Ночная смена - Dok

— Да ничего сложного. Видела, как делала?

— Видела.

— Вот в следующий раз сама сделаешь. Только запомни — береста горит всегда и везде, только когда горит — сворачивается, как пружина. Вполне может костерок разбросать — я потому меленькими полосками ее кладу.

— Ах, я б за шоколадку душу отдала. Так шоколад люблю… У вас в запасе есть? Ну, хоть немножко, а?

Ирка ухмыльнулась.

— Поискать — найдется. В виде премиальных по итогам конца квартала…

— При превышении дебета над кредитом премии не будет? — ужаснулась Вера.

— В точку, Вер. Пока — сухарики кушай.

И сама с грустью подумала, что теперь долго не увидит не то, что шоколада — его — то как раз Виктор жаловал и на складе был и плиточный шоколад и какао-порошок, только вот расходовать его пока не планировалось, а таких милых пустячков как зефир, конфеты, пастила, мармелад… Ирка не была сладкоежкой, но любила попить чай с чем-нибудь вкусненьким. А вкусненькое кончилось… И то, что на вылазку пришлось брать не шоколадку — как в то, прошедшее навсегда время, а самодельные сухарики — было признаком, еще одним признаком Беды.

В караулке, где осталась наша тройка, достаточно тесно — кроме нас тут еще публики хватает.

Разговоры стихают, когда оттуда, куда ушла компания, доносится короткая пальба, быстро стихшая, впрочем. Еще вроде кричат что-то, но хоть и не разобрать что кричат — мне кажется — что-то командно-строевое, вроде «Шаг — ииии — Раз!»

— Вошли — говорит Саша.

Ему виднее, он тренировки своими глазами видел, а я как-то не удосужился.

— Павел Саныч говорил, что у них получилось смешанное построение — с учетом противника. Передняя шеренга вся в железе, внаклон свои протазаны упирают в пол и ногой придерживают, в правой поднятой руке — что- либо дробящего действия — голову прикрывают. Вторая шеренга — на высоте пояса алебарды держит, а третьи — на уровне лица. Ну и по команде — сначала передвигаются на шаг первые, потом по очереди. Так что есть, кому встретить, если кто кинется.

— Сзади они уязвимы — замечаю я сокрытую от всех остальных истину.

— Не, сзади у них рогатки и стрелки. Да еще саперы грозились двери блокировать — палаты и кабинеты потом чистить будут, попозже. Сейчас коридоры и лестницы главное.

Сидим, ждем.

— Вот не понимаю я этих фанатов железа — продолжает вполголоса Саша.

— Что, совсем?

— Совсем. Ты б посмотрел, с каким трепетом они это железо перебирали. Прямо скупой рыцарь с золотом.

— Ну, так символы власти — что железо, что золото.

— А женщины? — хитро посматривает Саша.

— Женщины — после.

— И что сильнее?

— Ну, об этом споры были издавна.

— Ага, знаю.

И Саша цитирует наизусть зазубренное в школе:

— «Все мое» — сказало Злато.

«Все мое» — сказал Булат.

«Все куплю» — сказало Злато.

«Все возьму» — сказал Булат.

— Ну, в общих чертах — так и есть — соглашаюсь я.

Саша посмеивается.

— Там еще пародия-продолжение была. Кто-то из Толстых написал:

«Ну и что?», — спросило Злато;«Ничего», — сказал Булат.«Так ступай», — сказало Злато;«И пойду», — сказал Булат.

— И что, тебе никогда не хотелось в латах побегать, мечом помахать? — спрашиваю у Саши.

— Не.

— Даже в компьютерных играх?

— Не, в играх мне магом нравилось.

Сидящий рядом с нами мореман неодобрительно смотрит.

Ладно, помолчим.

Время ползет медленно и нудно.

Вылезаю из караулки, где успели накурить до сизого воздуха, размять ноги.

Неожиданно вижу бегущих к нам трусцой людей — один точно из наших — легковооруженный, третья шеренга, рядом трое работяг, одного из них двое других поддерживают с боков под локти.

Ясно, первые потери пошли.

Из караулки вываливается куча народа — некоторые недовольно бухтят, но, судя по голосу Надежды это ее рук дело — освободила место для приема раненых, выгнав курильщиков вон.

На подбежавших не видно никаких следов крови, это уже радует, только непонятно — что с ними такое стряслось. Запускаем их в караулку, выливаемся следом. Латник пытается говорить, но у него это не выходит. Губы вспухли, рот слегка открыт, слюна течет, выражение лица странноватое.

— Что случилось?

— Селюсь… Оф се сахрываесса…

Черт, опять впору Мутабора вспоминать. Но, по губам судя — получил парень нехилый удар в лицо. И что-то лицо у него лошадиное какое-то. И пахнет от них характерным запахом морга — грубый одеколон поверх четкого трупного запаха. Даже пожалуй, не пахнет, а воняет.

— Рот открой шире.

— Э моху!

Злится. Рот он, видите ли, не может открыть. Цаца какая. И похоже это все либо на перелом челюсти либо… Либо на вывих. Точно, двусторонний передний вывих нижней челюсти.

На всякий случай проверяю пальпаторно — да, точно, он самый.

— Что у него? — спрашивает Надежда.

— А передний вывих нижней челюсти — вот что у него. Доводилось вправлять?

— Нет, обходилось как-то.

— А я слыхал, что надо так вкось ударить — и она на место встанет — говорит работяга из сопровождавших.

— Забудьте этот бред, так только связки порвать можно.

— По Гиппократу вправлять будете?

— Нет, лучше как его — по Ходоровичу. Если пальцы класть на зубы, еще и откусить может, слыхал я про такое. А вот если на внешнюю сторону — то безопасно. Что у второго?

— По-моему на перелом ключицы похоже.

— А шины у нас есть? — спрашиваю немного невпопад, потому как вспоминаю — про вправление челюсти.

— Косынкой обойдемся, сейчас я его иммобилизую — и пусть ведут в больницу, тут рядом — отвечает Надежда.

Сажаем пострадавшего на табуретку, так чтоб спиной упирался в стенку и затылком тоже. Натягиваю перчатки, лезу в полуоткрытый рот. Теперь большие пальцы на внешнюю сторону челюсти справа-слева, остальными берем челюсть плотно и тянем на себя и вниз. Мышцы упруго сопротивляются, пациент мычит, но терпит, так тянем, тянем, сейчас мышцы устанут, вот еще немного, ага, пошли, пошли и аккуратненько двигаем челюсть так, чтоб головки отростков вернулись на свое место, в уютные суставные ложа.

Челюсти отчетливо лязгают сомкнувшимися зубами.

Да, как капкан щелкнул, не зря меня в свое время пугали, что и без пальцев остаться можно.

— О, здорово! — радостно говорит оживший латник и порывается вскочить с табурета.

— Куда собрался? — осведомляюсь я, удерживая его за плечо.

— К ребятам! Куда ж еще!

— Погоди, голубчик. Мы еще должны тебе челюсть зафиксировать дней на десять самое малое — продолжаю удерживать его за плечо, посматривая на Надежду, которая уже заканчивает фиксацию поврежденной левой руки косынкой…