Хамелеон. Похождения литературных негодяев - Павел Антонинович Стеллиферовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да, хранить, приумножать, созидать – работа невидная, каждодневная, черновая. Тут быстрого капитала не заработаешь. А говорить о будущем благоденствии, просвещать недалекий народ, разрушать весь мир до основания, проводить эксперименты, не представляя, чем они кончатся, – просто: нужен только особый талант, бесстрашный и не сомневающийся. Потому-то и беспощаден приговор писателя: «Человек, рассуждающий, что Вселенная есть не что иное, как выморочное пространство, существующее для того, чтоб на нем можно было плевать во все стороны, есть ташкентец…»
Зловещий образ, многозначный, пугающий. Но писатель и здесь протягивает руку своему внимательному читателю: если понять, что «явление вредное, порочное – значит наполовину предостеречь себя от него». А вторая половина? Она – в вопросе: «…Разве мы можем указать наверное, где начинаются границы нашего Ташкента и где они кончаются? не живут ли ташкентцы посреди нас? не рыскают ли стадами по весям и градам нашим? И ведь никто-то, никто не признает их за ташкентцев, а все видят лишь добродушных малых, которым до смерти хочется есть…»
Такой же замечательный вопрос задавал своему читателю и Гоголь: «Вы боитесь глубоко устремленного взора, вы страшитесь сами устремить на что-нибудь глубокий взор, вы любите скользнут по всему недумающими глазами… А кто из вас, полный христианского смирения, не гласно, а в тишине, один, в минуты уединенных бесед с самим собой, углубит вовнутрь собственной души сей тяжелый запрос: „А нет ли и во мне какой-нибудь части Чичикова?“ Да, как бы не так!»
КОНЕЦ?
Портрет хорош, – оригинал-то скверен!
М. Лермонтов
Хамелеон, хамелеоны —
их миллион, их миллионы!
Группа «Рок-ателье»
Вот и подошел к концу наш разговор о литературных негодяях. Внимательный читатель, заинтересовавшись презренным семейством, наверняка добавит неназванные имена в горький перечень, выстраданный русскими классиками. А если посмотреть литературу зарубежную? Да приглядеться к произведениям самых последних лет? Уверен, и там и тут найдется пополнение. Тогда будем вместе писать продолжение нашего «романчика».
А пока давайте, как советовал Гоголь, в тишине, наедине с собой, обдумаем, что это было, перечитаем то, что недочитано или подзабыто, еще раз внимательно посмотрим вокруг – нет ли рядом кого-то из наших знакомцев…
И зададим себе несколько вопросов, с которых, может быть, стоило начать. Есть ли вообще сегодня нужда в таких изысканиях? Нет ли преувеличения в тревогах классиков и перебора в наших разоблачениях? Так ли уж опасны все эти «добродушные малые, которым до смерти хочется есть»? Может, мы пошли против правды жизни, поддавшись обаянию классиков и протянув липкую паутину от темного прошлого до наших светлых дней? Вдруг мы приняли разумный компромисс за конформизм, добродушие – за пресмыкательство, тонкие и дальновидные расчеты – за предательство, естественные перемены в людях – за перерождение?
Не знаю, уважаемые читатели, меня, как нетрудно было догадаться, классики убедили. «Романчик» составлен, но явно не закончен. Теперь дело за вами…
