Тайна Игоря Талькова. «На растерзание вандалам» - Ирина Измайлова

Вот как об этом говорит Татьяна Талькова в одном из интервью-исповеди:

«Я никогда не ощущала себя женой «звезды». Для меня был отдельно, абстрактно Игорь Тальков на сцене, и я, как зритель, преклонялась, восхищалась им, а когда он был дома, для меня был просто Игореша, папик, папуля. Он был домашним, родным и близким, но он не был как все, он – человек замкнутый, мог часами молчать, думать, я же, не мешая ему, занималась своим делом. Это не значило, что мы в ссоре – он работал. Он никогда не был праздным, скучающим…

…Тему России он выстрадал, выносил, он пришел к ней через серьезное изучение ее истории. Особенно его интересовал «век золотой Екатерины». Он обожал эту женщину, преклонялся перед ней за ее вклад в процветание империи, в возвышение и возвеличивание России. Обладая потрясающим свойством находить истину в одном абзаце, он отметал всю шелуху, ересь, прочитывал горы литературы.

Он верил, что Россия воспрянет, ибо в ней – святые корни, единственная страна, которая никогда не была побеждена, верил в могучий дух русского народа. И он сказал, что, пока горит хоть одна свеча, одна лампада в России – она непобедима».

Когда устану уставатьОт беспорядочных сомнений,Я перестану воеватьИ упаду в твои колени.И пусть огнем горят дела,Что толку в них – одно расстройство,От них ни света, ни тепла,А только боль и беспокойствоСомнительного свойства.

Когда в последний раз сорвусь,Он близок – этот раз последний,Я знаю, что не разобьюсь,Я упаду в твои колени.

И пусть простят меня стихиИ недописанные песни —Немые спутники тоскиИ затянувшихся депрессий…Мои стихи и песни.Ну а когда прорвется нитьИ сгинут разом все волненья,Меня не надо хоронить,Я упаду в твои колени[79].

14 октября 1981 года у Игоря и Татьяны родился сын – Игорь Тальков-младший, которого отец просто обожал.

После смерти мужа Татьяна Ивановна Талькова пробовала учиться на психолога, но потом оставила этот замысел. Станислав Говорухин предложил ей поработать во время съемок одного из своих фильмов. С этого времени Татьяна Ивановна Талькова работает ассистентом режиссера в кинокомпании «Мосфильм».

И все же слово «любовь», точнее без кавычек и с большой буквы Любовь, всегда было для Игоря Талькова гораздо больше простого обозначения человеческих отношений. Любовь – это отношение Творца к творениям и наоборот, а уже через это отношение проявляются все остальные настоящие чувства. Любовь – это гарантия гармонии, которая присуща Божьему миру, если в него не вносит свои «коррективы» человек.

«Политики, которые ставят высшей целью своей деятельности не достижение любви и гармонии, а факт победы, – это лжеполитики, азартные, бездуховные игроки.

Зрителей, приходящих на мои концерты, удивляет сочетание несочетаемого в моем творчестве: мягкие, лирические песни о любви звучат на фоне резких политических, кричащих композиций. Хочу объяснить: и те и другие суть компоненты моей души. Я не сочиняю специально, я пишу только тогда, когда меня что-то глубоко волнует»[80].

Это – тоже слова из «Монолога». Ими Тальков пытается объяснить, отчего его как композитора и певца воспринимают так по-разному, так контрастно.

На самом деле контраст возникает лишь от того, что он действительно никогда не ставил своей целью выбрать и поддерживать какое-то одно, определенное направление в искусстве. Многие делают это по принципу: вот это у меня получается лучше, это хуже, а это вовсе не получается.

Для Талькова не было «лучших» и «худших» тем и направлений, он писал и пел обо всем, что трогало, ранило, радовало его необъятную душу. И не бравировал тем, что Родину любит не меньше, чем семью, жену, сына. Он не сопоставлял и тем более не противопоставлял эти чувства. Они уживались в нем естественно, как цветы, растущие в поле, а не рассаженные искусственно по клумбам.

«Мы живем в самое страшное время для нашей многострадальной Родины, в момент кульминации войны правительства со своим народом. Ни для кого не секрет, что все советские диктаторы и их приспешники – слуги черных и невидимых сил, деятельность которых направляется на уничтожение всего сущего на Земле, а в первую очередь – любви, поскольку черные силы знают лучше, чем кто-либо, что только Любовь может победить зло.

Для того чтобы дать возможность произрасти и расцвести настоящему высокому чувству, нужно подготовить благодатную почву. На помойке, простите за столь неприглядное сравнение, цветы не растут.

…Я перефразировал бы известное выражение «Добро должно быть с кулаками» и «Любовь должна быть с кулаками», не в буквальном смысле, конечно. Любовь должна быть защищена»[81].

С этим утверждением трудно спорить, кроме разве что того, что порой и на помойке вырастают цветы, и даже очень красивые. Игорь сам же сравнивал совдепию с дремучими джунглями, среди которых то тут то там расцветают великолепные растения, но дремучие заросли мешают их видеть и восхищаться ими. Бывают цветы на грязных свалках. Только вот кто полезет по грудам грязи, чтобы насладиться их ароматом, да и слышен ли будет аромат среди вони?

Любовь с кулаками? Почему бы и нет? Если кулаки – средство защиты, а не нападения.

«Православие, – пишет далее Тальков, – религия не воинствующая, но способная себя защитить, защитить Любовь друг к другу и к Богу.

Я – русский православный человек. Этим и объясняется сочетание несочетаемого в моем творчестве.

Любовь – это стимул жизни, вечный поиск, единственная возможность роста и совершенствования».

Он был действительно православным человеком, хотя, возможно, как многие «первые христиане» (а именно так можно называть людей эпохи восьмидесятых, заново прикоснувшихся и вопреки гнету пришедших к христианству), как многие из них, Тальков больше угадывал, чем видел, и, принимая безоговорочно идеалы Православия, так и не увидел до конца и не понял страшного крестного пути Русской Православной Церкви. Не то в одной из приведенных выше песен не фигурировал бы «кагэбэшный погон» под рясой священника.

Кстати сказать, это – чистейшая правда: без ведома Комитета не совершалось в советское время ни одно рукоположение, органы контролировали церковь внимательнее, чем оборонные предприятия. Потому что смертельно ее боялись! Ее, почти полностью запрещенную, отделенную от государства, оболганную, осмеянную. Ее боялись, как боятся богатыря, израненного, скованного, замурованного в темнице, но способного в нужное время разорвать узы, вышибить запоры и явиться угнетенному народу в прежнем величии. Так ведь, по сути дела, и случилось, и вовсе не с соизволения властей, но потому, что у них просто не хватило бы сил сдержать стремление русского народа вернуться к своей Вере. Возвращение еще только начинается, но его уже не остановить, тем более что противопоставить ему упомянутые Тальковым темные силы уже ничего не могут. Что до «кагэбэшного погона», то бывали, разумеется, и среди священников «засланные казачки», но их было немного. В этой ситуации очень трудно себя не выдать. Никакой Штирлиц бы не справился. Кто-то не выдерживал и сбегал, а кто-то… начинал искренне верить и «перековывался», изменял своим «боссам», за что следовала незамедлительная кара, но человек-то уже был спасен!