Греция. Лето на острове Патмос - Том Стоун

Летом в Греции время ужина наступает в семь часов. Народ начинает раскачиваться к восьми, а самое напряженное время приходится на промежуток между девятью и десятью часами. После этого, в зависимости от того, снизошел ли на собравшихся кефи или нет, начинается полноценное гуляние. Если случилось именно так, пирушка может затянуться глубоко за полночь, иногда до трех-четырех часов утра. Затем ресторан следует привести в порядок, сковородки, горшки и кастрюли вымыть и поставить в холодильник новые запасы вина, воды, пива и прохладительных напитков. И после всего этого, когда, на ваш взгляд, проходит где-то около десяти минут, вам надо вставать в полседьмого и снова выходить на работу.

Иногда меня спрашивали, почему я не мог попросить посетителей уйти пораньше и закрыть таверну в районе полуночи. Или, наоборот, неужели нам было так уж необходимо открываться к завтраку. Так вот, хотите верьте, хотите нет, но помимо неплохих денег, которые мы зарабатываем за вечер (накрутка на напитки составляет процентов восемьдесят, на еду — десять), есть еще такая штука, как чувство ответственности перед клиентами. Многие из них, когда являются к вам ранним утром или поздним вечером, так радуются при виде того, что вы открыты, что вам становится их жалко и у вас просто не поворачивается язык отказать им в последнем стаканчике вина или первой утренней чашечке кофе.

За многие годы исключительно по моей вине таверна неоднократно закрывалась только под утро. Нередко после гулянки, затянувшейся на всю ночь у друзей, я приползал к таверне в невероятную рань и просил накормить меня завтраком. Я не просто знал, во сколько теоретически мог заявиться в таверну посетитель вроде меня, я жил в доме из столь хрупкого стекла, что не смел кинуть даже крошечный голыш, не говоря уже о камне.

Дни сменялись неделями, и размеренной июньской жизни пришел конец. С первого июля, когда на остров заявились орды захватчиков с севера, мои воспоминания о событиях того времени становятся обрывочными и расплывчатыми, думаю, примерно как у солдат о жарком бое, в котором им довелось принимать участие.

В моем воображении «Прекрасная Елена» стала крепостью, мы сами — троянцами, а снаружи, на пляже, устроились со своими союзниками осаждающие нас греки. Утром они купались и загорали, а потом становились строем и волна за волной в течение всего дня и вечера, а то и ночи шли на приступ.

Поначалу я держался благодаря чувству гордости и адреналину. Кипучая деятельность бодрила, ну а кроме того, я не мог позволить себе уступать Деметре, мальчикам, не говоря уже о Мемисе, у которого бурно развивался роман с Лили. Я страшно не хотел опозориться в глазах Теологоса.

Кроме того, мою стряпню то и дело нахваливали посетители, и это придавало мне дополнительных сил.

Вот представьте себе ситуацию. У вас обедает компания из пятнадцати французов. Они подзывают вас и просят забронировать на них столик на ужин, и при этом дают вам полный карт-бланш. Готовьте им что хотите. Французам, вы меня поняли? Тем днем я изо всех сил старался состряпать нечто особенное. Я остановил свой выбор на двух взаимодополняющих друг друга блюдах из курицы, не имеющих никакого отношения ни к французской, ни вообще к западной кулинарной традиции. Одно из них было китайским. Его особенность заключалась в том, что в последний момент к тушащейся курятине добавлялись тоненько-тоненько нарезанные огурцы. Второе относилось к индийской кухне. Курица готовилась с карри, йогуртом, миндалем и изюмом.

Я помню, как в конце ужина ко мне на кухню зашла элегантная девушка, которая, по всей видимости, была в той компании за главную. Ей было около двадцати лет. Бледное прекрасное лицо с едва заметной улыбкой обрамляли длинные прямые волосы цвета воронова крыла, а в темно-карих глазах поблескивали искорки. «Мы завтра уезжаем, — сказала она, — и мне очень жаль, что я узнала о существовании вашего ресторана только сейчас. Но… — она снова улыбнулась и протянула мне руку, — может, мы встретимся в следующем году?»

Следующие два дня я ходил как пьяный.

Несмотря на то что деньги текли к нам рекой, они и утекали со скоростью ничуть не меньшей. В карманы попадала только зарплата, о сумме которой мы изначально договорились: мне с Теологосом по десять тысяч и значительно меньше Деметре и мальчикам. Во-первых, постоянно приходилось подкупать новые припасы, а во-вторых, нам предстояло хорошенько запастись напитками — в августе, как обычно, начиналась самая жара, и поставщики в Афинах взвинчивали цены до небес.

Каждый день-два Теологос возвращался с рынка в Скале и привозил все новые и новые пачки неразборчиво написанных от руки чеков, которые протягивал мне. Поначалу я пытался с ними разбираться, но потом усталость и нехватка времени взяли свое, и я просто от них отмахивался. Теологос хлопал меня, склонившегося над доской для резки, по спине и повторял: «Не волнуйся, Тома. Скоро панеири».

Речь шла о самом важном религиозном празднике в Ливади. Его отмечают шестого августа по всей Греции, но особенное внимание ему уделяют там, где церкви посвящены Преображению Господню, по-гречески И Метаморфоси.

Церковь Преображения Господня в Ливади была крошечной, напоминая скорее часовню — помимо священника, в ней могло поместиться от силы десять человек. Места рядом с ней для серьезного празднества тоже было мало. Таким образом, уже давно повелось, что гуляния накануне дня Преображения проходили в двух местах — в кафе, что в Верхней Ливади, и в «Прекрасной Елене». Для этих двух заведений канун Преображения являлся судьбоносным днем, днем расплаты за все тяжкие труды, когда денежное дерево наконец начинало приносить плоды.

И Теологос, и оба владельца кафе в Верхней Ливади заверили меня в том, что вечером в канун Преображения мы заработаем столько денег, что они окупят не только все наши предыдущие, но заодно и грядущие расходы, и большую часть оставшегося лета мы будем получать только чистую прибыль.

Помимо всего прочего, с пятым августа было связано еще одно событие. Именно в этот день девять лет назад мы впервые переспали с Даниэллой. Грядущее событие представлялось мне тем более важным, что я уже начал забывать, когда мы последний раз занимались с ней сексом.

Я так давно не упоминал о детях и Даниэлле, потому что воспоминания о них, как и о жизни в таверне, тоже стали расплывчатыми. Иногда я мельком видел, как они идут по тропинке на пляж или одиноко сидят за дальним столиком и смотрят, как я ношусь словно угорелый, еле выкраивая пару секунд, чтобы принять их заказ.