Фанни Каплан. Страстная интриганка серебряного века - Геннадий Седов

Обернулся к ней — плотный, загорелый, веселоглазый, продекламировал неожиданно:

— Тихо, грустно и безгневно ты взглянула. Надо ль слов? Час настал. Прощай, царевна! Я устал от лунных снов…

Запрыгал вниз по тропинке, обернулся:

— Жду в гости! — замахал рукой. — Приходите без затей, в любое время!

1905 год: газетная хроника

Morning Post:

ПОРТСМУТ, 23 АВГУСТА. «Договор о мире будет подписан в ближайшее время. Россия уплатит сравнительно небольшую сумму в возмещение расходов по содержанию пленных и уходу за больными и ранеными и оставляет за собой северную половину Сахалина, а южную уступает Японии».

НЬЮ-ЙОРК, 25 АВГУСТА. «В вопросе о мире никаких перемен не произошло. Решение ожидается сегодня. Если обе стороны проявят хотя небольшую уступчивость, то можно надеяться на продолжение переговоров. В последние два дня во множестве отправляются телеграммы в Петербург и Токио».

«Русское слово»:

Санкт-Петербург, 26 августа. «В данный момент все надежды на мир утрачены, но все ждут официального заявления со стороны уполномоченных, что все кончено. Если сегодня удастся новая отсрочка, то сохранится слабая надежда»[5].

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, 26 АВГУСТА. «Вечерние газеты воздерживаются от предсказаний вероятного исхода переговоров. По известиям из Лондона, в Портсмуте господствует мнение, что мирные переговоры уже прервались, и война возобновилась; с другой стороны, оплотом надежды на благоприятный исход служит уверенность в неутомимой энергии Рузвельта и непременном его желании добиться благоприятных результатов».

НЬЮ-ЙОРК, 26 АВГУСТА (ПО ТЕЛЕГРАФУ ОТ НАШЕГО КОРРЕСПОНДЕНТА). «Конференция пришла к полному соглашению по всем вопросам и постановила приступить к составлению договора. Японцы приняли русский ультиматум: отказались от требований контрибуции, согласились возвратить половину Сахалина без вознаграждения и уступили по вопросам об интернированных русских судах и ограничении русских морских сил на Дальнем Востоке. Перемирие, вероятно, заключено».

ВСЕПОДДАННЕЙШАЯ ТЕЛЕГРАММА

статс-секретаря С.Ю. Витте на имя Его Императорского Величества из Портсмута от 26 августа 1905 г.

«Всеподданнейше доношу Вашему Императорскому Величеству, что Япония приняла Ваши требования относительно мирных условий и, таким образом, мир будет восстановлен благодаря мудрым и твердым решениям Вашим и в точности согласно предначертаниям Вашего Величества. Россия останется на Дальнем Востоке великой державой, каковою она была доднесь и останется вовеки. Мы приложили к исполнению Ваших приказаний весь наш ум и русское сердце и просим милостиво простить, если не сумели сделать большего».

«Новости дня»:

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, 27 АВГУСТА. «Известие о заключении мира было получено вчера в Петербурге поздно вечером и, несмотря на поздний час, тотчас же стало известно в петербургских кругах и собраниях. Всюду оно произвело довольно смутное впечатление: в то время как одни радовались прекращению войны, другие говорили, что этот мир унижает Россию».

ПОРТСМУТ, 6 СЕНТЯБРЯ (ПО ТЕЛЕГРАФУ ОТ НАШЕГО КОРРЕСПОНДЕНТА). «В 3 ч. 47 м. Витте, Комура, Такахира и Розен среди мертвого безмолвия присутствующих, подписали мирный трактат. С.Ю. Витте, подписавши, встал, направился к Комуре, и пожал ему руку. Момент был трогательный. На всех лицах отражалось глубокое волнение. С.Ю. Витте и Комура, взволнованные, долго жали друг другу руки. Присутствующие встали и в этот момент раздался пушечный залп. Залп пушек смешался с перезвоном колоколов всех церквей. Под эти звуки уполномоченные обмениваются короткими приветствиями и удаляются в особую комнату. Через несколько минут С.Ю. Витте, Комура, Розен и Такахира направляются в буфет. Хлопанье пробок шампанского является последним залпом этой долгой ожесточенной войны. Конец долгому, мучительному кошмару».

Рассчитанное на короткий срок дачное их пребывание в Коктебеле затянулось. В Феодосию было не сунуться: на черноморских базах военного флота и всему побережью шли повальные аресты. 14 июля эскадра контр-адмирала С. Писаревского привела на буксире в Южную бухту Севастополя сдавшийся властям «Потемкин». Большая часть экипажа осталась в Румынии, в Россию пожелали вернуться 47 матросов и кондукторов и двое офицеров. Выполняя указание монарха («После самого скорого следствия и полевого суда надо привести приговоры в исполнение»), начались процессы над поправшими воинскую присягу солдатами севастопольского гарнизона, рабочими морского завода, военными моряками. Первыми судили восставших матросов учебного судна «Прут»: четыре смертных приговора, шестнадцать на каторгу, остальных в арестантские роты и дисциплинарные батальоны. Вынесли приговоры (не менее жестокие) участникам восстания с броненосцев «Георгий Победоносец» и «Екатерина Вторая», крейсера «Очаков», подошла очередь главных смутьянов, едва не запаливших революционный пожар по всей империи, — спустившего флаг мятежного «Потемкина».

О происходившем по ту сторону Карадагского хребта они узнавали урывками, с запозданием. Газеты в Коктебель не поступали, что-то можно было узнать от приезжих дачников и проплывавшего раз в неделю по маршруту Севастополь — Феодосия почтово-пассажирского катерка, забрасывавшего с борта (нередко в воду) запечатанный мешок с почтой. Окружавших их праздных людей политика не занимала. Приспичило кому-то побузить, поспорить с властями, кого-то за это наказали — нам что за дело? Купались в теплом ласковом море, ходили друг к другу в гости, ездили на пикники верхом на осликах, сидели за кувшином вина в духане их квартирного хозяина Бейтуллы. Влюблялись, заводили летние романы.

Местом притяжения здешнего общества служила дача их нового знакомого, поэта и художника Максимилиана Александровича Волошина. Точнее — его матери, местной старожилки Елены Оттобальдовны.

Придя впервые в гости на заваленный строительным мусором участок вблизи от пляжа, поднявшись по крутой наружной лестнице в два марша на веранду, постучавшись, они были встречены на пороге невысокой сухонькой женщиной в казакине и шальварах, дымившей пахитоской.

— Макс! — закричала она радостно, схватив ее за руку. — Иди скорей! Это она!

— Кто, мама? — послышалось из глубины.

— Избранница! Судьба!

— Пусть подождет, я дописываю этюд…

— Экий олух…

Не выпуская изо рта пахитоску, дама с птичьим лицом потащила ее в переднюю (Виктор с туеском в руках, наполненным свежим инжиром, остался в прихожей).