изменяет память, — замечает Алексей Русин, — это было не нейтрино, а антинейтрино.

— Да, память вам не изменяет, — снисходительно улыбается Фрегатов. — Я умышленно не уточнял эти подробности, чтобы нашему коллеге… Ну хорошо, хорошо, Сидор! Зачем же обижаться? Никто, кроме тебя, не осуждает ведь меня за столь популярное изложение не такой уж простой проблемы макроскопического проявления слабых взаимодействий. Да, вы правы, коллега Семенов, в этом эксперименте антинейтрино, как совершенно справедливо поправил вас наш общий друг Алексей Русин, взаимодействовало с ядрами водорода, что и было зарегистрировано сцинтилляционным счетчиком. А что такое сцинтилляция, я не стану объяснять, чтобы не обидеть кое-кого из наших коллег, хотя Варя, наверное, этого не знает.

— Да, Варя не знает, — зло бросает Сидор Омегин, — и не испытывает из-за этого…

— А я не удивлюсь, — прерывает его Фрегатов, — если окажется, что ничего «не испытывает» и еще кое-кто. Но продолжим наше собеседование. Хотя, как выясняется, все тут настолько эрудированны, что я уже и не знаю, нужно ли рассказывать, как в 1962 году был поставлен подсказанный Понтекорво эксперимент, в котором нейтрино взаимодействовало уже с ядрами хлора-37. Я не ошибся, Алексей Васильевич, на сей раз действительно было нейтрино, а не его антипод? Спасибо. Ну, а то, что для этого пришлось пропустить через искровую камеру сто тысяч миллиардов нейтрино, прежде чем удалось зарегистрировать пятьдесят одно взаимодействие, всем, конечно, хорошо известно.

— К чему эта ирония, Фрегатов? — укоризненно покачивает головой Русин. — Все и так знают вашу образованность…

— Господи, какая там к черту образованность! — смеется Фрегатов. — Просто поначитался…

— Давайте все-таки поговорим серьезно. Не волнуют вас разве эксперименты профессора Кречетова?

— Какие же эксперименты? Он ведь теоретик.

— У него есть коллеги, вы же знаете. Неужели тайна недр нашей Земли менее интересна для вас, чем те планеты, которые вы описываете в своих повестях?

— Не в этом дело — просто я не очень верю в разгадку этой тайны с помощью нейтрино. Во всяком случае, в настоящее время.

— А я почти не сомневаюсь, что профессору Кречетову и его коллегам рано или поздно, но удастся заставить нейтрино или антинейтрино взаимодействовать с веществом детекторных приборов, — убежденно заявляет Русин. — И кто знает, может быть, это взаимодействие будет подобно взаимодействию фотона с веществом эмульсии фотопластинки.

— Тем более что у фотона и нейтрино есть что-то общее, — замечает Семенов.

— Что же именно? — удивляется Фрегатов. — Разве только то, что они не имеют массы покоя?

— Наверно, из-за этого у физиков тоже отсутствует покой, — хохочет Сидор Омегин.

Алексей Русин, хотя и очень увлечен этим спором, глаз с Вари, однако, не сводит. А она явно скучает. Весь этот разговор, конечно, нисколько не интересует ее. Но вдруг взгляд Вари начинает оживляться. Алексей прослеживает его направление и видит выходящего из моря здоровенного детину с волосатой грудью. Но ведь это… Ну конечно же, это Вадим Маврин!

На лице Вари сначала удивление, затем столь очевидная радость, что у Алексея начинает вдруг ныть сердце. А Варя вскакивает и не идет, а почти бежит навстречу Вадиму.

26

Ступив на рифленый настил палубы, несколько возвышающейся над корпусом поплавка батискафа, Кречетов шутит:

— Признайтесь честно: многое ли позаимствовано тут у профессора Пикара?

— Разве только идея подводного дирижабля, которую сам же Пикар, будучи в прошлом исследователем стратосферы, позаимствовал у воздухоплавателей.

— Ну, ну, дорогой мой капитан, — смеется Кречетов, — зачем же обижать почтенного ученого, сконструировавшего впервые в мире стратостат и первый в мире батискаф? А сравнение с дирижаблем тоже ведь весьма условно. Дирижабль испытывает постоянное давление, равное примерно одной атмосфере, а батискаф от одной до тысячи атмосфер.

— Но принцип все-таки тот же. Зато в отличие от батискафа конструкции Пикара поплавок нашего заполнен не бензином, а литием, дающим возможность в полтора раза увеличить подъемную силу и значительно улучшить маневренность.

Хотя подводное судно покачивается на легкой волне, профессор Кречетов, не держась за стальной канат-леер, уверенно идет к рубке с застекленными иллюминаторами. Опасаясь, что капитан станет поддерживать его при спуске в гондолу, профессор поспешно ступает на металлическую перекладину трапа.

Достигнув вестибюля, отделяющего вертикальную шахту от гондолы, Кречетов останавливается у люка, которым во время погружения задраивается гондола. Сквозь плексигласовое стекло иллюминатора видит он какую-то пучеглазую рыбу, с любопытством заглядывающую в вестибюль батискафа.